Круговая подтяжка - Ирина Степановская

– Не знаю. – Тина действительно очень устала.

– В «Идиоте». Сейчас снова ставят Достоевского. Представляешь?

– Неужели Настасья Филипповна? – как ни хотела спать, изумилась Тина.

– Ну тоже, знаток! – пожала плечами Анна. – Я ж говорю, роль ха-рак-тер-ная!

– Что, самого Мышкина, что ли? – Тина взялась рукой за лоб: как все-таки болит голова!

– Да ну тебя, издеваться-то! – возмутилась Анна. – Роль генеральши Епанчиной! Очень хорошая роль, если ты Достоевского читала.

– Я только «Три поросенка» читала, – сквозь тошноту пошутила Тина.

– У тебя, говорят, доктор знакомый есть. С лицом делает чудеса. Дай телефон!

Тина вдруг закрыла глаза. «Как эта Анька все-таки некстати приперлась! И неужели только затем, что ей нужен был телефон?»

– А ты что делать-то хочешь? – просто так, даже без интереса спросила она.

Аня поколебалась – говорить или не говорить? Решила сказать.

– Нос у меня слишком длинный! – Она нахмурилась. Нехорошо, даже если школьная подруга знает твои недостатки.

– Ты с таким уже сорок лет живешь.

– А больше не хочу. – Анна опять стала походить на упрямую шестиклассницу, с которой Тина ходила в музыкальную школу. – Этот нос, может быть, мне всю карьеру сломал. Мне из-за него ролей не давали! Надо было раньше операцию делать, да в голову не приходило, и денег не было. А теперь муж, слава богу, стал зарабатывать! Помнишь, как я его тогда напугала? Сразу засуетился!

Тине стало противно. Как врачи в больнице все тогда вокруг Анны прыгали! Неужели с ее стороны это был элементарный шантаж? Она внимательно посмотрела на бывшую подругу. Анна всегда хотела выглядеть победительницей. Тина подумала, что все-таки Аня врет. Хлебнула тогда этой кислоты по правде. Просто не хочет сейчас признавать слабину. А разве в слабости нет своеобразной силы?

– Только если он спросит, не говори, что это я дала телефон. И вообще ничего не говори про меня, ладно?

– Честное слово.

Тина продиктовала ей телефон.

Анна аккуратно его записала и вскоре ушла.

– Ну, и бог с ней. – Тина усмехнулась и вдруг обратила внимание, что стук из соседней палаты как-то неожиданно прекратился.

17

В косметологической клинике работа двигалась своим чередом. Блестящий представительский автомобиль только успевал подвозить назначенных на операцию пациенток. Их тут же встречали улыбки и заботливые руки вспомогательного персонала, и в считаные минуты слегка одуревшие от происходящего женщины были раздеты, осмотрены терапевтом и снова одеты, теперь уже в шуршащие от крахмала одноразовые голубые халаты. Волосы у всех были умело убраны под специальные шапочки, ноги забинтованы эластичными бинтами, всем в нужном порядке была сделана инъекция расслабляющих лекарств, и вот уже друг за другом эти укутанные в голубое, перебинтованные и завязанные нимфы через определенные промежутки времени въезжали в операционные, чтобы выехать оттуда бесчувственными, зато потенциально красивыми. И эта потенциальная красота скрывалась до времени за повязками, кровоподтеками и отеками. Пузыри со льдом, обезболивающие лекарства, доктор-терапевт со своим фонендоскопом и аппаратом, измеряющим давление, – все было наготове.

Пожилая дама с голубыми волосами была оставлена предпоследней. Когда пришел и ее черед улечься на каталку для того, чтобы въехать в операционную на манер Клеопатры, она экзальтированно протянула руку и воскликнула:

– Нет, я всем докажу, что смогу пройти через это!

– Куда уж вы теперь денетесь с каталки-то? Конечно, докажете! – отозвалась дежурная медсестра и покатила ее вперед.

Азарцев царил, напевая, в операционной. Он лепил там лбы, носы, груди, ноги, а вместе с ними и судьбы. Юлия носилась по клинике, будто черная молния, следя затем, чтобы все остальное было в порядке. Сейчас она шепотом ругала нового буфетчика. Согласно рекомендациям лучших диетологов, больным после операции, тем, кто уже пришел в себя, должен быть подан теплый отвар шиповника и крепкий куриный бульон. Буфетчик не справлялся.

«Ну что он копается!» – Юля еле сдерживала себя. Парень же был чуть не парализован ее присутствием. Атмосфера в буфетной накалялась. В такую-то ответственную минуту в дверях показалось сильно осунувшееся лицо Саши, Антонининой дочки.

– Можно вас на минутку? – робко спросила она Юлию, и та, подумав, что Саша пришла по поручению матери сказать, во сколько завтра будут готовы обещанные булочки, вышла к ней в коридор. Саша стояла поникшая, бледная до зелени, с крупными каплями пота на лбу.

