Ветер перемен - Корделия Биддл

Сэр Чарльз, раджа Айвард, правитель Айвартауна в Сараваке, единственный в мире белый, имевший титул раджи, понимал, что не следует диктовать политику своему правителю, но дипломатия требовала предпринять определенные шаги в этом направлении. Даже от британца старой школы. И вообще, есть предел проявлению внешней почтительности и покорности, потребных для сохранения такого выгодного плацдарма на Борнео. И (как он любил напоминать себе) часа сидения без единого слова, пока жирная наглая свинья ворочается в кровати и мучает беспомощное животное, само по себе вполне достаточно.

«Представить только, что и моему дяде приходилось терпеть это, – подумал Айвард, глядя в пол, по которому началось смелое продвижение отряда термитов. – Это было еще в сороковые годы, первые дни правления королевы Виктории, когда отец этого человека был всего лишь неотесанным юнцом и этот нелепый дворец – туземной хижиной, построенной на гниющих сваях. Готов поспорить, было время, когда мой дядюшка жалел, что не остался в Шотландии. Время, когда он жалел, что услышал имя Стэффорда Раффлза,[12] про Сингапур и северное побережье Борнео. Но в таком случае не появился бы на карте Айвартаун. А без Айвартауна не было бы нужды в радже и его династии. Я бы сейчас был подслеповатым придурком на пенсии, а мой сын Лэнир молодым человеком без будущего. Вообще же, титул раджи, если разобраться, не лучше князя, а если твой сюзерен – султан Саравака, то он не лучше посудомойки».

Термиты рассеялись по комнате в поиске ножек мебели, не поставленных в блюдца с керосином, и Айвард подавил зевок, замаскировав его напряжением мышц челюстей, исключительно английской (и шотландской) привычкой. Этот его трюк оказался чрезвычайно полезным за пятьдесят с лишним лет в тропиках, как умение заснуть с открытыми глазами, когда местные музыканты начинают пищать и урчать на своих чудовищных инструментах, извлекая из них абсолютно немузыкальные мелодии, или оставаться сидящим прямо, когда устраивается спектакль театра теней и показывают бесконечные малазийские эпопеи с потоками крови и неисчислимыми терзаниями.

«Меня могут считать экзотической фигурой, – сказал себе сэр Чарльз Айвард, – белым королем в мире коричневых людей, но на самом деле я самый обыкновенный бюрократ-временщик, прислуживающий маленькому тирану. И не могу сказать, с кем хуже иметь дело: с этим типом или с его давно почившим отцом».

– Мы говорили об Экстельмах, ваше высочество… и Махомете Сехе… об его продолжающихся набегах на побережье… Я понимаю, это весьма неприятные темы…

Айвард дал время фразе улечься в голове султана, пытаясь выглядеть беспечным, насколько это было возможно, хотя знал, что его будущее стоит в прямой зависимости от судьбы этого человека. Ничто другое, как страх, может заставить маленькое королевство броситься в объятия королевства побольше в надежде на защиту.

– …Но, возможно, мы продолжим этот разговор в другой раз… когда вы будете чувствовать себя больше расположенным…

– О, да разве дело в расположенности, дорогой мой Айвард, – тяжело выдохнул султан. – Дело не в расположенности, не это мешает мне сосредоточиться. Дело в грузе ответственности, лежащем на правителе, что, я надеюсь, ты не можешь не понимать. Эта та ответственность, которую приходится нести за сотни и сотни людей, вот что утомляет меня. Мои бедные, ничего не подозревающие подданные! Что было бы с ними, если бы у них не было такого правителя-провидца? Какие страшные несчастья могли бы свалиться на их головы, если бы я стал ошибаться в своих решениях?

Например, следует ли мне податься к голландцам, или к англичанам, как ты считаешь? Весьма и весьма трудный выбор, дорогой Айвард. Такой деликатный вопрос… и я боюсь… я боюсь, что тс, кто нас обхаживает… как бы выразиться поблагороднее, помягче… Я боюсь, что они далеки от альтруизма… что они играют с нашей королевской особой ради денег…

Посмотри только на своего соотечественника, англичанина мистера Маркуса Сэмюэля с его «Транспортной и торговой компанией»… или «Ройал Датч»– как это там называют это коммерческое предприятие?..

Султан помолчал, чтобы до Айварда дошел смысл его осуждающего высказывания, а потом продолжил с неожиданно другим настроением:

– Но… – заявил он внезапно ставшим игривым тоном, который совершенно не поправился Айварду. Бессмысленно пытаться урезонивать султана, когда тому взбрело в голову повеселиться. – …в данный момент, мой дорогой сэр Чарльз, меня занимают вовсе не эти возвышенные мелодрамы. – (Любимое словцо – как мед тает во рту.) – В данный момент я вспоминаю о своих прошлых грехах.

Султан снисходительно улыбнулся, понимая, что сэр Чарльз Айвард ни за что не позволит себе усомниться в том, что султан Саравака в чем-нибудь несовершенен. Его короткая речь была ловушкой, способной подловить придворных и иностранцев, и тех и других в равной мере, в тенета двусмысленности и плохо замаскированных сомнений.

Айвард не ответил, и по лицу его ничего невозможно было прочитать. «Этот тип совершенно обтекаемый, – с шумной одышкой решил султан, – кусок британской глины, и никакого удовольствия играть с ним, никакой забавы не получишь».

– Так о чем там был у нас разговор, – продолжил султан с видом вселенской скорби на лице, – когда меня вдруг немного отвлекли мысли?.. И не говорите мне, что речь шла об этом дурацком разбойнике, про которого вы только и делаете, что напоминаете мне.

Не удостоив Айварда взглядом, султан отвернулся к зашторенным окнам и изобразил на лице гримасу, которая должна была означать величайшее недовольство. Сквозь повешенные на окна бамбуковые и ротанговые[13] циновки в зал приемов проник каркающий крик попугаев ара. ««Вап! Вап!», – кричали одни с настойчивостью младенца, страдающего желудочными коликами. «Вап! Вап!» – со ржавым скрежетом вторили им другие. «Вап! Baп! Кра! Кра! Кра!» Султан заткнул уши руками. Вся прелесть сказанных им слов, все удовольствие, которое доставил ему их приторный лоск, мгновенно выветрились, как запах вчерашнего кофе.

– Мы с вами, сэр Чарльз, говорили… Мы говорили о чем? – султан вопрошающе посмотрел на Айварда.

– Да, – воспользовавшись моментом, Айвард заговорил деловым тоном. – Я понимаю, ваше высочество, что это весьма неприятный предмет для беседы, но мы с вами говорили о мятежниках и о тех из них, что взяты в плен… Сторонники Сеха. Если не поступить с ним надлежащим образом, его люди могут…

– Естественно, мне нет необходимости продолжать, ваше высочество. Скажу только одно. В этой внутренней борьбе британская протекция может сыграть очень положительную роль.