Круговая подтяжка - Ирина Степановская

– Как считать-то еще не забыла? Давай!

Тина начала считать:

– Один, два, три…

На счете «четыре» ее глаза сами закрылись.

– Редко кто успевает досчитать до восьми, – констатировал Барашков, после чего посмотрел Тине зрачок, пощупал пульс. Второй анестезиолог сел наготове.

– Ну, что у вас там? – спросил заведующий хирургией.

Аркадий взял в руки ларингоскоп, мастерски провел интубацию трахеи. Второй анестезиолог подключил аппарат искусственного дыхания.

– Готово, – сказал Аркадий.

– Ну, начинаем, – сплюнул заведующий.

– Вену! Полую вену отодвигай! – гулко раскатывался в голове Аркадия голос заведующего отделением. Второй хирург как бы вторил ему – глуше и тише.

– Отодвинул. Держу. Изолировал! – отозвался он, и Барашков внутренним зрением увидел отдельно лежащие, на всякий случай приготовленные, специальные иглы и скобки для сшивания сосудов. Кровотечение из полой вены для Тины означало только одно – конец! Аркадий задерживал собственное дыхание, будто спускался с американских горок, как будто это могло помочь!

– Я в надпочечнике опухоли не вижу, нет! – раздался через некоторое время голос заведующего. Аркадий поднял голову, высунулся из-за своего экрана, посмотрел на хирургов.

– Как это нет? Вы же сами видели томограмму?

– Да видели-то мы все на картинке, – отозвался хирург. – На картинке одно, а здесь… Где она?

У Аркадия аж сердце остановилось, когда он представил, что зря они затеяли оперировать Тину. Да не может такого быть!

– Вы чего, ребята? – Он высунулся из-за своего экрана, будто сам хотел влезть в рану. – А клиника тогда откуда?

– От верблюда. Откуда ж еще? – Голос заведующего звучал меланхолично, и только по струйкам пота, скатывавшимся по его шее, Аркадий видел, в каком тот напряжении.

– Не больно-то прощупаешь под капсулой. Все в крови, а капсула плотная, зараза, скользит. Еще не хватало здоровый надпочечник удалить. Аркадий! – Заведующий выпрямился и посмотрел на Барашкова. Маска прилипла к его носу. Он фыркнул, чтобы она отошла и можно было нормально вздохнуть. – Опухоль-то какого была размера?

– Сами же сто раз смотрели! С фасолину. Не больше сантиметра по длиннику. А в поперечнике семь миллиметров.

– Ну, может, вот здесь тогда…

– Давление сильно скачет, – подал голос второй анестезиолог.

– Не давите сильно-то! – взмолился Барашков. – Надпочечник реагирует на прикосновение.

– Да и так уж не давим, – отозвались хирурги. – Но как тогда опухоль отыскать?

– Сердце не работает, – сказал Барашков. – Погодите чуть-чуть.

– Ну, блин! – Хирурги, выпрямившись, смотрели на него.

– Теперь давайте потихоньку!

Оба хирурги опять склонились над раной.

– Вот, оказывается, где она! – наконец сказал главный и опять посмотрел на Барашкова. – Готовься. – Он принял решение. – Сейчас перевяжем центральную надпочечниковую вену…

– И давление полезет так, что шкалы не хватит… – добавил второй хирург.

– И потом рухнет, – мрачно дополнил второй анестезиолог.

– Я готов. – Аркадий ввел в подключичный катетер порцию необходимого лекарства.

– Поехали, – отозвался главный.

Щелкнули зажимы, пережимающие сосуд в двух местах, второй доктор наложил лигатуры, проверил их на прочность. Барашков задержал дыхание… И в этот момент сосуд в нужном месте пересекли.

– Теперь выделяем надпочечник, – вздохнул главный хирург. – Аркадий, не зевни!

Дальше дело пошло быстрее. Сосуды клетчатки быстро коагулировали термокоагулятором, почку отодвинули и осмотрели, окружающие ткани тоже, надпочечник выделили, и через несколько минут, приподняв на зажимах, отсекли и бросили в лоток. Лоток подхватила операционная сестра и тут же перебросила надпочечник в банку Михаила Борисовича. Самая сложная для хирургов часть операции была выполнена. От начала операции прошло пятьдесят восемь минут. Хирурги начали ушивать рану. Но Аркадий знал, что, как только надпочечник удалят и он перестанет выделять в кровь гормоны, давление резко упадет. Так и случилось.

– Давление на нуле! – проговорил Барашков. В сущности, ему теперь не к кому было обращаться, кроме самого себя. Хирурги сделали свою работу. Теперь он должен был справиться со своей. Все теперь зависело от него и от Тининого сердца. Лекарства у него были подготовлены. Справится ли сердце – вот в чем вопрос.

Хирурги на мгновение зависли над раной, посмотрели на него.

