Реши это - Мэри Калмз

вашу выставку о хрупкости женщин в галерее Фраенкель в Сан-Франциско. Это было потрясающе.

Он кивнул.

– И, конечно, там была одна крутая женщина за другой.

Джейми широко улыбнулся и пожал плечами.

– Очень умно, – похвалил его Ник.

– Ну, мне нравится заставлять людей говорить, – усмехнулся Джейми.

У меня возникло внезапное желание ударить его.

– Я также видел твою ретроспективу моды в Галерее фотографов в Сохо, когда был там, кажется, на прошлое Рождество.

– Да, – признал он, поморщившись. – Это было...

– Потрясающе, – промурлыкал Ник, и я увидел, как Джейми растаял от его слов. – Я купил две фотографии для своего дома у озера.

Дом у озера? У него есть дом у озера? Я думал, у него только один дом.

– Ты не купил, – сказал Джейми, взяв его за предплечье.

– Я это сделал, – сказал Ник, явно восхищаясь этим человеком. – «Столетие», великолепный черно-белый, и «Кутюр», за который мне пришлось побороться с другом.

– О мой… Ник, – сказал он, его голос дрогнул, – я… я потрясен. Ты заплатил за это целое состояние.

– Стоит каждого пенни, – заверил его Ник. – И люди, которые видят ее, всегда в восторге от нее, хотя тот же друг сделал мне предложение по дому, и я думаю, что часть сделки заключается в том, что фотография останется на месте, если сделка состоится.

Джейми засмеялся, и, конечно, смех был глубоким и хриплым, а не высоким и звонким или фыркающим, как у лошади. Чем дольше я стоял рядом с ними, наблюдая за их флиртом, тем больше мне казалось, что жизнь Ника течет по той дорожке, по которой я никогда не смогу пройти.

– Тахо?

– Прости?

– Твой дом у озера?

– Нет, – игриво сказал Ник, и по тому, как Джейми смотрел на него, совершенно сраженный, было легко заметить и, что еще важнее, понять. Это был молодой, талантливый, великолепный мужчина, который считал, что Джейми повесил Луну [16]. Конечно, ты бы купился на это. А кто бы не влюбился? – Это на озере Комо. Оно крошечное, но я его обожаю.

– О, я бы с удовольствием его посмотрел.

– У тебя есть открытое приглашение, – заверил его Ник.

– Знаешь, я был на твоем концерте в Париже в ноябре, и ты был великолепен, – промурлыкал Джейми, взявшись за бицепс Ника. – Могу я предложить тебе выпить? Давай выпьем.

– Вообще-то я больше не употребляю алкоголь, но, может быть, у тебя есть газированная вода?

– О нет, я тоже не пью, – радостно сказал Джейми. – Я не могу - это очень мешало моему творчеству. Взлеты и падения были ни к чему.

– Правда?

Джейми кивнул.

– О да, – начал он, ведя Ника к палатке. – Но у меня есть потрясающие чаи, которые...

Они были слишком далеко, чтобы я мог расслышать дальнейшее. Я видел только язык тела, прикосновения и улыбки, то, как Джейми теснится рядом, и, что еще важнее, то, что Ник ему это позволяет.

– О, я хотела познакомить тебя с ним, – сказала мама, присоединившись ко мне и отвлекшись на разговор с другой своей подругой.

– Все в порядке, – сказал я, поцеловав ее в висок, прежде чем взять ее руку в свою. – Но я рад, что у нас есть это время, только у нас, потому что мне нужно поговорить с тобой об этих твоих кольцах.

– Прости? Что с ними? – невинно спросила она, широко улыбаясь.

– Мам, я думаю, нам придется устроить интервенцию.

Ее смех, всегда такой приятный на слух, заставлял всех оборачиваться и смотреть на нее. Она была очаровательна, моя мама.

– Что это? – спросил я, глядя на самое новое кольцо - огромный каплевидный лабрадорит на указательном пальце ее левой руки, длиной три дюйма и шириной два дюйма. На правой она носила два: на указательном пальце - огромный полированный прямоугольник черного турмалина, а на безымянном пальце - еще одного зверя, в центре которого был кусочек розового кварца, окруженный двумя резными листьями бирюзы. Все они были оправлены в серебро, и ни одно из них нельзя было назвать деликатным. – Где то, что я подарил тебе в прошлый раз, когда был здесь?

– Я их меняю, – сказала она, с любовью глядя на меня. – Ты же знаешь, я непостоянное создание.

– Я так не думаю, – задумчиво сказал я ей. – Я никогда не был в роли получателя.

В завершение я коснулся тяжелой золотой цепочки на ее шее, где висел большой викторианский медальон из розового восемнадцатикаратного золота, который я купил ей на свою первую зарплату, когда стал полицейским. Тогда он стоил дорого, да и сейчас, наверное, стоит гораздо больше, но ее лицо, когда я отдал его ей, до того как она разрыдалась, было бесценным.

Как она говорила, кольца она меняла, обручальные выбрасывала, серьги были катастрофой, о булавках забывала, а дорогие вилки или палочки для волос были пустой тратой денег. Она носила другие ожерелья с моим медальоном, например нитку оливкового жемчуга, которая была на ней в данный момент, но никогда, никогда не снимала единственное украшение, которое носила последние четырнадцать лет. Предполагалось, что она будет вкладывать фотографии внутрь, но если она этого не сделает, то сможет не снимать его в душе, а это было гораздо важнее. Там не было стекла, только моя дурацкая гравировка, потому что я не умел писать слова. Там было написано: «Я люблю тебя, мама. С любовью, Лок». Коротко и ясно. Она плакала до тех пор, пока ее глаза не стали совсем опухшими.

– Ты просто душка, – сказал я ей.

– Мой ребенок, – ответила она, протяжно вздохнув.

Мне очень повезло, и я сказал ей об этом, а потом объявил, что хочу есть.

– Да, я тоже, – проворчала она, крикнув Джейми, чтобы он ответил можем ли мы приступать к еде.

– О боже, простите, друзья мои, – обратился он ко всем. – Пожалуйста, берите еду. Кажется, я ослеплен красотой и блеском нового друга.

Возможно, меня немного вырвало.

Мама издала тихий звук, потому что она всегда была на моей стороне, и мы пошли за своими тарелками.

Я проверил, как там Ник. Он встречался со всеми друзьями Джейми, а Джейми держал