«Сварщик» с Юноны (СИ) - Трунов Сергей

— Да, Вам хорошо говорить, — сокрушенно опустил плечи ученый, — у Вас всё как-то играючи получается…

— Григорий Иванович, скоро и у Вас начнёт выходить, — убежденно молвил я в теле командора, прилаживая к самодельному микроскопу полочку для препаратов. — Скоро к Вашему немецкому неимоверному просто-таки усердию начнёт примешиваться русская смекалка. Недаром же Вы столько лет трудитесь в России! И этот даст настолько могучий сплав, что Ваши изнеженные Европейские коллеги от зависти поедят собственные шляпы, — оторвался я от прибора и подмигнул Лангсдорфу. Тот от неожиданности сморгнул: уж не привидилось ли такое фривольное поведение от столь высокопоставленного сановника?

Мне и самому стало любопытно: А что же там, в микроскопе, увижу? Когда-то в школе по-обыкновению перелистывать учебники до начала занятий, на каникулах поразился фотографиям, сделанным через микроскоп из учебника ботаники. И когда в разгар лета мне в журнале «Наука и жизнь» подвернулась статья, с инструкцией как изготовить самодельный микроскоп Левенгука, тут же взялся за дело. Даже исправную электролампочку разбил, чтобы достать стержень из подходящего стекла на котором держалась спираль. Но тогда мне не удалось по малолетству раздобыть подходящих микровинтов для удовлетворительной фокусировки прибора. А сейчас всё необходимое под руками имеется. И спустя не полчаса, как я обещал, а пятьдесят минут мы с Лангсдорфом уже толкаясь плечами разглядывали наперебой словно пацанята смыв с кожи то Резанова, то Лангсдорфа, то Сидора, который смутившись прятал ладони. Потом отловили в коридоре зазевавшегося матроса.

Склонный к систематизации Лангсдорф довольно скоро научился отличать сходные виды микробов, как предложил называть кишащие в смывах микроорганизмы я в теле командора, по ходу объясняя:

— Если понаблюдать подольше, то нетрудно заметить, что они подобно обычным зверям едят разное. Одни питаются кожей, другие пожирают первых, третьи на ранах мясом или кровью. Не уверен, но мне сильно сдаётся, что какие-то заболевания — дело их, так сказать «рук».

А теперь смотрите, — привлек я внимание врача.

После чего капнул дистилированной водой из пипетки на руку, взял петелькой мазок и показал, что в таком растворе бацил нет. Растер каплю на руке и теперь в пробе бактерий оказалось полчища. Капнул водкой и микроорганизмы массово погибли. Врач рот раскрыл от изумления. Я добил:

— А если чистым спиртом, то почти все гибнут. Недаром Вы своих препарированных животных для сохранности в банки со спиртом помещаете.

Мне пришла в голову следующая мысль, прямо вытекающая из наблюдений. Но самому катастрофически не хватало времени, а для того, чтобы увлечь Лангсдорфа требовалось подвести того к идее, чтобы он как бы сам заинтересовался как врач. Поэтому оставил его на минутку «баловаться» с новой «игрушкой», сам проворно сгонял в каюту командора.

Да, я не ошибся, в ящике стола, самом нижнем, а потому редко используемом, в углу завалялся плесневый сухарь, вот его я и принес естествоиспытателю. Лангсдорф недоверчиво оглядел доставленное, потом меня, мол «это что?» А я в стеклянной чашечке смыл с руки чуть воды, предложил кивком головы ученому проверить на микробы и, когда тот утвердительно склонил голову, отломил кусочек сухаря, наиболее заплесневелый и сунул туда, поясняя по ходу:

— Григорий Иванович, через пару часов ещё разок проверьте сию пробу на микроорганизмы и приходите обсудить, а мне сейчас недосуг, нужно ещё записи экспедиционные подбить.

Лангсдорф ворвался ураганом через час пятьдесят минут, не вынесла душа поэта от науки, с выпученными глазами:

— Господин командор! Ваша Светлость! Николай Петрович! — доктор явно не находил слов от возбуждения: — Это как, а?! Откуда!? Нет, откуда сие Вам известно!?

— Да оттуда же, откуда про то, как микроскоп Левенгука изготовить: в юности, знаете ли, в родительском поместьи, поддался моде на науку, вот из любознательности и… Но это, Григорий Иванович, не самое главное… — подпустил в голос таинственности я.