«Господи, угораздило же ее заболеть! Нельзя ее допускать до продуктов. И видимо, Антонину тоже придется прогнать. А то еще перезаразим всех пациентов».

– Ты в больницу ходила? – накинулась на Сашу Юля. – Анализы принесла?

– Мне не надо ходить. Я не больна, – чуть слышно пролепетала Саша. – Мне о другом с вами нужно поговорить…

– Что еще? Как я могу допустить тебя к работе без справки? – Юлия лихорадочно думала, что же делать. Никто, кроме Тоньки, не умел так хорошо готовить.

– Мне справка не нужна! – прошептала Саша. – Я в положении… В общем, я должна сделать аборт! – И она с отчаянием посмотрела на Юлию.

– Так вот в чем дело! – Глаза Юли сверкнули холодной неприязнью. Противные девчонки! Совершенно без ума. Юля всегда считала себя самой практичной и самой умной. Других женщин она или ненавидела, или презирала. – Но зачем ты пришла ко мне? Я аборты не делаю! – Юлии нисколько не было жалко Сашу. Ее интересовало одно – вовремя ли принесет завтра Антонина булочки.

– Я была в новом отделении, там, в углу сада. – Саша неопределенно мотнула головой. – Говорила с доктором. Он не возражает. Все равно, говорит, больных пока нет. Только ему нужно ваше письменное разрешение.

– Еще чего! С какой это стати? – Юля ужасно разозлилась. Не успели открыться, как эти безмозглые девки уже повадились туда шастать! – Для этого есть районная женская консультация. Иди туда. А у нас учреждение закрытого типа. Мы не можем обслуживать всю вашу деревню!

– Но я же одна! И доктор не возражает! – умоляюще залепетала Саша. – А в районную консультацию мне нельзя! Там же всех знают! Сразу мамке расскажут. Она меня убьет за аборт! Или из дома выгонит! – Вид у девочки был такой, будто она сейчас упадет.

– Да ладно придуряться-то! – Юлия брезгливо отодвинулась от нее. – Какие мы нежные! «Всех зна-а-ют! Мамка из дома выгонит!» – Ее лицо искривилось в брезгливой и злой гримасе. – А то твоя мамка не знает до сих пор, с кем ты трахалась!

– Мамка не знает! – прижала Саша руки к груди. – Честное слово! Она строгая! Она точно убьет!

– Все, хватит! – У Юлии заболела голова от этого дурацкого разговора и Сашиных умоляющих глаз. – Только попробуй еще раз пойти к нашему доктору! Я тогда сама мамке твоей все расскажу о твоих делах. Никакого разрешения я тебе не даю, и даже не вздумай больше надоедать кому-нибудь своими глупыми просьбами! Выгоню с работы и мамку, и тебя! – Юлия быстро отвернулась от девочки и пошла по своим делам. А Саша, выходя на лестницу, еще долго шептала, прижав ко рту кулак:

– Ну, почему она не хочет? Почему! Ведь не ей же придется делать, а доктору… А он согласился… Ведь для нее это такой пустяк… – И слезы прозрачными струями сами текли из ее глаз.

Юлия же с раздражением подумала, что ей непременно придется поговорить с врачом-гинекологом Борисом Ливенсоном. Он был, конечно, прекрасным специалистом, она сама пользовалась, когда надо, его услугами, но как это некстати, что он тоже оказался доброхотом, как и Азарцев! Как все-таки мужики ведутся на молоденьких девочек! Так далеко она с ними не уедет. Надо будет выговорить Боре со всей строгостью. Эдак он тут разведет притон для местных б…ей! От одной к другой быстро пойдут передавать, только разреши один разок. Надо его предупредить, чтоб не допускал даже близко ни одну идиотку к новому отделению!

И пока Юля в уме прокручивала гневную петицию врачу высшей категории Боре Ливенсону, Сашины ноги сами собой несли ее к низенькому, но крепкому дому местной знахарки Клавдии. Она дернула за калитку. За заборчиком раздался собачий лай. Пока хозяйка выглядывала в окно, надевала сапоги и выходила во двор, Саша, зажимая в руке деньги, невидящим взглядом смотрела на последние, догорающие в палисаднике темно-красным огнем прижухшие от холода георгины. И ей даже в голову не могло прийти, что вид этих угасающих соцветий станет последним прекрасным видением в ее небольшой, но такой чистой и уже прожитой жизни.

Тина лежала в темноте палаты с раскрытыми глазами. Неясный луч света через приоткрытую дверь пробивался из коридора. Сегодня дежурила Рая. Она сочла, что Тинино состояние не так уж и плохо, поэтому позволила себе провести ночь не на стуле за столиком в палате больной, а с относительным удобством на кушетке в медсестринской комнате. Барашков и Мышка тоже уехали по домам – на этом настояла сама Тина, настолько у них был измученный вид после того, как несколько ночей подряд они дежурили возле нее, сменяя друг друга. Дежурить сегодня оставили Дорна, хотя, по наблюдениям Тины, он к больным вообще предпочитал не заходить.