– Ну подождать нам, что ли? – каким-то обыденно скучным голосом спросил главный.

– Нет, не останавливайтесь! Шейте скорее!

Доктора опять наклонились вниз и снова начали методично работать зажимами и иглой.

Рану ушивали последовательно, пластами, стараясь соединить ткани как можно бережнее, прочнее и аккуратнее. Барашков добавлял одних лекарств, уменьшал количество других. Тянулись мучительные минуты. Хирурги работали молча. Под светом лампы уже было нестерпимо жарко, пот с обоих лился ручьями, сестра еле успевала тампонами промакивать им лбы. У Аркадия, наоборот, зверски замерзли ноги.

– Сколько всего жидкости перелито? – в очередной раз спросил он своего коллегу. Боже, как рискованно приходилось всегда балансировать между опасностью отека и необходимостью замещения кровопотери и дефицита белка.

– Господи, ну, скоро же вы? Сердце не справляется! – не выдержав, сказал он хирургам.

Тина лежала совершенно непохожая на себя. Уже спящую, ее перевернули на бок для лучшего доступа к надпочечнику, и теперь лицо ее совершенно расплылось книзу и стало напоминать бледную рыбу с трубкой во рту.

– Почти все уже, – отозвался главный. – Ну что там молчат в патанатомии? Позвоните там кто-нибудь, нам ушивать уже рану или чего?

Операционная медсестра послала санитарку.

– Ничего не ответили. Буркнули только, чтобы вы тут в ране все хорошо посмотрели.

– Да мы уж обсмотрелись. – Заведующий отделением раздраженно обратился к Барашкову: – Давай уменьшай свое кадило. Сейчас шить начнем. А то воняешь тут на всю операционную. Нам еще после тебя грыжу оперировать.

– Да у меня аппарат новый, – возмутился Аркадий. – Не может быть из него утечки смеси.

– Новый, старый… – разворчался заведующий. – Я говорю тебе, воняет!

Аркадий, который провел в этой операционной и в компании этих докторов, так же, как когда-то сама Тина, не один год своей жизни, знал, что, если начинается ворчание – операция подходит к концу.

– Да ладно вам! – сказал он, с радостью прощая ворчание докторам. – Пахнет не больше не меньше, чем всегда. Она же дышит, – он показал на Тину. – Какая-то часть смеси все равно выделяется в окружающую среду. Вот вам и кажется…

Швы ложились один за другим прекрасным классическим рядом. Даже странным казалось, что еще несколько минут назад это место зияло страшным кровавым месивом. Барашков опять на секунду оторвался от своих показателей, глянул поверх простыней, чтобы полюбоваться, и ахнул.

– Парни! Вы чего ей так спину-то распахали! Рубец будет сантиметров тридцать!

– И не тридцать, а двадцать семь, – флегматично прикинул на глаз второй хирург.

– Да она вас убьет за эти двадцать семь! – Второй анестезиолог тоже поднялся, чтобы взглянуть на рубец.

– Знаешь, Аркадий, что я тебе скажу? – Главный хирург отошел от стола и снял маску.

– Не надо!

– Да не то, что ты думаешь.

Операционная сестра наложила на рану повязку, будто белым крылом укрыла. Второй хирург расцеплял испачканные простыни.

– Помни, Аркадий, маленький хирург – маленький разрез. Большой хирург – большой разрез.

Они отошли от стола, предоставив операционной сестре сделать все, что надо. Один из них, стягивая перчатки, хмуро заглянул Тине в лицо.

– Жива – и то слава богу.

Аркадию уже было не до них. Они сделали свою работу, теперь он должен был сделать свою.

Тина спала. Он заглянул в ее зрачки в тысячный, наверное, за сегодняшний день раз. Давление ее теперь стало более-менее стабильным. Жуткая пляска сердцебиения, сменявшаяся внезапным падением пульса, теперь, казалось, выровнялась. Он решил вывозить Тину из операционной.

– Мужики, помогите переложить! – попросил он. Хирурги, уже успевшие раздеться, подошли. Они втроем подняли, положили Тину на каталку, и Барашков вместе со вторым анестезиологом повезли ее в послеоперационную палату. Там их уже ждала Маша. Он понял по ее глазам, что выглядит странно.

– Переоденьтесь и сядьте! – сказала она Аркадию с неизвестно откуда взявшимися материнскими нотками в голосе. – Я все остальное сделаю сама. – Она кинула ему комок чистой одежды. Он отвернулся и влез в новые хлопчатобумажные штаны от медицинского костюма. Веревка на поясе вылезла больше чем на пять сантиметров. «Кто хочет худеть – того надо сюда!» – мельком отметил он. Вся операция продолжалась чистого времени один час тридцать семь минут. Он сам записал это во вкладыше к истории болезни, в листок, заполняемый анестезиологом.