Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Дмитрий Пучков

Далее несчастные могли получать раз в день суп из лебеды, баланду с картофельными очистками, гнилую капусту, опилочный хлеб или жом (отбросы сахарного производства). Употребление суррогатов часто вызывало болезни желудка с сильнейшими болями, обрекавшими человека на жуткие мучения. В гомельском концлагере, где существовал лазарет и работал русский врач Аникеев, попытались спасать пленных, изготовив 300 алюминиевых «выскребалок»: ими из прямой кишки узников вычищали экскременты из остатков вредоносной пищи[390]. Однако это был лишь частный случай: большинство заболевших умирало в невообразимых страданиях. Те, кому доставалась более-менее естественная пища, всё равно не имели возможности насытиться: люди были вынуждены есть траву, дождевых червей, древесную кору и в итоге рано или поздно оказывались на пороге смерти.

Обезумев от голода, многие теряли человеческий облик. Известный в будущем военный писатель Константин Воробьёв стал свидетелем жуткой сцены, когда истощённые военнопленные разорвали на куски ещё живую лошадь. Впоследствии он описал этот эпизод в художественном произведении, степень достоверности которого, однако, высока:

«Может, я первый из всех увидел тогда, как от ворот в глубь лагеря заковыляла на трёх ногах белая лошадь. Она понуждалась к складу, у которого я сидел, но недалеко от поленницы попятилась назад, споткнулась и заржала – трубно и длинно, и к ней тогда половодно хлынула колонна пленных…

Это продолжалось долго – смятённая поваль, крики и стоны, а потом появился Васюков. Полы его шинели были тёмными, и в руках он держал какой-то блестящий розовый пласт. Он окликнул меня, как вдогон издали, и я приподнял руку.

– Тимоху искал, – рыдающе сказал он. А после вот лошадиную лёгкую достал. Она совсем… совсем тёплая»[391].

В целом, как чётко резюмировал Арон Шнеер, «режим, установленный в немецких лагерях для советских военнопленных в 1941 г. и до конца 1942 г., гарантировал… голодную смерть»[392]. Но голод был не единственной причиной высокой смертности. В первую очередь ему «помогали» издевательские условия содержания. Многие пересылочные лагеря представляли собой всего лишь оцепленную территорию под открытым небом. Но и шталаги тоже были не готовы к приёму военнопленных. Впоследствии Курт фон Эстеррейх, начальник Данцигского военного округа, объяснил это тем, что в марте 1941 года генерал Рейнеке на специальном совещании намекнул: если крытые бараки не будут построены в срок, русских можно разместить и на земле[393]. Результатом этой оговорки стало то, что из девятнадцати намечаемых шталагов только в семи возвели сооружения для содержания пленников. Естественно, несчастным никто не выдавал одеяла или тёплую одежду, не было подготовлено душевых или уборных. Антисанитария становилась причиной быстрого распространения болезней, включая сыпной тиф, унесший жизни нескольких десятков тысяч. Кроме того, заключённые часто подвергались побоям и моральным издевательствам. Альфред Розенберг сообщал Кейтелю, что среди персонала лагерей можно было слышать рассуждения: «Чем больше пленных умрёт, тем лучше для нас»[394].

Довольно типичную картину рисует донесение агента НКВД с оккупированной территории Ленинградской области в декабре 1941 года о лагере в Красногвардейске (Гатчине).

«Положение заключённых исключительно тяжёлое. Большинство считает себя обречёнными на медленную и мучительную смерть…

Продолжительность рабочего дня до 14 часов. Руководят работами на поле и в лесу финны и эстонцы. Обращение с заключёнными зверское, за малейшую провинность избивают до смерти (отстал от строя, не во время вышел из казармы и т. д.), например, 50-летнего старика Щеголева заставили выгружать тяжёлые снаряды, когда он начал отставать, то был избит палками.

Более слабых заключённых, которые уже не способны работать, на глазах у всех расстреливают, например 22.XI – в лесу недалеко от аэродрома были расстреляны 3 человека, 24.XI – там же расстрелян 1 человек.

В последнее время работы для всех заключённых не хватало, ту часть заключённых, которая остаётся, выгоняют из казармы и заставляют целый день бегать по кругу во дворе, отставших избивают палками.

В результате бесчеловечного обращения, тяжёлых условий работы и плохого питания в лагере ежедневно умирают до 30 человек. 25.XI – только утром из казармы вынесли 7 трупов. Больным никакой медицинской помощи не оказывается.

