Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

СЮЖЕТ ДЛЯ ПЬЕСЫ (Метерлинк)

Амор,к смерти меня ведущий,

Госпожа моя, Стволинка Ивовая,ведущая к свету(извилист путь через сумрак лесной),она меня покидает, чтобы открылось— так расступаются скалы:пустота и утрата,а потом вдруг — солнце,моря сапфир, изумруд травы— и это белое в синеве небесной

ИЗ НАБРОСКОВ ДЛЯ ПОЗДНИХ «CANTOS»

Я пытался написать РайНе шевелисьПусть про Райшепчет ветерПусть простят меня богиза свершенное мнойТе кого я любил пусть простятесли смогут

ЛОУРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ (р. 1919)

***

Послушайкак бормочет моресын мойТо рыба в нас живущая внимаетвнимаетпротяжному медлительному «Ом»всех океановчтобы вторитьэхом

ЛУИЗА ГЛЮК (р. 1943)

ГАДЮЧЬЯ ЗЕМЛЯ

Рыбьи кости приплыли к нам по волнам, от пролива, где мыс Гаттерас.И иные знамения были залогом:Смерть крадется за нами, скользит по воде, крадетсяПо суше — в роще сосновойСтруенье гадюки, блеснувшей по мху,Будто сгусток отравы, разлившейся в воздухе.Рожденье, не смерть — вот горчайшая из потерь.Я-то знаю: я в тех краях оставила кожу.

ДЖО ГРИН (р. 1948)

ЛЮБОВЬ К ДИНОЗАВРАМ

Умирающий друг в постелилистает «Парк Юрского периода».А мне — мне хочется закричать:«Какого черта!Ведь ты умираешь!Тебе бы — читать молитвы,Тебе…»

— Знаешь, всегда любил динозавриков, —бормочет он, засыпая,пальцем зажав страницу.

ПИСЬМО ОТ ПСА, ИЗ-ПОД ОСАЖДЕННОЙ ТРОИ

Дорогая Пенелопа,здесь вечно дует. Девять лет в палатке на берегу!Улисс говорит, они знают, что делают.Ну конечно же. Уже верю.Девять лет — и чего ради?Хотя… им девять лет — не срок…Девять лет — почти вся собачья жизнь!Я устал. И не спрашивай о богах:всему есть пределы…Хотя… Про богов ты знаешь не хуже меня.О щенках мне известно,жаль, что сказала не ты…Сама понимаешь: она поделилась со мной этой вестью.Ну да это неважно.Просто… Увези их с Итаки.Когда ты прочтешь эти строки,меня уже не будет. Мне осталось… года четыре?Я уйду туда, где нет людей.Нет богов.Разве что… кролики?

СТЕЙН МЕРЕН (р. 1935)

***

Я держу в ладоняхтвое лицо как ты удерживаешьсердце мое своею нежностьюкак все вещи в мире держат что-тоеще и обретают в чем-топоддержку Как море поднимает каменьсо дна и к берегу выносит как деревьядержат плоды к приходу осеникак шар земной удержан тяготеньем в мирозданьеТак что-то держит нас обоих и наверхнас поднимает где тайна на ладони держит тайну

ГЕРАКЛИТ

Прислушайся. Мне стал невыносим любойИз способов мышления. Как маятник над бездной,Раскачивается мысль в моем сознанье. Всё повторится.Всё исчезнет — чтобы вновь возникнуть.

Все эти храмы — миражи, не больше. История —разбитая купель, и если к ней склониться, различишьна дне ее — страх смерти. Изменчивы, как дым,мы невесомей света — но принадлежим земле и мраку.

И я учу, отчетливо и ясно, — так учит смерть. Ученье таково:мы — порожденье космоса. За элементом элемент,мы — только буквы, знаки языка, часть текста,что говорит с последней ясностью: смертельной простотой.

И человек — играющий ребенок. Божественная искра,осколок звездной катастрофы, горит в его груди— гаснущий огонь вселенной, что стремится к смерти.На перекрестке всех времен и всех путей, окружены огнями…

Над поверхностью вод проносится ветер — воплощение грез воды,на ветру трепещет пламя — воплощение грез ветра,из пламени рождается земля — воплощение грез пламени,по земле бегут потоки вод — воплощение грез земли.

А пониманье — лишь осколок света, отблеск звезды погибшей.И когда ты ищешь меру всему, что есть, — блуждаешь в миражах,что возникают из твоих противоречий, дыханья жизни и дыханья смерти,из ускользающей мечты… Но есть и вечность.

Вы говорите, я пою хвалу войне? О нет.Но мне известна горечь мира.Звездный огонь и молнии удар способны обратитькусок руды в сиянье стали, блеск клинка.

Деревья на ветру поют. Философпознает песни смысл. Так боль дает побег.Охваченная пламенем конюшня, и лошади,привязанные в стойле: сознанье наше. Осознанье боли.

Я обозрел всё: землю, ветер, воды, —и вдаль направил взгляд, чтобы увидеть, наконец,что этот мир, стремящийся порвать иллюзию, —не более, чем тень: и станет прахом, пеплом от костра,покуда ждет Неведомого Бога.

