Багровое око - Даниэл Уолмер

— И кто же тебе помогает? — иронически поинтересовался варвар. — Пресветлый Митра?

— Да нет, почему Митра? Я думаю… Айя-Ни. Ведь я уже говорил тебе…

Киммериец нахмурился. Желваки проступили под бронзовой кожей, синие глаза посветлели от сдерживаемой ярости.

— Послушай, — он говорил медленно, с трудом подбирая слова. Пронзительные глаза врезались в немедийца, славно два льдистых лезвия. — Ты, верно, считаешь меня животным. Бесчувственной тварью с кожей гиппопотама… Вот уже второй раз ты издеваешься надо мной, называя это имя. Да, она погибла по моей вине! Но не тебе, бродяга, судить меня и бередить раны! Смейся над кем-нибудь другим. Смейся над равным себе! Иначе, клянусь Нергалом, ты захлебнешься своим смехом…

Он с такой силой опустил весло в воду, что оно едва не переломилось, взметнув столб воды. Пирога закружилась на месте.

Шумри затих. Никогда до того не видел он варвара в таком гневе. Но отчего он не слышит его, не хочет понять? Груз вины, давящий ему на сердце, сразу стал бы легче…

Какое-то время они плыли в полном молчании. Ничто вокруг не внушало опасений, и Шумри недоумевал, что же значил его сон-предупреждение. Беспечно свистели птицы. Криками, похожими на птичий клекот, переговаривалась стая черных обезьян, прыгающих по толстым ветвям деревьев. На всякий случай Конан отдал весло немедийцу, сам же спустил с плеча лук и приготовил стрелу. Но все было спокойно.

— Хороши бы мы были, ковыляя по скалам с пирогой на плечах, — хмыкнул Конан, мельком взглянув на левый берег. Гнев его утих, бронзовое лицо снова было спокойно непроницаемо. — Кстати, мы еще ни разу не пробовали обезьяньего мяса. Туземцы едят и ничего, нравится. Здесь столько этих тварей, что не придется тратить много времени на охоту.

— Странноватые обезьяны, — заметил Шумри, не сводя глаз с правого, поросшего деревьями берега. — Никак не могу понять, чем они занимаются.

— А чем они могут заниматься? Орут и кидаются друг в друга тухлыми бананами. Не думаю, чтобы их мясо было жестче, чем у дикой свиньи или…

Конан не успел договорить. Пирога неожиданно наткнулась на невидимую преграду впереди и развернулась боком, едва не вывалив в воду обоих путников.

— Проклятье! — перегнувшись через нос лодки, киммериец попытался выпутать его из тонкой сети, которая перегораживала всю реку, с одного до другого берега.

Сеть была прозрачной, незаметной уже в двух шагах и очень смахивала на паутину, с которой охотился приятель Айя-Ни, паук Жохи. Шумри хотел помочь ему, выпрыгнув в воду, но не успел. В этом месте река была очень узкой, и одна из длинных толстых ветвей дерева нависала с правого берега, почти достигая противоположного. С этой ветви на их плечи и головы обрушилась такая же липкая паутинная сеть, а следом за нею посыпались мохнатые орущие тела. Не меньше двадцати обезьян навалились на спины путников, перевернули пирогу и, барахтаясь в воде, скрутили их по рукам и ногам прочными пеленами.

Уже через пару мгновений то, что было прежде Конаном и Шумри, превратилось в два серебристых кокона, которые обезьяны вытащили из воды и поволокли по берегу. На могучее тело варвара приходилось не меньше шести мохнатых тварей, с Шумри справлялись трое.

Они были спеленуты так плотно, что не могли шевельнуть ни единым мускулом. Паутина, облепившая лицо, мешала смотреть, да и дышать можно было с большим трудом. Вскоре их прекратили тащить, когтистые лапы выпустили плечи, ноги и спины, и пленники почувствовали, что их поставили вертикально. Следом за этим уже не паутина, а настоящие путы из крепких звериных жил охватили их запястья и лодыжки. Конан и Шумри поняли, что их привязали спинами к двум деревянным столбам.

То, что это не обезьяны, а туземцы, Конан понял, еще когда толком ничего не мог рассмотреть. Звуки, которыми они переговаривались, лишь издали могли сойти за звериные: посвистывание, клекот, причмокивание. Вблизи же в этой какофонии ясно различались осмысленные интонации, слова и целые предложения. Правда, язык этот не походил на знакомые им наречия Ба-Лууун и Леопардов.

Потоки теплой едкой жидкости обрушились на головы и тела пленников. Под ее воздействием паутина растворялась, грязными комками сползала вниз. Их явно мыли. Теперь, когда лицо и глаза очистились, можно было как следует рассмотреть так ловко пленивший их древесный народец.

То были невысокие и очень подвижные существа, абсолютно голые, поросшие густой темно-коричневой шерстью. На мужчинах шерсть была гуще и темнее, чем на женщинах, дети были вообще без шерсти. На шеях их болтались украшения из звериных клыков, у женщин к этому добавлялись ожерелья из речных раковин. Волос на голове не было, их заменяла шерсть, несколько более густая, чем на всем остальном теле. Из-под низких лбов блестели темные глаза с красноватыми белками.

По-видимому, деревья играли в их жизни большую роль. На ветвях они проводили значительно больше времени, чем на земле. Из-за густых листьев на высоте десяти-двенадцати локтей проглядывали их жилища — больше похожие на гнезда из веток, сухой травы и очень крупных и длинных птичьих перьев. Голые дети с раздутыми животами прыгали с ветки на ветку, напоминая упругие черные мячи.

Несколько больших темно-фиолетовых пауков — точная копия Шохи — сновали вверх и вниз по стволам и чувствовали себя вполне уверенно и спокойно. Видимо, они были здесь чем-то вроде домашних животных: женщины и дети кормили их, наливая в миски из скорлупы ореха кокосовое молоко и мелко кроша туда рыбу. Часть пауков работала: суча ножками, плела липкую сеть между воткнутых вертикально в землю тонких палок. Женщины наблюдали за ними и по мере необходимости уносили готовые серебристые пелены, держа их двумя пальцами на вытянутых руках.

Столбы, к которым привязали пленников, были врыты в землю вблизи друг от друга, и они могли переговариваться, особенно не напрягая голоса.

— Клянусь Кромом, — проговорил Конан, отплевываясь после очередной вылитой ему на голову порции едкой воды, — это было в последний раз.

— Ты о чем? — спросил Шумри, внимательно разглядывавший все происходящее вокруг них, несмотря на периодически заливаемые глаза.

— Последний раз я не послушал твоих предчувствий, снова и прочего такого…

Шумри невесело усмехнулся.

— Да уж, воистину в последний. Боюсь, больше тебе не представится случая выбирать, слушать меня или не слушать.

— Не скули раньше времени! Клянусь потрохами Эрлика, я славно поиграю с этим мохнатым народцем, лишь только избавлюсь от своих нут и доберусь до меча!

— Твой меч на дне реки, — напомнил ему немедиец.