Вверх по линии - Роберт Силверберг

Теперь оставалось только правильно отыскать дорогу к его вилле.

Одной из наиболее странных особенностей эпохи использования эффекта Бенчли является то, что легче перепрыгнуть через семь лет во времени, чем проделать несколько десятков километров в окрестностях Византии. Вот с такой проблемой я теперь столкнулся. У меня не было доступа к колеснице, а нанять такси в двенадцатом столетии, разумеется, не было никакой возможности.

Пройтись пешком? Трудно придумать что-либо более нелепое!

Я размышлял над тем, не отправиться ли мне на ближайший постоялый двор и не побренчать ли византами перед самым носом у свободных возниц, пока кто-нибудь из них не вызовется добровольно проехать к тому месту, где должно было располагаться поместье Метаксаса. И вот, обдумывая это, я услышал знакомый голос, который громко вопил:

– Герр курьер Эллиот! Герр курьер Эллиот!

Я обернулся. Ученый-администратор Шпеер.

– Гутен таг, герр курьер Эллиот! – произнес он.

– Гутен… – я нахмурился, осекся и поздоровался с ним в манере, более соответствовавшей византийской. Он снисходительно улыбнулся такому неукоснительному соблюдению правил с моей стороны.

– Этот мой визит сейчас такой успешный, как никогда ранее, – поспешил уведомить он меня. – С той поры, как мне в последний раз выпало счастье побывать в обществе с вами, я нашел «Темира» Софокла, а также «Меланиппу» Еврипида, и еще один фрагмент, который, как мне кажется, взят из «Архелая» Еврипида. И еще попался мне здесь текст пьесы, приписываемой Эсхилу, под названием «Гелиос». О такой пьесе пока нигде не найдено каких-либо упоминаний. Так что, если это не подделка, я совершил настоящее большое открытие. Только после прочтения можно будет сказать что-либо более определенное. А? Действительно, превосходный визит, герр курьер!

– Великолепный, – сказал я.

– А теперь я возвращаюсь на виллу к нашему общему другу Метаксасу, как только сделаю кое-какие покупки в этой лавке пряностей. Не угодно ли составить мне компанию?

– У вас есть колеса? – спросил я.

– Что это вы подразумеваете под словом «колеса»?

– Любое транспортное средство. Вот, хотя бы, колесницу.

– Естественно! Она дожидается меня вон там, вместе с возницей, принадлежащим Метаксасу.

– Вот здорово! – воскликнул я в восторге. – Тогда поскорее закругляйтесь в этой вашей лавке и двинули к Метаксасу вместе, о кей?

Темная лавка была наполнена самыми различными ароматами. В бочонках, кувшинах, бутылях и корзинах были выставлены для обозрения различные товары: оливки, орехи, финики, фиги, изюм, фисташки, сыры и пряности, как молотые, так и необработанные, притом самых различных сортов. Шпеер, по-видимому, выполняя какое-то поручение повара Метаксаса, отобрал нужные ему пряности и вынул кошелек, полный византов, чтобы расплатиться. В это самое время к лавке подкатила роскошно украшенная колесница, с нее сошли три женские фигуры и прошли внутрь лавки. Первой шла девушка-рабыня, взятая, очевидно, для того, чтобы переносить покупки в колесницу. Следом за ней шествовала женщина в зрелом возрасте и скромном одеянии – я предположил, что это дуэнья, как раз такого рода дракон и нужен был, чтобы сопровождать жену знатного византийца при ее выезде за покупками. И наконец, третьей оказалась сама жена, по всей вероятности, женщина самого высокого положения, совершающая выезд в город.

Была она фантастически прекрасной.

Я сразу же определил, что ей не более семнадцати лет. Ее характерная средиземноморская красота отличалась плавностью и текучей подвижностью линий, глаза были большие, темные, с поволокой, длинными ресницами, кожа светло-оливкового оттенка, губы полные, нос орлиный, и вся осанка ее отличалась элегантностью и аристократизмом. Ее свободная одежда из белого шелка не скрывала контуры высокой пышной груди, крутого изгиба бедер, роскошной нижней части тела. Она являлась совокупностью всех тех женщин, которых я когда-либо желал, соединенных в одно идеальное целое.

Я откровенно любовался ею, не испытывая ни малейшего чувства стыда.

Она одарила меня ответным взглядом, также не испытывая неловкости.

Наши взгляды встретились и задержались на какое-то время. Это было достаточно, чтобы пространство, разделявшее нас, оказалось пробитым мощным потоком энергии, и я весь затрепетал, когда ощутил этот поток, обрушившийся на меня. Она слегка улыбнулась, обнажив ослепительно белые зубы. Это была улыбка, приглашавшая меня, улыбка, исполненная вожделения.

