Моторы заглушили на Эльбе - Василий Белых

Лавина наступавших советских войск катилась к Одеру.

Дорога… Волнующей картиной победного шествия открывалась она взору солдата-освободителя. Бесконечным потоком к линии фронта двигались танки, тягачи, самоходные орудия, автомашины с пушками, боеприпасами, горючим, людьми. Навстречу советским войскам по левой стороне дороги вереницей шли вызволенные из плена французы, англичане, американцы, русские, украинцы, белорусы, поляки….

Изможденные лица светились радостью обретенной свободы. Бывшие узники приветствовали советских воинов. У многих на груди, на рукавах нашиты самодельные знаки национальной принадлежности: красные — советские, бело-красные — польские, сине-бело-красные — французские…

Вскоре поэт Александр Твардовский выразил в стихах то, что чувствовал каждый советский воин накануне победы:

…Мать-Россия, мы полсветаУ твоих прошли колес,Позади оставив где-тоРек твоих раздольный плес…С Волгой, с древнею МосквоюКак ты нынче далека…День и ночь в боях сменяя,В месяц шапки не снимая,Воин твой, защитник-сынШел, спешил к тебе, родная,По дороге на Берлин…На восток, сквозь дым и копоть,Из одной тюрьмы глухойПо домам идет Европа,Пух перин над ней пургой.

А мне вспомнились прочитанные накануне в газете «Боевое Знамя» слова пожилого солдата Федорчука, обращенные к молодому воину: «Ты думай больше, когда идешь. Думай о том, что вот сестра твоя в Германии и ты идешь ее освобождать. От таких дум — быстрее шаг, пройдешь 30 километров и не устанешь». Сказано, словно обо мне. И я думал, глядя на освобожденных: «Среди них, может быть, где-то и моя сестра»… И я вглядывался в каждое женское лицо, пытаясь угадать в нем знакомые черты… Нет, это было бы слишком невероятно. Откинувшись на спинку сиденья, я сам себе сказал: «Чудес не бывает!»

— О чем вы, товарищ майор? — поинтересовался шофер.

— Чудес, говорю, не бывает!

— Точно, товарищ майор, не бывает, — видно, не поняв меня, машинально ответил смущенный солдат.

Колонна остановилась. Выскочив из машины, я прошелся вдоль дороги. Тянуло поговорить с людьми, только что освободившимися из неволи, но колонна тотчас же тронулась. Жаль… Я уже и дверцу открыл, возвращаясь в машину, но вдруг услышал взволнованный женский крик: «Вася!» Я встрепенулся и замер, боясь оглянуться: нет, это не меня. «Вася!» — послышалось снова. Что-то знакомое уловил я в этом голосе. Обернулся — и не поверил своим глазам. «Дуняшка! Родная…» — прошептал я и пошел ей навстречу с протянутыми руками. Бежать не мог — подкашивались ноги…

Колонна уже скрылась за поворотом дороги. Шофер, свернув на обочину, ждал, не решаясь напомнить, что надо ехать. Меня обступили подруги сестры, наперебой стали расспрашивать о жизни на Родине. Сообщив сестре в нескольких словах о судьбе родных и записав ей свой адрес, я простился с ней, пожелал девушкам счастливого возвращения домой и поспешил к машине, чтобы догнать свою колонну.

Коварство раненого зверя

Газеты сообщали о поголовной мобилизации в Германии, о том, что Гитлер укомплектовывает стариками и подростками так называемый, «фольксштурм». Все и вся было брошено на оборону Берлина, дальних и ближних его подступов. Страх перед Красной Армией заставил фашистское командование спешно снимать войска с других фронтов и перебрасывать на восток. Остатки дивизий, разбитых на Висле и Варте, в приграничном укрепленном районе, так и не смогли закрепиться на каком-либо оборонительном рубеже. Отдельные вражеские части судорожно цеплялись, за удобные для обороны опорные пункты, но их сметали со своего пути стремительно наступавшие советские войска. Группы блуждавших в полной растерянности гитлеровских солдат и офицеров, оставаясь далеко в тылу наступавших, пытались под покровом ночи пробиться к своим. Натолкнувшись на советских солдат, они всякий раз вступали в бой, однако очень скоро, видя безвыходность положения, поднимали руки. Но в любом случае это был по-прежнему коварный и жестокий враг. И тот, кто забывал об этом, расплачивался кровью, а часто и жизнью.

