На берегу Уршдона - Музафер Дзасохов

— Да мы уже пришли, — сказала она, смеясь.

— Тебе их надо нести на четвертый этаж!

Я забрал книги у Земфиры, и мы стали подниматься по лестнице. Земфира хотела быстро взбежать по ступеням. Я же, наоборот, шел медленно. Земфира не захотела опережать меня, да и потом, не полагается у нас женщине, поднимаясь по лестнице, идти впереди мужчины.

Я бы поднимался по этой лестнице еще тысячу лет. Никогда бы не заикнулся об усталости, и если бы даже вместо книг у меня были свинцовые слитки, то и тогда они казались бы мне легче пуха.

— Мы пришли, — сказала Земфира. — Давай-ка мне книги…

— Пожалуйста, — тихо сказал я и аккуратно подал Земфире связку книг.

Конечно, мне следовало бы сказать еще что-то. Я мог бы, как другие парни, предложить ей сходить в кино или встретиться в парке, но промолчал.

Я вышел из подъезда, мне хотелось петь. Но тут я увидел на улице Асланджери, того самого Асланджери, которому нравилась Земфира и которого я из-за этого люто ненавидел.

Одна из девушек нашей группы приходилась ему племянницей. Должно быть, она и познакомила его с Земфирой.

Я, конечно, сразу же раскусил планы этого Асланджери.

Волосы Асланджери подстрижены ежиком, они напоминают гребешок петушка-драчуна, у которого прорезался голос каких-нибудь три дня назад. Тонкие губы словно прилипли одна к другой. Кажется, будто сейчас он пронзительно засвистит. Нет, такому человеку нельзя довериться.

Я давно заметил, что племянница Асланджери хочет подружиться с Земфирой. В перерывах между лекциями она так и крутится вокруг Земфиры. А Земфира — человек мягкий, отказать не в силах.

И часто перед ними «неожиданно» вырастает Асланджери.

Только один я все это замечаю. Но, пожалуй, и Земфира чувствует мое внимание. Я это понял, когда племянница нашла предлог исчезнуть — много ли для этого надо! — и оставила Асланджери с Земфирой. Он что-то ей тихо стал говорить, а Земфира как бы нарочно отвечала ему громко. Наверное, это было специально сделано, чтобы я не думал, будто у них есть какие-то тайны.

Однако что же привело Асланджери сюда, к дому, где живет тетка Земфиры? Я отошел в сторону и стал наблюдать.

Он то и дело поглядывал на часы. И я тоже поглядывал на часы. Только на те, что висели на столбе. Признаюсь, едва я увидел Асланджери, в голове у меня промелькнула страшная мысль: а вдруг они с Земфирой договорились о встрече? Тут же я подумал, что этого быть не должно. Если бы они условились, то Земфира давно бы уже вышла на улицу. Потом меня осенила другая мысль: может, Асланджери решил встретить Земфиру у дома.

Так прошел час. Подожду еще, решил я, а потом пойду домой. Конечно, я злился на себя. В самом деле, не хватит ли того, что Асланджери торчит здесь впустую, зачем же еще мне время тратить? Но тут же я уговорил себя — раньше Асланджери ни за что не уйду.

У влюбленного в сердце всегда много сомнений. Об этом я раньше читал, но теперь и сам почувствовал. Да, если вдруг Земфира выйдет к Асланджери, я должен буду немедленно уйти. Уйти навсегда и вычеркнуть ее из сердца.

Прошел еще один час, но Асланджери так и не ушел. Значит, он влюблен в Земфиру, иначе зачем бы ему торчать столько времени в бесполезном ожидании.

Я услышал скрип калитки за спиной и обернулся. Из калитки вышел старик со скамейкой в руках. Скамейку он поставил под тополем, расположился поудобнее и, чувствую, внимательно посматривает в мою сторону. Я вышел из укрытия и занял другую позицию — подальше от старика. Но старик продолжал буравить меня своими глазками. Ну, конечно же, он принял меня за недоброго человека.

Но что мне до старика! Я наблюдал за Асланджери. А он уже нервничает, то и дело посматривает на окна в верхнем этаже. Он не знает, что на эту сторону окна ее не выходят!

Асланджери надоело ждать, он еще раз посмотрел на часы, махнул рукой и зашагал быстро прочь. Через минуту он скрылся за углом. Я двинулся следом за ним. Может, он знает другую дорогу к этому дому. Нет! Он быстро вскочил на подножку трамвая и уехал.

— Да будет твой путь гладок! — сказал я про себя. — Учти, что Земфира в таких, как ты, не нуждается!

Что же это такое я говорю, скажите на милость? Чем же я лучше его? И почему Земфира должна сделать выбор в мою пользу? Да пусть хоть парни всего мира не будут достойны Земфиры, мне то что от этого? Пусть лучше достойных будет много, но из них Земфира выберет меня.

