Психология вредных привычек - Ричард О’Коннор

Джордж и Джейн – классический крайний случай стереотипной пары: одержимый мужчина и истеричная женщина. Он интеллектуал, склонный к отстраненности и контролю. Она – шумная, эмоциональная и требовательная. Чем дальше он отстраняется, тем громче она становится; чем больше она теряет контроль, тем сдержаннее становится он. Когда они обратились ко мне за помощью, брак фактически уже распался.

Джордж доводил Джейн до помешательства: «Я не могу жить с тобой, потому что ты безумна. Ты настолько безумна, что все твои суждения и мнения ложны. Тебе нельзя доверять воспитание детей». Действительно, Джейн была неуравновешенной и проявляла болезненные симптомы. В доме царил ужасный беспорядок, поскольку она не могла сосредоточить на чем-то свое внимание. Она страдала от постоянных ночных кошмаров. Но что было сначала – курица или яйцо? Похоже, у Джорджа был свой план по доведению жены до сумасшествия.

Вскоре он нашел работу далеко от дома и завел отношения с другой женщиной, неизвестной Джейн. А жена осталась дома с двумя дочерями, едва способная содержать себя. Джордж продолжал свои «игры разума», выспрашивая девочек о матери, когда отсутствовал дома. Их развод превратился в ужасную битву за опеку над детьми, но на самом деле дети не были нужны Джорджу, он просто хотел доказать жене ее неадекватность. Драма доведения до помешательства состоит в том, что жертва начинает чувствовать и вести себя как человек, которого создает ее мучитель.

Интимный терроризм также подразумевает: унижение, публичное или частное, приводящее к позору; контроль над тем, что может и чего не может жертва, что приводит к беспомощности; изоляцию от друзей и семьи; нанесение вреда или угрозы навредить другим, если жертва демонстрирует независимость; угрозы физической расправы, вызывающие страх; провокации публичных скандалов и постоянный подрыв чувства собственного достоинства жертвы. Домашний терроризм носит цикличный характер, то есть после каждого взрыва следуют покаяние и раскаяние. Жертва вынуждена прощать обидчика, постепенно теряя чувство реальности. Здесь важно не забывать, что поступки всегда красноречивее слов. Как только кто-то пересекает черту в сторону насилия, вероятность того, что это случится снова, растет с ужасающей скоростью. Эмоциональное насилие такого рода также может происходить и по-другому. Я работал с несколькими мужчинами, регулярно унижавшими и оскорблявшими своих партнерш, иногда наедине, а иногда и на людях.

Физическое насилие – самая крайняя форма интимного терроризма. И здесь тоже существует цикличность: напряжение в отношениях нарастает до тех пор, пока обидчик не проявляет насилия, при этом он обвиняет жертву в том, что та сама довела его до этого: «Это все твое ворчание. Ты всегда недовольна. Оставь меня в покое, когда я не в настроении». Затем снова возникает раскаяние, обычно сдобренное обещаниями никогда больше так не поступать. Жертва снова винит себя за случившееся, но на самом деле жестокость становится выражением собственных потребностей злоумышленника, а жертва оказывается удобным козлом отпущения. Алкоголь часто сопровождает интимный терроризм и физическое насилие, подстегивая их.

Такого рода переживания в детстве или во взрослой жизни приводят к синдрому хронической травмы. В каком-то отношении он хуже острого посттравматического расстройства, поскольку имеет все те же симптомы, но усиливает их{127}. Он охватывает нас до мозга костей и, подрывая основы нашей целостности, настолько деформирует, что мы перестаем это осознавать. И так происходит очень-очень часто. В случае с ПТСР мы хотя бы знаем, что произошло. С синдромом хронической травмы мы, как лягушка, угодившая в кастрюлю, не осознаем, что нас могут сварить. Изменения базовой парадигмы происходят настолько постепенно (или они существовали, сколько мы себя помним), что мы не способны понять, как далеко отклонились от нормы.

Жертвы хронической травмы часто пытаются избежать любых эмоциональных переживаний, поскольку любые сильные чувства легко запускают реакции паники, диссоциации или вспышек памяти. Они становятся эмоционально уплощенными, угрюмыми, отчаявшимися или депрессивными. У них может развиться паралич воли – и они теряют мотивацию, желания или стремления к чему-либо; они обречены на безысходность. Воспоминания о прошлых радостях приносят боль и начинают забываться. Каждый день похож на предыдущий, и никто не надеется на какие-нибудь перемены.