Учёный, простая душа, клюнул, подался вперёд:

— А что?

— А то, Григорий Иванович, как вещество, которое несомненно образует плесень, с организмом человека взаимодействует. Спирт, видите ли, убивает не только бактерии, но и, к сожалению, нашу плоть, поэтому-то от него так щиплет раны. А вот это вещество из плесени нам безвредно. Мне тогда не удалось его выделить, опыта у вьюноши, сами понимаете, — я доверительно понизил голос и наклонился к натуралисту, — с «гулькин нос»…

Учёный «попался на наживку»:

— Так давайте я попробую! А открытие, Вы уж не перечьте Николай Петрович, останется за Вами!

А я и не думал перечить, поправил лишь:

— Григорий Иванович, ну уж нет, я открыл, да, но Вы доведете его до ума, так что мы с Вами должны оба числиться в первооткрывателях, и не спорьте!

Лангсдорф выглядел весьма довольным и долго уговаривать себя не заставил.

— Послушайте, Григорий Иванович, а как там наши раненые? Как Филимон главное? — переключил я разговор на иную тему.

— Мается от безделья. И, по-моему, жутко страшится соседей французов. Ох и здорово Вы, Господин командор, перебитую бедренную кость ему сложили да зашили! Вы где-то врачебную науку постигали?

«Постигал, постигал», — горько усмехнулся я про себя, — «Знал бы ты, где и как я её постигал… Нет, на занятиях по медподготовке нас натаскивали на оказание первой медицинской помощи. Но мы там больше дурачились друг перед дружкой, никто из нас не верил всерьез, что придется когда-нибудь эти знания применить. Помнится, обработку переломов, уколы, искусственное дыхание мы отрабатывали на манекене. Лишь раз, в поле на стрельбище на товарищах. И никогда не забуду, как в одной африканской стране за ночь произошел военный переворот, а мы с напарником уводили в наше посольство живших на окраине города жен и детей посольских. А негры во всю радостно охотятся за белыми. Как напарнику обломком кирпича перебило запястье, он весь бледный, в поту, но терпит. Вот тогда-то мне вживую и пришлось складывать кости… А они противно скрипят и никак не желают вставать на место… Бррр!»

А вслух сказал:

— Пойдёмте, глянем как они.

Парень на нижней койке в каюте лазарета, лицо изможденное. Я его прекрасно понимаю, постоянно лежать на спине, которая давно затекла… Я постучал по загипсованной ноге — вот и тут гипс пригодился:

— Ну как ты, Филимон?

— Скушно, барин, — глухо выдавил матрос.

Да, тут с ума от скуки сойдёшь, я оглядел каюту, ни телевизора, ни смартфона. А если всерьёз, то вон карты лежат, видно товарищи принесли.

Конечно заходили его сотоварищи, но лежать круглые сутки без движения всё-равно, я это по себе знаю, очень натужно, выматывает, утомительно и после разговора с Хвостовым, когда он пожаловался на то, что матросы, свободные от вахты, бузотерят от безделья, часть Я занял физическими упражнениями. А другую часть увлек: мы взяли струганную доску, расчертили её под шахматную и нарезали шашек разного цвета: коричневого и белого и теперь матросы резались в них в своей кают-компании, да и в каждом кубрике была такая доска и шашки. Но ведь не будет же Филимон сам с собой играть. Можно конечно, но какой в этом интерес.

А французы, которые лежат с ним в одной каюте, хоть уже и не смотрят волками, отошли, но пока русского языка как следует не понимают, хотя в шашках разобрались влёт и меж собою режутся азартно как все южане: по-своему громко картавят, руками размахивают, несмотря на то, что у Луи, оружейника сломанные рёбра стянуты тугой повязкой.

К тому же в шашки удается играть только в штиль, а чуть волнение, так и держи их, а не то рассыплются: магнитиков, как в 21 веке, нет, а провертеть дырочки в доске, а на шашки приладить шпиньки чтоб не скользили, так игра утрачивает прелесть.

Так что сам с собою не поиграешь, а соседей по каюте Филимон пока страшится, я заметил заткнутый под подушку нож, кивнул:

— А это тебе зачем?