Я сел в трамвайный вагон. Пора возвращаться в общежитие. Если у человека есть дом, то надо прибиваться к нему. Я устроился у окна, но мысли о Земфире не покидали меня. Хорошо, что я смог оправдаться. Хорошо, что и Асланджери уехал… Значит, между ними ничего нет, я сам убедился в этом.

Убедился? Не рано ли так говорить? Если Асланджери каждый день будет приходить к ее дому, то рано или поздно они встретятся.

Если говорить откровенно, каждый сможет действовать, как Асланджери. Чтобы торчать у дверей большого дома, много ума не требуется. Стой себе, сколько тебе захочется. И ночью стой, и днем. Никто тебя ни о чем не спросит, никто тебя не побеспокоит.

Но тут почему-то всплыл в моей памяти старик на скамейке.

XXXV

В субботу я остался в городе. Дома меня никто не ждет. Когда я навестил село на предыдущей неделе, Дунетхан с важным видом преподнесла мне новость — в воскресенье, говорит, будет экскурсия по лермонтовским местам. Если, говорит, ты нас отпускаешь, я и Бади возьму с собой, учитель уже предупрежден.

Я согласился. Пусть поедут в Пятигорск.

Еще ни разу я не оставался в городе на выходные дни. В общежитиях, кажется, нет ни одной живой души. Те, кто, как и я, не уехали, пошли гулять по проспекту.

Уже давно стемнело, а свет я так и не включил. Тоскливо было у меня на душе. Если из соседних комнат не доносятся веселые голоса, то какое же это общежитие! Кому нужна эта тишина, когда не слышно хлопанья дверей, а из кухни не пахнет жареной картошкой?

Я так привык к сутолоке и шуму, что меня одолела грусть. Словно нечто дорогое, что у меня было, унеслось без спроса. Я вспомнил осенний день, когда Алмахшит увез Нана в горы. Тогда в нашем доме было так же пусто и безмолвно, как сейчас в общежитии.

Многого я еще не умею в жизни. Например, никогда не брался за то, чтобы выстрогать топорище. Это требует большой сноровки от человека.

Я никогда прежде не рисовал. Но в этот вечер взял чистый лист бумаги и карандаш. Я стал рисовать разные лица. Волосы, лоб, нос, подбородок, шея, глаза — и портрет человека готов. И не просто человека, а такого, которого я очень хорошо знаю.

Каждый портрет заставлял меня вспомнить кого-нибудь из нашего села. Вот это, например, наш печник. Очень похож! Как только я понял, что он похож, улыбнулся.

Потом я нарисовал Адабе. Вот чудо-то какое! Прежде я, пожалуй, и цыпленка не мог бы нарисовать. Клянусь, даже художник не мог бы так изобразить Адабе. Ну разве это не Адабе? Глаза его, нос, уши… А подбородок?

Говорят, уродливый мужчина хоть в пастухи, а сгодится. Но он себе и жену такую же нашел, мало сказать некрасивую, страшилище. И все же он ее сильно любит.

Наш сельский шутник Джетагаж однажды сказал Адабе:

— Эх, сосед мой, я три года на фронте был, а такого храбреца, как ты, не встречал.

Адабе понравилась похвала, но вот в чем заключалась его храбрость, он не понял. А Джетагаж — великий хитрец — молчит.

— Это почему ты так говоришь? — поинтересовался Адабе.

Джетагаж без тени улыбки ответил:

— Как же, проснуться среди ночи и увидеть лицо такой жены… Я даже днем боюсь на нее взглянуть…

Адабе, конечно, набросился на Джетагажа, чуть не убил…

Потом я нарисовал Бекмаржу. Хотел было надеть шапку на его голову, да подумал, что он перестанет быть похожим на себя.

Вначале Бекмаржа работал трактористом. Но чинить трактор он так и не научился. Поэтому, когда случалась поломка, он злился, брал в руки громадную кувалду и принимался бить по трактору. Трактор у него, конечно, отняли и перевели в свинопасы.

Вспыльчивость ума ему не прибавляла. Как-то разозлился Бекмаржа, сорвал с головы войлочную шляпу и со злости изорвал ее в клочья.

Спасибо моему карандашу, он помог мне оказаться в Барагуыне и встретиться со старыми знакомыми. Разные люди живут в селе, добрые и злые, шутники и дурни, но все они — мои соседи, мои знакомые. Куда же я от них денусь?

Я отложил карандаш и понял, что неплохо было бы поесть. Хорошо бы пойти в город, в столовую. Но что мне делать в городе без денег? Обычно, возвращаясь из села, я привожу из дома рублей сорок. Не больше. Если больше взять, то все равно я их растрачу. А деньги мы выручили от продажи коровы. Они и так убывают слишком быстро. Денег у меня не было, но хлеб оставался, так что, подумал я, перебьюсь до понедельника. Потом прихвачу у кого-нибудь в долг и дотяну до субботы.