Она едва-едва, почти незаметно кивнула мне.

Затем отвернулась и стала показывать на лари, на один и другой, а я все продолжал смотреть, пока дуэнья, заметив это, не метнула в мою сторону яростный, предостерегающий взгляд.

– Идемте, – нетерпеливо позвал меня Шпеер. – Колесница ждет…

– Ну и пусть себе ждет.

Я вынудил его остаться в лавке до тех пор, пока три женщины не сделали свои покупки. Я смотрел на то, как они уходят, глаза мои были будто прикованы к плавным покачиваниям задрапированных в шелка бедер моей возлюбленной. Затем я вихрем бросился к хозяину лавки, схватил его за руку и выпалил:

– Эта женщина? Как ее зовут?

– Господин мой, я… то есть…

Я швырнул на прилавок золотой.

– Ее имя!

– Это Пульхерия Дукас, – хватая ртом воздух, выдавил он из себя. – Жена бог… знаменитого Льва Дукаса, который…

Я простонал и опрометью бросился из лавки.

Ее колесница уже катила по направлению к Золотому Рогу.

Из лавки появился Шпеер.

– Вам стало нехорошо, герр курьер Эллиот?

– Я болен, как кабан, – пробормотал я. – Пульхерия Дукас… значит, это была Пульхерия Дукас…

– Ну и что из этого?

– Я влюблен в нее, Шпеер, в состоянии ли вы понять?

На это он невозмутимо ответил:

– Колесница ждет.

– Бог с нею. Я остаюсь здесь. Передайте Метаксасу привет от меня.

Испытывая острую тоску, я бесцельно бродил по улицам, разум мой и все мое естество воспламенялись каждый раз, когда перед моим мысленным взором представала Пульхерия. Я дрожал. Я весь покрылся испариной. Я рыдал. В конце концов я вышел к какой-то церквушке и прижался щекой к холодным камням ее стены, затем рассеянно прикоснулся к таймеру и шунтировался назад, к своим туристам, которых я оставил безмятежно спящими в 1098 году.

39

Я был препаршивейшим курьером всю оставшуюся часть маршрута.

Унылый, весь ушедший в себя, терзаемый любовными муками, совершенно сбитый с толку, я галопом прокатил своих подопечных по хрестоматийным событиям византийской истории, начиная с нашествия венецианцев в 1204 году и кончая завоеванием империи турками в 1453 году, ведя экскурсии без всякого внутреннего подъема, чисто механически. Впрочем, скорее всего моим туристам было невдомек, что они получили минимум с моей стороны. Так или иначе, лучше или хуже, но я показал им все, что полагалось на этом маршруте, и благополучно доставил их вниз по линии в нынешнее время, после чего постарался поскорее от них избавиться.

Для меня снова наступил отпуск, но душа моя была заражена страстным желанием.

Вернуться в 1105 год? Принять предложение Метаксаса, позволить ему познакомить меня с Пульхерией?

Я ужаснулся при одной мысли об этом.

Правила, установленные патрулем времени, самым строжайшим образом запрещают водить дружбу любого рода (курьеров это касалось в такой же мере, как и других путешественников во времени) с людьми, живущими вверху по линии. Контакты, которые нам разрешены с обитателями прошлого, должны быть кратковременными и случайными – например, покупка корзины с маслинами, вопрос к прохожему, как пройти к Айя-Софии, и тому подобное.

Нам не разрешено обзаводиться друзьями, затевать продолжительные философские дискуссии или вступать в половую связь с представителями предыдущих эпох.

А со своими собственными пращурами – в особенности.

Табу, налагаемое на кровосмешение, само по себе не очень-то меня пугает; как и все табу, в наши дни оно стоит совсем немногого. Хотя я и не решился бы завалиться в постель со своей сестрой или матерью, я не мог отыскать ни одной мало-мальски убедительной причины, почему я должен воздерживаться от обладания Пульхерией. Возможно, мне присущ некоторый остаточный пуританизм, но я знал, что его как ветром сдует в ту же минуту, как станет доступной для меня Пульхерия.

Но что меня действительно останавливало, так это универсальное сдерживающее средство – страх перед наказанием. Если патруль времени подловит меня во время сексуального контакта с моей многократно прародительницей, то меня совершенно точно выгонят из Службы Времени, а скорее всего посадят в тюрьму. Возможно даже, попытаются наложить на меня наказание в виде смертной казни за времяпреступление тягчайшей степени на том основании, что я совершил попытку стать своим собственным пращуром.

Меня ужасала такая перспектива.