Прежде чем терапевты признали последствия синдрома хронической травмы, другие врачи, в том числе и я, нашли много общего в своих мрачных наблюдениях.

• Многие взрослые с диагнозом пограничного расстройства личности в детстве пережили насилие или прошли через тяжелые нарушения отношений с родителями в раннем возрасте.

• Многие люди с зависимостями обычно воспитывались холодными или эмоционально отстраненными родителями или пережили травматическое расставание с ними.

• Многие взрослые с аутоиммунными расстройствами и другими комплексными соматическими/психическими проблемами перенесли в детстве сексуальное насилие.

Нас озадачивают такие вопросы: каким образом детская травма или отторжение сказываются на поведении взрослого человека? Как может травма или насилие в настоящем времени заставлять людей мучить самих себя еще больше?

И только работа Алана Шора[56], уважаемого нейрофизиолога, может хоть как-то объяснить нам эти процессы{128}. Шор сумел продемонстрировать, как детские переживания (не только травма и отвержение, но и просто плохие отношения между воспитателями и ребенком) влияют на формирование мозга подрастающего человека, что в дальнейшем определяет его социальные и эмоциональные способности справляться с жизненными проблемами. Иными словами, именно в младенчестве и детстве формируются фундаментальные составляющие «непроизвольного Я». Взаимоотношения с родителями в значительной степени определяют природу «непроизвольного Я»: уверенность или тревогу, доверие или гнев, силу или слабость, состоятельность или неадекватность. Все, что происходит с нами в детстве, запечатлевается в основных структурах мозга и вполне реально изменяет нашу способность воспринимать и контролировать собственные эмоции, представление о себе, способность формировать отношения, умение концентрироваться и учиться и возможность самоконтроля. Детский опыт может дать уверенность в себе или превратить нас в импульсивных людей с саморазрушающим поведением, зависимостями и болезнями.

Среди ветеранов войны, или женщин, переживающих побои, или узников войны количество самоубийств гораздо выше. Люди не понимают этого, считая, что освобождение должно вызывать радость и надежду. Однако хронический посттравматический синдром въедается в душу. Вот что пишет об этом Юдит Герман: «Еще долго после освобождения люди, которые были объектом постоянного контроля, несут на себе психологические шрамы своего пленения. Они страдают не только от классического посттравматического синдрома, но и от глубокой перестройки своих отношений со Всевышним, другими людьми и самими собой»{129}.

Большинство людей с хроническим ПТСР отличаются, по меньшей мере, пассивным саморазрушающим поведением. У них есть проблемы с организованностью, им очень трудно желать чего-то лучшего. Они склонны уходить в себя в моменты стресса или конфликта, а потому в их жизни ничего не налаживается. Они слишком часто винят себя за собственные страдания. Они не могут испытывать гнев в отношении своего обидчика и обычно находятся в серьезной депрессии. Многих жертв насилия с крайне выраженным саморазрушающим поведением обычно описывают как пограничных.

Пограничная личность

Нельзя писать книгу о самодеструктивном поведении, не обсуждая то, что обычно называют пограничным расстройством личности. Это определение относится к людям, которые часто бывают чрезмерно саморазрушительны, хотя иногда деструкция может быть направлена и на других. Вопрос в том, действительно ли это пограничная личность, как параноидная или обсессивно-компульсивная (категории, которые терапевты приняли чуть больше десяти лет назад). Или это результат травмы в анамнезе, как подсказывает мне личный опыт. Пограничные расстройства в целом рассматривают как жизненный приговор, который не поддается лечению, что не отменяет работы с симптомами. Однако растет число данных о том, что пограничный синдром – на самом деле результат травматического опыта.

Саморазрушающее поведение – это критерий пограничного состояния. В быту мы часто слышим, что этих людей описывают как слишком напряженных: требовательных, ожидающих от других слишком многого, сверхчувствительных к отторжению и склонных ломать и разрушать отношения из-за малейшего разочарования. Их мышление дезорганизовано, поэтому у них бывают неприятности на работе. Они склонны к импульсивным действиям, часто меняют свои увлечения. Их настроение резко меняется – от приподнятого до очень подавленного. Их допустимый мир тоже может меняться. Они склонны к злоупотреблению наркотиками, чтобы унять шум в голове, но чаще прием наркотиков приводит к еще более несдержанному и непредсказуемому поведению. Тем не менее они могут быть очень талантливыми, обаятельными и веселыми.