Любовь навылет (СИ) - Володина Таня

— Я не имею права давать советы, но… — Даша взялась за ручку двери, — позвоните Матвею. Поговорите начистоту. Если не поговорите сейчас, другого шанса может и не представиться.

— Я подумаю, — сказал Федя.

Он открыл дверь и выпустил Дашу на лестничную площадку.

— А-а, я забыла! — она вернулась к Феде, стоявшему босиком на коврике у распахнутой двери. — Оксана просила вас пнуть.

Он сначала не понял, а потом заулыбался:

— Передайте ей, что у неё будет такая возможность. Я не уеду, не попрощавшись с ней.

Он секунду поколебался и протянул Даше руку. Она с чувством её пожала.

37. Непоправимая ошибка

Жёлтое такси везло её в аэропорт. Кондиционер приятно обдувал разгорячённое лицо, и Даша впервые за последний час вдохнула полной грудью. Теперь, когда всплыла правда, у них появился шанс. Оленев не совершил никакой ошибки, его предали и подставили. И это не его вина. Он был искренним другом и верным мужем, и не сделал ничего дурного.

Ошибки не было!

В кармане зазвонил телефон. Даша достала его и увидела, что звонит Эдик Усольцев. Нажала на отбой. Тут же пришло смс: «Нам надо поговорить». Даша ответила: «Тебе лечиться надо, ты больной на всю голову!». Снова раздался звонок, и Даша написала ещё одно сообщение: «Я встречалась с Федей, я всё знаю, не звони мне больше никогда!». Телефон умолк.

Опять раздался звонок. Даша занесла палец, чтобы сбросить вызов, но вовремя заметила, что звонит Нина Петровна:

— Даша, ты где? Обеденный перерыв закончился пятнадцать минут назад. Наш самолёт отказываются заправлять в Кольцово, говорят, мы не заплатили за обслуживание. Это правда?

— Ох, — вспомнила Даша. — Я через десять минут приеду и отправлю им деньги. Совсем обнаглели, я же договаривалась об отсрочке… Самолёт-то зачем держать?

Она выпрыгнула из такси и побежала ко входу в здание, когда кто-то схватил её сзади и потащил в липовый скверик. Там на скамейке сидел смутно знакомый дед в клетчатом пиджаке и читал спортивную газету. Где-то она с ним уже встречалась. Даша извернулась в чужих руках и увидела Эдика.

— Отпусти меня! — зашипела она. — Зачем ты пришёл? Я не хочу с тобой говорить.

— Даша, объясни, что случилось! В пятницу ты меня бросила, а сегодня задаёшь странные вопросы и называешь больным.

Он вцепился в рукав её блузки и явно не собирался отпускать. Лицо его блестело от пота и покраснело — то ли от пребывания на солнце, то ли от напряжения. Рыжий вихор прилип ко лбу.

— Я разговаривала с Оленевым, а потом с Федей Стародубцевым. Это ты подстроил то происшествие! Ты сказал Феде, что Оленев приставал к тебе, когда ты был маленьким. Из-за этого Федя его избил.

— А тебе-то что? Это было сто лет назад!

— Ты мог их угробить! Они выкатились за полосу — с полными баками, с кучей пассажиров! Оленеву пришлось уволиться, он поссорился с другом, развёлся с женой и начал бухать. И всё из-за того, что не обратил внимания на твои детские чувства. Не оценил твоей трепетной любви. Ты говорил «блуд в небе», но это какой-то… «блудняк в голове»!

— Я этого не хотел. Я думал, они поругаются и всё. Мне надоело наблюдать в бинокль их нежную гетеросексуальную дружбу. Они мешали мне работать! — Эдик возбуждённо жестикулировал свободной рукой: — Как ни посмотришь — смеются, обнимаются, слушают музыку из одного наушника, ну прямо как два голубка.

Даша попыталась оторвать цепкие пальцы от своего рукава:

— Если уж на то пошло, то это ты голубок, а не они!

— Нет! У меня никогда ничего не было с мужчинами. Я любил Матвея, это правда, но другой любовью, не плотской. Я благоговел перед ним, восхищался, мечтал быть на него похожим, — Эдик захлебнулся: — Он был моим кумиром.

— Тогда зачем ты его растоптал? Эдик, пойми, это ненормально.

— Нет, Дашенька, желание наказать человека, который причинил тебе боль, — нормально. Спроси у любого психолога. Ненормально, что ты так волнуешься за него. Кто он тебе? Добренький начальник? Пьяница, над которым ты взяла шефство? Или, может быть, недостижимая эротическая фантазия? — его голос сочился сарказмом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Даша задохнулась от ярости. Если желание наказать того, кто сделал больно тебе, — нормально, то желание наказать того, кто сделал больно твоему любимому, — нормально вдвойне.

— Он мой любовник!

Эдик усмехнулся и отпустил рукав.

— Дурацкая шутка. Он знает о моих чувствах к тебе. Он никогда бы не стал с тобой спать.

Даша молча смотрела на Эдика. Значит, он разболтал об их связи не случайно: он почувствовал в Оленеве потенциального соперника и решил застраховаться от возможных проблем. Эдик знал, что честный и порядочный Оленев никогда не перейдёт дорогу товарищу. И не ошибся. После того, как Оленев узнал, что она встречалась с Эдиком, он начал её избегать. Сколько бы она ни клялась, что между ними всё кончено, Оленев ей не верил. Он верил Эдику, который, вероятно, пел совсем другие песни: я её люблю, мы скоро поженимся, она хочет детей…

Так вот откуда эта «холодность» Оленева. Перепады настроения, враньё о любви к бывшей жене и непредсказуемое поведение — то флирт, то наигранное равнодушие. Его нежелание сближаться, постоянная горечь. Если у него и были к ней чувства, то он задушил их ради дружбы, душевного спокойствия и мира во всём мире.

Клокоча от едва сдерживаемого гнева, Даша сладко улыбнулась:

— Но он спал со мной, Эдик. Спал. Первый раз — в марте, на Ямале. Я сама его соблазнила: зашла в душ, когда он мылся, и сказала, что люблю его. У него тут же встал член.

Она замечала малейшие нюансы его мимики: между бровей прорезалась морщинка, уголки губ опустились, глаза недоуменно расширились. Никаких больше ямочек на щеках, никаких улыбочек. Кажется, она нащупала его болевую точку. Даша надавила сильнее:

— Ты когда-нибудь видел его член? В бане или бассейне? Нет? Может, подсматривал за ним в туалете?

По лицу Эдика разлилась бледность. Губы казались голубовато-стёртыми, как у мертвеца. Кто сказал, что жестокость не её недостаток? Даша с наслаждением продолжила словесную пытку:

— Бедняга, тебе не повезло. Там такой член, какой тебе и не снился! А мне вот повезло, Матвей ответил на мои чувства.

— Ты же никогда никого не любила… — промолвил Эдик.

— Я соврала. Я влюбилась в него ещё до того, как ты затащил меня в постель. Влюбилась до помутнения рассудка. Помнишь, ты спрашивал?

— А зачем… тогда… со мной? — слова словно застревали в его горле, и он выхаркивал их, чтобы не задохнуться.

— Да низачем. Из жалости, наверное. Ты же бегал за мной как собачка, постоянно крутился под ногами, — Даша пожала плечами. — Матвей не ревновал: я ему рассказала, что ты импотент.

Эдик покачнулся и опёрся на лавочку двумя руками. Минуту назад Даша подбирала самые пошлые и обидные слова, чтобы ранить его побольнее, а сейчас вместо злорадства и чувства удовлетворённой мести испытывала острое отвращение к себе. Приступ раскаяния наполнил рот горькой слюной. Она совершила ошибку — грубую, страшную, непоправимую! Ту самую, о которой предупреждал Оленев. И уже невозможно отмотать назад, что-то исправить, вернуть как было.

Эдик поднял голову:

— А ты и правда такая, как я думал, — смелая и свободная. Берёшь всё, что хочется, ничего не боишься, живёшь как вздумается. А я — трус и ничтожество.

Дашу шокировали эти слова, но ещё больше шокировал спокойный тон. Если бы Эдик разозлился и дал ей пощёчину, она бы не удивилась. Если бы он орал, топал ногами и брызгал слюной, она бы поняла. Но он не испытывал к ней ненависти. Он восхищался ею и заведомо всё прощал. Эдик вывел из кустов свой новенький блестящий велосипед и сказал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Плевать, я всё равно тебя люблю. Будь счастлива.

 — Эдик, постой, я наговорила лишнего, я не хотела…

— Да я верю, что не хотела, — перебил Эдик, — ты такая, какая есть. А вот Оленев… Он же знал, что я схожу по тебе с ума, я же сам ему рассказал… Вот я идиот. Ладно, Даша, мне нужно обратно.