ПОЛ-ХЕЛЬГЕ ХАУГЕН (р. 1945)

(В НОВОМ ГОРОДКЕ)

всего-то надо было — лишь знакпотому-то и по сей день верю —есть еще жизнь и надежда:

всплеск теплау приоткрытой дверикогда входят в домили выходят

(В ГОРОДЕ С ПОЛУМИЛЛИОННЫМ НАСЕЛЕНИЕМ)

встречаем друг друга на улицахиз года в год, — годы плывут над асфальтомсколько их уже: два? или десять? шелестом вторящих ветрупроплывая в пыли или по-над талым весенним снегом

мы проходим — не мимоа сквозь, сквозь друг другасквозь немотуэтой кристально ясной холодной воды

ЮН ФОССЕ (р. 1959)

***

облака белыпсина — лает, лаетбелые тропинкипсина — цветом рыжаморда — в белых пятнахпсина себе лаетнебеса синеютоблака плывут белые по небуесть и посерее, есть — черны, как тучиа тропинки белы

ЭВА-СТИНА БЮГМЕСТАР (р. 1967)

***

Божий дарне высветлит сердце,— только облик твой — так истончится,что проглядывать станет кусок плоти,тот, который — будто в лихорадкебьется, и нет ему покоя.А по берегугуляет ветер,ветер сильный,что сердца смягчает,и глаза от ветра — слезятся.

***

Когда-то ты скользилапо волне… Куда — не вспомнить…Память волн осталась.Брошенная лодкана незнакомом берегу.Час ночной покоядля странников:деревья замерлии камни — в ожиданье.

Александра Петрова{30}

УИЛЬЯМ ДАНБАР (ок.1460–1530)

СТИХИ О ЖИЗНИ ПРИ ДВОРЕ

[Послание королю]

О Господи, пошли мне сил!Мне белый свет уже не мил,Извелся я от злых страданий,Любовь и радость позабыл:Терзает боль в пустом кармане.

Стихи начну ли сочинять —Не знаю даже, как начать,Нет слов, и голова в тумане,И падает из рук тетрадь.Ох, как свербит в пустом кармане!

Бывало, я плясал и пелИ веселился как хотел,Не знал тоски и воздыханий.А ныне слезы мой уделОт страшной пустоты в кармане.

Тот, у кого набит карман,С утра пораньше сыт и пьян.А я бегу таких компаний —Я, мол, пощусь, — каков обман!Ох, горюшко в пустом кармане!

Что за карманы у меня!В них деньги не живут и дня —Бегут, как черти от литаний.Мелькнут, укатятся, звеня, —И снова пустота в кармане.

Я размышляю день и ночь:Какой бы лекарь мог помочь,Где капель взять и растираний,Чтоб эту немочь превозмочь,Засевшую в пустом кармане?

Вы, государь, тот врач благой,Кому недуг поддастся мой,У вас в руках предмет желаний —Лекарство от болезни злой,От пустоты в моем кармане.

[Жалоба королеве на хранителя ее гардероба Джеймса Дога, который, вопреки королевскому распоряжению, отказался выдать Данбару камзол]

Пожалованный получить камзол,Пришел я смиренно, не чуя зол,Но Дога уговорить не смог.Презлющая псина этот Дог!

Не видеть Вашего мне даянья —Свирепый страж хранит одеянья,Он не пустил меня на порог.Презлющая псина этот Дог!

При мне приказ был и Ваша печать, —Он же лаять давай и рычать.Пустился я в бегство, не чуя ног.Презлющая псина этот Дог!

Еще бы немного, и мне пропасть —На меня, как на зайца, оскалил он пасть.Как волкодав, силен и жесток,Презлющая псина этот Дог!

От кого б гардероб Ваш он не устерег?И султан турецкий, и Гог-МагогОт него побежали бы наутек —Презлющая псина этот Дог!

Зачем же страшилище это в чести?Не лучше ль болонку Вам завести?Свирепость такая — большой порок.Презлющая псина этот Дог!

[На того же Джеймса Дога, когда он угодил Данбару]

Вас, государыня, молюЗа друга, коего люблю,Кто ваши платья чистит щеткой.Наш Дог не дог, он агнец кроткий.

Коль я в стихах его задел,Обидеть, право, не хотел —Так, пошутил прямой наводкой.Какой он дог, он агнец кроткий!

В порядке Ваши сундуки,Подать, принять ему с руки,Поздравлю Вас с такой находкой.Не дог он вовсе, агнец кроткий.

Всегда покорен он жене,Себя позволив по спинеЛупить сапожною колодкой.Какой он дог, он агнец кроткий!

Ему супруга дорога,Он носит с гордостью рога.(А я б такую бабу — плеткой!)Не дог он вовсе, агнец кроткий.

Пусть небеса его хранят,Пусть принцы милостью дарят,Пусть мир пребудет с ним, сироткой.Ведь он не дог, он агнец кроткий.

РОБЕРТ ФЕРГЮССОН (1750–1774)