Заключённым один раз в день утром дают небольшой кусок хлеба-суррогата и после окончания работы воду.

В помещении, где содержатся заключённые, отсутствует какое-либо оборудование. Спят на голом полу, при разбитых стёклах. Питаются прямо на полу или на улице. Воды в помещении нет»[395].

Отметим также, что множество убийств было совершено во время этапирования. Ветеран вермахта Нойфер вспоминал: «…пленных вели пешком через Смоленск. Я часто проезжал по этому участку. Придорожные канавы были полны пристреленных русских. То есть проезжать на машине было страшно»[396]. Константин Воробьёв, попавший в плен под Клином в декабре 1941 года, писал: «В эти дни немцы не били пленных. Только убивали! Убивали за поднятый окурок на дороге. Убивали, чтобы тут же стащить с мёртвого шапку и валенки. Убивали за голодное пошатывание в строю на этапе. Убивали за стон от нестерпимой боли в ранах. Убивали ради спортивного интереса, и стреляли не парами и пятерками, а большими этапными группами, целыми сотнями – из пулемётов и пистолетов-автоматов!»[397] Бесправность узников действительно провоцировала массовые убийства. Как сообщает современник-историк, «одно из самых массовых убийств советских военнопленных во время этапа произошло 17–18 октября 1941 г. на участке дороги Ярцево – Смоленск. Немецкие конвоиры без всякого повода расстреливали, сжигали военнопленных, загоняя их в стоявшие у дороги разбитые советские танки, которые поливались горючим. Пытавшихся выскочить из горящих танков тут же добивали выстрелом в голову. Ряды и фланги колонны “равнялись” автоматными и пулемётными очередями. Немецкие танки давили их гусеницами»[398].

Впрочем, гибельными были и сами условия этапа. Командир легиона «Валлония» Леон Дегрелль писал в мемуарах, что «по дороге на фронт они каждый день бегали смотреть на эшелоны с военнопленными»[399]. Зачем они это делали, Дегрелль не разъясняет; очевидно, ожидали от доведённых до безумия людей некоего шоу. Если так, то их ожидания были удовлетворены. «Сотни тысяч пленных… – пишет Дегрелль, – вынуждены были стоять на ногах до 3 недель. Питались они лишь тем, что можно было найти рядом с путями. Многие из этих азиатов были привезены прямо из диких степей. Они предпочитали глодать ребра калмыков или татар, но не умереть с голода. На одной из станций я видел, как несколько пленных рылись в земле. Они вытаскивали красных извивающихся червяков длиной около 6 дюймов и глотали их. Эти пожиратели червяков даже причмокивали от удовольствия»[400]. Характерно, что никаких слов сожаления или сочувствия к этим людям мы у Дегрелля не находим. Он и через много лет после войны был начисто лишён рефлексии на тему, как причмокивал бы он сам, проведя три недели в стоячем положении и без куска хлеба.

Однако менее хладнокровные ветераны вермахта вспоминали пересылку советских военнопленных как чудовищное явление. Нойфер, чью прямую речь анализировали Зайкель и Вельцер, говорил: «Перевозка русских в тыл от Вязьмы из её окрестностей была ужасной»[401]. Его сосед Раймон подтверждал: «Ужасно. То есть действительно, я сам был свидетелем транспортировки из Коростине почти до Львова. Их выгоняли из вагонов как животных – ударами палок, чтоб они оставались в строю, когда их вели на водопой. На станциях там были такие корыта, и они бросались на них как звери и пили воду. Затем им давали чуть-чуть поесть. Затем опять загоняли в вагоны, а именно – по 60–70 человек в один вагон для перевозки скота. На каждой остановке они вытаскивали по 10 мертвых, потому что люди задыхались от недостатка кислорода. Я это слышал. Я ехал в железнодорожном вагоне лагерной охраны и спросил фельдфебеля – студента, человека в очках, который был интеллектуалом: “Сколько времени вы уже это делаете?” “Ну, я занимаюсь этим 4 недели. Но я долго так не выдержу, мне надо уйти, я больше этого не вынесу”»[402].

Сами немцы оправдывали происходящее тем, что СССР не подписал Женевскую конвенцию 1929 года о военнопленных. В своей пропаганде германское руководство пыталось представить дело так, что Советский Союз вообще не признает нормы международного права и потому его солдаты не могут рассчитывать на цивилизованное отношение. Эти утверждения стоит проанализировать подробно.