У-3 - Хяртан Флёгстад

— Да, пришлось ему дать дуба, чтобы память заслужить.

— Дубовый крест.

И все. От бармена явно больше ничего не приходилось ждать. Он протирал стаканы. Лейтенант Хеллот опорожнил свой стакан.

— Джин, — сказал он. — Бутылку. Бутылку джина.

— Джин и тоник?

— Без тоника. Джин. Бутылку. Джина.

Хеллот получил целую бутылку и чистый стакан. Расписался на счете и отодвинул стакан. Перевернул бутылку горлышком вниз и вылил граммов сто прямо на стойку. Встретил глазами безучастный взгляд бармена. Вылил на стойку еще столько же. И еще, опорожнив бутылку наполовину. После чего отставил ее в сторону.

— Остальное тебе, — сказал он, вставая. — Для полировки. Стойка давно не полирована! И столы. Надо надраить. И стены. Больно тусклые они у тебя, парень! И пол. Натри его.

Крупные капли джина падали со стойки на пол. Лейтенант Хеллот круто повернулся и зашагал к двери. На пороге еще раз повернулся кругом:

— Мне нельзя умирать. На земле еще полно людей. Никто не видел себя на том свете.

Он вышел, не встретив себя в дверях. Задыхаясь от встречного ветра, согнулся в три погибели и добрел до барака. Засек время. Прошел час, прежде чем он смог свернуть себе самокрутку.

Но он все равно не находил себе места. Не в состоянии уснуть, сидел и таращился на телефон. Номер был у него записан. Хеллот поднял трубку.

Занято. Он набрал тот же номер еще три раза. Каждый раз было занято.

Хеллот поразмыслил. Набрал три другие цифры и спросил справочную, кому принадлежит номер, который не желал ему отзываться. Девушка долго искала. Когда же наконец ответила, то без тени сомнения в голосе. Ответ не удивил Алфика. Он набирал номер, которого не было в списке абонентов.

Алф Хеллот поблагодарил девушку. После чего позвонил на коммутатор верховного командования и попросил соединить его с Персоном.

Но Персона там не знали. Вообще никакой персоны с этой фамилией. Однако Алф Хеллот не сдавался. Он повторял, он настаивал: Персон, на букву П. Который сидит на РЛС.

И тут девушку на коммутаторе осенило:

— А, вы хотите сказать: старший радист Персон? Старший радист — недурно. Лейтенант Хеллот не удивился.

Он это самое и хотел сказать.

— Соединяю.

— Большое спасибо.

Как только я взял трубку, Алфик с ходу приветствовал меня словами:

— Почему все жители Вадсё улыбаются при северном сиянии?

Я почтил его своим трубным хохотом.

— Потому что мы думаем, что нас снимают с фотовспышкой.

— У меня есть пленка. Как по-твоему? Что мы видели? Я ответил, что мы снова видели Черную Даму.

— Но кто она?

Я и сам размышлял об этом. О капитане Ахаве и Белом Ките. О том, что море перестало быть подходящей средой для Белого Кита. Да и суша тоже. Иное дело воздух, пространство над нами. Что Кит сменил цвет, отрастил огромные черные крылья. Но я ничего не сказал.

— Выкладывай! Открытым текстом для разнообразия. Или скажи хотя бы ключ к коду!

Нас разделяло потрескивающее электричеством высокое арктическое безмолвие.

— Для таких вещей нет названия в обычном языке. А есть подпольная кличка. Обозначение типа. Буква и цифра. Это превыше всех слов, всех языков. Не поддается описанию, как говорится. Так что на твоих негативах — самое верное изображение силы, которой нет нужды себя называть.

— Это выше моего разумения.

— Намного выше. Моего тоже.

— Конец связи.

Алф Хеллот стоял у окна своей комнаты, глядя, как штормовой ветер снаружи хлещет его отражение.

Высший уровень

Запишем: вторник, 17 декабря 1957 года.

Запишем: Париж. И можно смело добавить, что время перевалило за два часа дня, поскольку Линда X. Хюсэен принесла с собой «Монд», помеченную восемнадцатым числом. Газета упала на круглый столик перед Алфом Хеллотом. Он успел заметить, что главное место отведено речи норвежского премьера Эйнара Герхардсена, прежде чем поверх «Монд» легло парижское издание «Нью-Йорк геральд трибюн». Алф Хеллот прочел заголовок: «Осло просит отложить решение». Ощутив на лбу прохладный поцелуй, он поднял глаза. Линда Хюсэен Хеллот опустилась на стул напротив.