«Охота» на блуждавших в лесах и перелесках фашистов стала предметом увлечения для смельчаков. Полковой разведчик старший лейтенант Куницкий и комсорг Николай Сапоженков не раз ходили на такую «охоту», приводили разоруженных пленных. Допросив, отправляли их на сборный пункт. Я неоднократно просил комсорга не увлекаться этим занятием, не забывать свою главную задачу — работу с бойцами. «Ищешь подвига — иди лучше в атаку с экипажем, вместе с комсомольцами», — говорил ему. Но ходить в атаку на самоходке для молодого, горячего парня было не внове. Нельзя сказать, что Николай забросил все и занимался только упомянутой «охотой». Он ходил на нее как бы между делом — когда батареям выпадала короткая передышка.

Наши передовые части вышли к Одеру справа и слева от города Франкфурт-на-Одере. Реппен был уже в руках советских войск, но на подступах к Франкфурту враг оказывал упорное сопротивление. Войска, наступавшие справа, имели больший успех. Они форсировали реку и заняли плацдарм правее небольшого города Лебус. Для их усиления командир корпуса решил перебросить самоходки нашего полка. Батареям предстояло совершить марш вдоль линии фронта и ночью переправиться на плацдарм. Колобов выслал группу офицеров во главе с майором Биженко разведать маршрут и выбрать место для НП полка.

Ко мне подошел Сапоженков и стал просить послать и его с этой группой. Посылать комсорга полка не было особой необходимости, но я все же уступил настойчивым просьбам Николая, о чем впоследствии горько сожалел.

Машина въехала в Реппен, где обосновались наши тыловые части. На площади, возле большого здания, возвышался холмик свежей земли, а над ним — наскоро сколоченный обелиск. Биженко остановил машину. Коля Сапоженков прочитал: «Герой Советского Союза старший сержант Селезнев Николай Павлович».

— Разведчик гвардейской стрелковой дивизии, — добавил он от себя.

Когда сели в машину и поехали дальше, Сапоженков рассказал о боях за аэродром противника на подступах к Франкфурту-на-Одере. Николай принимал участие в тех боях вместе с 1-й батареей САУ, которая поддерживала 101-й стрелковый полк 4-й стрелковой дивизии. Первыми на аэродром ворвались разведчики 77-й гвардейской стрелковой дивизии, наступавшей правее. В этом ожесточенном бою и пал смертью героя разведчик Селезнев. Когда подошел 101-й полк, гитлеровцев вышибли с аэродрома, захватили 16 исправных самолетов. Но бой на этом участке длился еще сутки. Одиннадцать раз противник переходил в атаку, однако солдаты 101-го полка и самоходчики не дрогнули, выстояли. А затем и сами перешли в атаку, разгромили врага. Только огнем самоходок нашей 1-й батареи были уничтожены две минометные батареи противника, подбито две самоходные установки, 15 автомашин и два тягача. Фашисты оставили на поле боя десятки трупов своих солдат.

…Выехали на асфальтированную дорогу. Впереди виднелась большая деревня. — Гросс-Раде, — глянув на карту, сказал Биженко.

Был полдень. На фоне ясного неба четко вырисовывалась кирха. Деревня стояла на возвышенности, и ее каменные постройки были видны издали. На юго-западе, в полутора-двух километрах от селения, темнел лес.

— В этих местах, — сообщил Биженко, — помнится мне по военной истории, в Семилетнюю войну русские били захватчиков-пруссаков. А в битве при Кунерсдорфе в 1759 году они наголову разгромили армию Фридриха II, считавшуюся непобедимой. Прусский король трусливо бежал с поля боя и в отчаянии помышлял о самоубийстве. А передовой отряд русской армии занял Берлин.

— Не тот ли это Фридрих II, которого Гитлер считает своим кумиром? — спросил Сапоженков.

— Тот самый!

— Выходит, наши прадеды били гитлеровского кумира, а мы теперь — самого Гитлера, — заметил Николай.

— История как бы повторяется, — задумчиво произнес Биженко, — правда, размах нынче не тот: пруссаков били на узком участке, а гитлеровцев бьют по всем фронтам. Тогда Фридриха II от гибели спасла случайность, а Гитлера ничто уже не спасет: конец его близок.

Въехали в деревню. Жители уже не прятались, а молча посматривали из-за калиток. За деревней свернули на направление к Одеру. По пути встречались стрелковые подразделения, спешившие к реке, в лесах располагались тылы передовых частей.

Майор Биженко решил осмотреть опушку леса справа от дороги: можно ли оборудовать там командный пункт полка. Миновали низкорослый сосняк и остановились в хвойном бору. Все разбрелись в поисках удобного места для КП.

В сосновом подлеске Николай Сапоженков неожиданно наткнулся на группу гитлеровцев. Их было пятеро, они сидели с раскрытыми консервными банками и хлебом в руках. Автоматы лежали рядом. От неожиданности и немцы и Николай на секунду замерли. Сапоженков пришел в себя первым: