Стань моей истинной - Юлианна Клермон

— Не выдавайте! Меня муж бьёт, я от него сбежала.

Полисмен отодвинулся от окна, и госпожа Харм резко запахнула занавеску, а через секунду поезд дëрнулся. Из груди вырвался вздох облегчения.

Глядя, как в окошке проплывают редкие крыши домов, я не сразу заметила выжидающий взгляд соседки по купе.

— Ну, — не выдержала она, когда поезд набрал достаточную скорость, — рассказывай.

— Да нечего рассказывать, — стушевалась я.

«Боги, и правду не скажешь, и во вранье бы не запутаться. Что же делать?» — билось в голове.

Я заметила, как поджались губы женщины. Ответ ей явно не понравился.

— Или рассказывай, от кого прячешься, или я вызываю дежурного по поезду, — отчеканила она.

Мысли метались, как воробьи осенью.

Я вспомнила женщину, которая жила в нашем доме двумя этажами ниже. Её много лет избивал муж, бывший военный. Он делал это так профессионально, что следов на теле не оставалось. Помню, женщина всё время ходила, мелко семеня ногами, и здоровалась со всеми едва слышно и не поднимая глаз.

Этот гад бил жену за всякую мелочь: недосоленный суп, плохо отстиранную рубашку, косой, по его мнению, взгляд в его сторону. А женщина молчала, и к полисменам не обращалась, потому что боялась, что мужу ничего не сделают, а он её после этого убьёт.

Однажды женщина не выдержала очередного избиения и пырнула мужчину ножом. А потом вызвала полицию, сказав, что она убила мужа. Только тогда и всплыла эта история.

На самом деле никаких жизненно важных органов она столовым ножом не задела, поэтому мужика зашили и посадили, а её отправили куда-то лечиться. На суде он кричал, что это он так её воспитывал.

Мне тогда было лет девять, поэтому всё, что знала про тот случай, я услышала из разговора двух соседок около подъезда.

Вот этой истории я и решила придерживаться.

— Ну так что? — поторопила тëтка, вырывая меня из воспоминаний.

Я глубоко вдохнула и принялась безбожно врать:

— Понимаете, госпожа Валенсия, три года назад я познакомилась с парнем. Мы встречались около двух месяцев, а потом его забрали в армию. Два года он писал мне очень нежные письма, а я ждала его и думала, что люблю. Мы поженились полгода назад, едва он вернулся. И оказалось, он совсем не такой, как я себе надумала.

Я тяжело вздохнула, пытаясь выдавить из себя слёзы. Не получилось.

— Первый раз он ударил меня через неделю после свадьбы, а потом долго извинялся и обещал, что такого больше не повторится. Повод-то был совсем пустяковый — я разбила кружку. Но ещё через две недели я прожгла утюгом его рубашку, и тогда он меня избил. Потом снова вымаливал прощение. И я простила. Дура!

Я всхлипнула, надеюсь, очень натурально и продолжила:

— А потом побои вошли в привычку. Он бил за любую провинность, будь то пересоленный суп, плохо отглаженные брюки или опоздание с работы на десять минут. Не знаю, кто его так научил, но синяков на теле не оставалось, да и по лицу он никогда не бил. Я пробовала от него уйти, даже сняла квартиру, но он выследил меня после работы, притащил домой и избил так, что я неделю провалялась в кровати. А потом сказал, если ещё раз такое повторится, он закопает меня в лесу и даже поплакать ко мне на могилку прийти будет некому.

Я бросила на женщину осторожный взгляд и утëрла одинокую слезинку.

— Понимаете, мои родители пили и, пока я жила с мужем, продали свою квартиру каким-то мошенникам. Мне даже уйти от него было некуда.

— А где сейчас твои родители? — спросила Харм, когда я замолчала, обдумывая, зачем вообще несу эту чушь.

Наверное, слишком испугалась, что это Анадар попросил своего знакомого из полиции найти меня.

А, с другой стороны, за что бы полисмены меня задержали? Что я нарушила? Ничего. И задерживать не за что!

Ну, проверили бы документы, и поехала бы дальше. В любом случае, до Шинды, куда я взяла билет, не доехала бы. Вышла бы в Пересвете, и ищи меня, Анадар, сколько хочешь. Всё равно не найдёшь!

«Не нужны мне твои навязанные чувства! И так обидно, что ни слова об этом не сказал, позволив практически влюбиться в тебя! Живи своей жизнью и оставь меня в покое!» — закипала во мне боль и жалость к самой себе.

Я всхлипнула раз, другой. По щекам потекли горькие слëзы.

Женщина тут же села рядом и обняла, прижав к своей необъятной груди.

— У-у-у! — вырвалось из меня. И себя жалко, и Анадара, и нас с ним вместе.

— Сирота, значит? — по-своему поняла мои рыдания госпожа Харм.

Продолжая завывать, я только утвердительно покивала.

— А сейчас-то куда едешь? Есть, куда головушку свою бедовую приклонить? — продолжала расспрашивать она.

Я отрицательно помотала головой, ещё немного повыла, а потом отстранилась, вытерла щёки руками и, не поднимая заплаканных глаз, сипло ответила:

— Нет. Просто купила билет куда подальше.

Госпожа Валенсия пересела на своё место и, достав из сумочки платок, протянула его мне.

— А до куда у тебя билет?

— До Шинды, — я приняла платок и принялась вытирать слëзы.

Женщина хмыкнула:

— Так ежели это тебя ищут, не доедешь ты до неё.

Я тяжело вздохнула.

— Знаю. Только я туда и не поеду. Выйду раньше и ищи-свищи ветра в поле.

— Всё продумала, значит? — покивала головой госпожа Харм.

Я неопределённо пожала плечами.

— А Вам когда выходить? — решила сменить тему, чтобы не завраться окончательно.

— Так на следующей станции. Там короткая остановка, минут на пять. Стародворье называется.

«Лоточная, Стародворье, Пересвет», — вдруг вспомнилась схема остановок на двери купе проводницы. Вчера ходила к титану за горячей водой, а он ещё не нагрелся. Вот и рассматривала схему, пока ждала.

— Мне дальше, — я решила не озвучивать, на какой станции буду выходить.

Неожиданно женщина обрадовалась:

— Ну вот и поможешь мне сумки спустить, а то боюсь не успеть за пять минут.

Она кивнула на свои баулы.

— Ой, а как же Вы их дальше потащите? Они же тяжёлые! — я усиленно поддерживала разговор, уводя свою попутчицу от разговоров о «моей» несчастной судьбе.

— Так меня сынок встретит. Он у меня большой, сильный, ему эти сумки, как тебе пёрышко.

Женщина переключилась на разговор о своём сыне, который, хоть и взрослый, а до сих пор не женат, и о хозяйстве, которого у них столько, что требует ухода с утра до вечера.

— А что ж он не женится? — спросила, когда попутчица замолчала.

— Да кто ж захочет к нам в такую глушь ехать? — всплеснула