Казалось, то некая часть прекрасного зимнего дня легкой поступью вошла в кафе «Малакофф» и подсела к столику лейтенанта ВВС. Звонко-прохладная, прихваченная изморозью. Снимая пальто, Линда Хюсэен будто иней стряхнула. Она кивнула на газеты, лежащие на столе между нею и Алфиком.

Но глаза Алфа Хеллота были обращены на другое. Он смотрел на улицу. Через причудливый зеркальный ансамбль, который делает французское кафе таким же таинственным и неоглядным, как восточная ярмарка или левантийский базар. Смотрел над головой Линды, мимо зеркальных отражений. За окнами, по ту сторону площади Трокадеро, за статуей маршала Фоша выходы из метро исторгали косяки людей, спешащих воспользоваться обеденным перерывом. Еще дальше бывшая штаб-квартира ООН — дворец Шайо, этакая роскошная оранжерея, закрывал стеклом и камнем вид на Сену. С весны 1952 года за высокими оранжерейными стенами процветали международный секретариат НАТО и постоянные представительства членов этого пакта. И в том же здании, за широкими спинами охранников, в кольце фоторепортеров с щелкающими камерами, за кордоном щеголеватых советников и портфеленосцев, за тяжелыми колоннами и стеклянными стенами, Эйнар Герхардсен из Норвегии, как сообщали газеты, прекословил президентам и федеральным канцлерам, а также главам правительств и премьер-министрам малых натовских стран. И не только им — самому САКЕВРу в лице верховного главнокомандующего в Европе, норвежца по крови, генерала Лаурица Норстэда. Не говоря уже о Поле Анри Спааке, именуемом генеральным секретарем потому, что он служил секретарем у генералов.

При первом же случае, на первом закрытом заседании глав правительств худощавый норвежец стал барабанить пальцами по огромному столу с инкрустированной натовской звездой. Когда ему предоставили слово, он заговорил по-норвежски, и голос его неприятно резал иностранные уши. И такое же впечатление произвел на западную политическую элиту смысл его речи, переведенной на основные мировые языки.

Когда Герхардсен высказал то, что было у него на сердце, когда улеглось смятение, вызванное его словами, когда впечатление раскола между союзниками по пакту было смягчено и заседание закрыто, полторы тысячи аккредитованных журналистов бросились к телефонам и телетайпам, чтобы сообщить, что Норвегия просит отложить размещение в Европе американских баллистических ракет средней дальности. И что выступление норвежского премьера вынудило глав других правительств умерить свою поддержку этой акции.

Шею Линды Хеллот украшал простой золотой крестик, который она то и дело брала в рот, натягивая цепочку движением головы, словно речь шла о тщетной попытке вырваться из оков. Сейчас это движение помогло ей перехватить взгляд Алфика, отливающий серой голубизной зимнего дня за окнами. И, перехватив, она его уже не отпускала.

— В политике, — заговорила Линда, словно прочитав мысли Алфа, — похолодание воплотилось в циркулярном письме Булганина натовским главам правительств. Но, похоже, только наш премьер не раскусил этот пропагандистский маневр.

На дне чашки у Алфа Хеллота чернела кофейная гуща. Она обдала рот едким холодком. Он проглотил ее, кривясь. Сказал:

— Оставь, все равно мы не договоримся. Учти только, что кремлевская нота была отвергнута государственным департаментом в Вашингтоне, не дойдя до Эйзенхауэра.

— Тактическое атомное оружие, — твердо произнесла Линда Хюсэен Хеллот, — всего лишь естественное продолжение обычной артиллерии. Коль скоро русские дали понять, что их артиллерия вооружена атомными боезарядами, мы не можем вооружать наших ребят устаревшим оружием доатомной эпохи.

Алф Хеллот бесшумно поставил пустую чашку на блюдечко.

— Ты собиралась в магазин? — сказал он, резко вставая.

— Ходить по магазинам — чистое мучение, но в этом костюме мне попросту нельзя больше показываться на людях. Пошли!

Он подал ей пальто, все еще леденящее пальцы, и придержал дверь, пропуская ее вперед из зеркальных покоев кафе.

— Ты очень любезен.

Любезен? Вернее было бы сказать, что класс, в недрах которого родился и вырос Алфик Хеллот, привил ему неистребимое чувство общности, взаимосвязи, солидарности, товарищества. Тогда как Линда Хюсэен была законным ребенком культуры особняков, жила по аристократическому адресу, стояла в очереди намного впереди его. По ее понятиям, Алфик любезен. Убогое определение. Любезность. Качество, о котором в отличие от солидарности Линда имела понятие. По опыту общения не с родными и друзьями, а с няньками, домашними работницами, кухарками, портнихами, горничными: прислугой. Из года в год солидарность этих людей покупалась и использовалась господами. Пока и они, и Линда не разучились отличать солидарность от любезности.