Лионесс: Зеленая жемчужина - Джек Вэнс

Шимрод, все еще обнимавший ее за талию, прижал ее ближе и погрузил лицо в ее волосы, но она отстранилась и села на диван.

Шимрод сел рядом: «Я не большой мудрец, как тебе известно. И все же, я мог бы многому тебя научить».

«Ты гоняешься за иллюзиями», — почти презрительно обронила Меланкте.

«Почему ты так думаешь?»

«Тебя привлекает мое тело. Если бы ты взглянул на меня и увидел пожелтевшую морщинистую кожу и горбатый нос с бородавками, сегодня вечером тебя бы тут не было — даже если бы ты пришел, ты не стал бы меня целовать».

«С этим невозможно спорить, — сказал Шимрод. — Тем не менее, в этом отношении я вряд ли отличаюсь от любого другого. Ты предпочла бы жить в дряхлом, уродливом теле?»

«Я привыкла к тому телу, какое у меня есть. Я знаю, что оно привлекательно. Тем не менее, то, что живет в этом теле— то, что я на самом деле собой представляю — судя по всему, вовсе не привлекательно».

В гостиную зашла служанка: «Подать ужин здесь, у камина?»

Меланкте с удивлением оглянулась: «Я не просила подавать ужин».

«Этот господин принес отличные отбивные и приказал поджарить их как следует, что я и сделала — обжарила на виноградной лозе и приправила чесноком, лимонным соком и щепоткой тимьяна. Есть еще свежеиспеченный хлеб, горошек прямо с огорода и неплохое красное вино».

«Хорошо, подавай здесь».

За ужином Шимрод пытался создать теплую, непринужденную атмосферу, но в этом начинании Меланкте не оказывала ему почти никакой поддержки. Сразу после ужина она объявила, что устала и собирается идти спать.

«Сегодня дождливо, — заметил Шимрод, — я останусь на ночь».

«Дождя уже нет, — возразила Меланкте. — Уходи, Шимрод. В моей постели не будет никого, кроме меня».

Шимрод поднялся на ноги: «Мне остается сделать то, что на моем месте сделал бы любой воспитанный мужчина. Спокойной ночи, Меланкте».

Непрерывные холодные дожди удерживали Шимрода от новых прогулок по пляжу. Кроме того, он не торопился из тактических соображений: чрезмерное усердие могло скорее помешать достижению его цели, нежели способствовать ему. На данный момент он уже сделал все возможное. Он привлек внимание Меланкте к неповторимому характеру своей персоны; он доказал ей, что умеет быть вежливым, но настойчивым, забавным, но заботливым; он продемонстрировал ей внушающую уверенность любой женщине страстность, свойственную всем ухажерам — не в такой степени, какая могла бы показаться непристойной, но и достаточно пылкую для того, чтобы она свидетельствовала о непреодолимых чарах Меланкте и заставила ее задумываться о себе и о нем.

Шимрод сидел в часто посещаемой им портовой таверне, «На якоре», пил пиво, смотрел на дождь за окном и размышлял о Меланкте.

Несомненно, она была обворожительна. Ее красота поражала, как несметное сокровище, ее тело казалось слишком хрупким для того, чтобы вмещать такую притягательную силу. Шимрод спрашивал себя: объясняется ли эта притягательность исключительно красотой? Было ли в ее чарах что-то еще?

Глядя на море, бурлящее под струями ливня, Шимрод перебирал в уме всевозможные милые особенности, свойственные достойным любви и любимым женщинам. В Меланкте эти манеры и признаки полностью отсутствовали; отсутствовала в ней и таинственная, не поддающаяся определению сущность женственности как таковой.

Меланкте утверждала, что ум ее подобен пустоте; Шимроду оставалось только ей верить. Она удивительным образом не умела проявлять любопытство, чувство юмора, теплоту или симпатию. Она выражалась с абсолютной откровенностью, свидетельствовавшей не столько о честности, сколько о безразличии к чувствам и побуждениям собеседника. Шимрод не помнил, чтобы она выражала какие-нибудь эмоции, кроме скуки и апатичного отвращения к его присутствию.

Мрачно проглотив пол кружки пива, Шимрод присмотрелся к пологой дуге северного пляжа, но беломраморный дворец скрылся за стеной дождя… Он медленно кивнул своим мыслям, пораженный глубиной новой концепции. Меланкте стала выражением последней воли ведьмы Десмёи, ее окончательной местью погубившему ее мужчине — и всем мужчинам в принципе. В ее нынешнем состоянии Меланкте была чем-то вроде пустого магического экрана, отображавшего в глазах каждого мужчины его идеал совершенной красоты. Но когда он пытался привлечь к себе эту красоту и обладать ею, он заключал в объятья пустоту, и чем сильнее была его страсть, тем больше он страдал — в отместку за страдания Десмёи!

Если эти допущения правильны, как отреагирует Меланкте, если Шимрод расскажет ей о предназначении ее красоты? Если она поймет, чем объясняется ее состояние, захочет ли она измениться? Сможет ли она измениться, даже если захочет?

В таверну вошел Эйлас. Он подошел к камину, чтобы согреться и обсушиться, после чего устроился ужинать с Шимродом в алькове, отгороженном от общего зала. Шимрод поинтересовался тем, как продвигается набор новой ульфской армии; Эйлас заявил, что у него достаточно оснований для оптимизма.

«В самом деле, учитывая все препятствия, трудно было бы ожидать более успешного развития событий. Каждый день прибывают новые рекруты, армия растет. Сегодня мы завербовали пятьдесят пять человек — сильных, здоровых парней с вересковых лугов и горных пастбищ. Храбрецы! Каждый из них готов учить меня военному делу. По их представлению, все очень просто. Война заключается в следующем: герои прячутся в болоте за пучками утесника, пока мимо не проедет достаточно немногочисленный отряд противника, после чего храбрецы выскакивают из укрытия, режут глотки и смываются со всех ног, прихватив вражеские кошельки».

«А как ведут себя девять непокорных баронов?»

«Рад сообщить, что все они явились до истечения назначенного срока. Нельзя сказать, что они покорились, но мне удалось настоять на своем; нам все еще не приходилось осаждать какую-нибудь башню на неприступной скале — это долгое и неприятное занятие, особенно в такую погоду».

«Они затаятся и будут выжидать, пока не появится возможность как-нибудь тебе досадить».

«Конечно. Рано или поздно придется повесить нескольких ульфов, не поверивших мне на слово — хотя я предпочел бы, чтобы они погибли, сражаясь со ска. Даже самые безрассудные головорезы-горцы понижают голос, когда речь заходит о ска».

«Это должно было бы побудить их к дисциплине, превосходящей безжалостную методичность ска».

«К сожалению, они смирились с тем, что ска съедят их заживо — битва проиграна еще до того, как ска появились на горизонте. Придется постепенно убедить их в возможности победы, полагаясь на тройские войска и доказывая на примере нескольких боев, что ска не восстают из мертвых и не продолжают драться без головы. Когда под вопросом окажутся их гордость и мужское достоинство, они постараются превзойти пришлых забияк».