Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич

Несвоевременный сбор денег на местах был, пожалуй, главной причиной затяжек с выдачей жалованья. Недоимки вели к значительному дефициту средств. В самом конце Северной войны Меншиков сделал такое заявление Военной коллегии: «…как офицеры, так и драгуны претерпевают за неимением денег нужду, на которых истинно жалко смотреть, и никогда сего не бывало, что на 21 полк не дослано слишков з двести тысяч рублев».

Порой невыдача денег, несмотря на устрашающие статьи Устава, грозила неповиновением, усилением дезертирства или, по крайней мере, «оскудением» солдат настолько, что это грозило бы ухудшением боеспособности. И высшие воинские чины, чтобы хоть как-то исправить положение, прибегали к таким средствам, как заем денег у гражданских лиц. В 1719 году пороховой заводчик Родион Мейер ссудил артиллеристов пятью тысячами рублей, и предусмотрительный Яков Брюс велел комиссару вернуть долг «без всякого задержания, чтоб впредь ему и другим во время тако же случившейся нужды охотно было оными (деньгами. — С. К.) служится».

Но бывало, в суматохе Северной войны трудно было отыскать заимодавца, способного дать армии на время большую сумму денег, и в дело шли личные средства высших командных чинов. Так, в 1715 году Адам Вейде сообщил в письме Брюсу, что ввиду «великой нужды» он принял решение «до времени ссужать своими деньгами» находящихся в Лефортовском полку пушкарей.

А особенно затруднительным становилось снабжение деньгами тех полков, которые воевали за пределами России. В 1716 году, к примеру, жалованье удалось переправить «нашим» в Данию на ластовых (грузовых) судах вместе с провиантом. Но в следующем году Петр принял решение переводить окладные деньги находящимся в Дании русским войскам следующим образом: торговым людям было приказано свозить на ярмарку в Архангельск юфть (до 100 тысяч пудов), где пуд кожи приобретался казной за 4 рубля, после чего товар на судах отправляли в Данию, продавали, а вырученные деньги и шли на уплату воинского жалованья. Понятно, что столь «хитрые» способы доставки денег за границу лишали русских воинов возможности получать свои оклады своевременно. После Северной войны войска, следующие в заграничные походы, снабжались по возможности валютой.

Нетрудно понять, почему так заботила воинских начальников своевременная выдача окладов военнослужащим. Малопоместные и беспоместные офицеры кормились и одевались на жалованные деньги, а отсутствие окладных денег у нижних чинов тормозило построение им одежды, которая шилась на вычтенные из их жалованья суммы, госпитали отказывались их принимать ввиду не сделанного «в медикамент» отчисления. Еще в 1723 году Военная коллегия, беспокоясь о качестве несения солдатами службы, так отвечала на доклад Главного комиссариата: «Уже какое великое время армия без жалованья, и какую несносную нужду терпят не токмо солдаты, но и офицеры, ис которых многие дневной пищи не имеют, а солдатам хотя провиант и дается, но с одним хлебом и водою; какой кураж быть может, каждый о том рассудит, чтож за армия будет, когда и офицеры, и солдаты наги, и босы, и голодны будут».

Но финансовая неустроенность в сфере армейского денежного довольствия постепенно сменяется стабильностью. Все реже становятся длительные задержки в выдаче окладных денег. Произошли ли при этом значительные изменения в благосостоянии военнослужащих, трудно сказать. Устранилось со временем одно из серьезных зол — длительные задержки выплаты окладных денег, но увеличились ли оклады? В 1720 году поручик получал 120 рублей чистого оклада в год, в 1731-м — тоже 120, а в штате 1800 года мы видим, что вместе с денщичьими деньгами и рационами он получает из казны 204 рубля, то есть примерно столько же, сколько в конце Северной войны. Драгун на протяжении столетия имел 12 рублей годовых по окладу, а жалованье рядового пехотного полка тоже было достаточно стабильным — примерно 10 рублей в год. От 12 до 14 рублей в год имели рядовые артиллеристы. Но следует заметить, что при относительной стабильности окладов покупательная способность рубля, особенно во второй половине века, снижалась, так что вряд ли можно говорить о прогрессе в благосостоянии русских воинов на протяжении XVIII века.

Если же нижние чины, по крайней мере, кормились «от казны», то младшие офицеры, выбившиеся в «благородные» из унтер-офицеров или являвшиеся бедными дворянами, часто просто бедствовали. Их благосостояние прямо зависело не от получаемого жалованья, а от доходов поместий. Вот что мог оставить прапорщик даже гвардейского полка своим наследника: «По смерти прапорщика Матвея Враскина (лейб-гвардии Кегсгольмский полк, 1736 год. — С. К.) осталось нижеозначенного экипажа: кафтанов зеленых, в том числе без обшлагов один, — 2, камзолов красных (один без рукавов) — 2, штаны ветхие, красные — 1, сюртук зеленый, ветхий — 1, епанеч красных, ветхих — 2, котел медный — 1, шляпа ветхая с позументом — 1, позументу ветхого с мундиру — 7, крест серебряной — 1, кошелек ветхий, шитый — 1, платок пестрый, ветхий — 1, галстуков белых — 2, полотенец ветхих, ручных — 2, шпага с медным эфесом, седло ветхое, одеяло ветхое — 1, лошадей — 2». Разве обладателем одних ветхих штанов и одной ветхой шляпы представляли мы себе лейб-гвардейца, не оставившего к тому же ни копейки денег своим наследникам? Зато поручик Харламов, однополчанин Враскова, умерший в том же, 1736 году (шла русско-турецкая война), оставил после себя 449 рублей наличными деньгами. Так ведь не оклад же позволил Харламову являться вполне состоятельным офицером — понятно, что поручик обладал деньгами, присланными из поместья. И в связи с этим обратимся еще раз к мемуаристу Болотову, сделавшему в 1757 году следующую запись: «Обрадован я был одним случаем, а именно приездом из деревни людей моих с запасом. Они привезли мне всякой походной провизии и некоторое количество денег, которым я в особенности был доволен, ибо, хотя я никак не мотал и жил наивоздержаннейшим образом, однако одного офицерского жалованья было слишком мало к тому, чтоб можно было содержать себя порядочным образом; сверх того нужны были деньги для предстоящего похода».

Завершим очерк о воинском жалованье сообщением о денежном обеспечении отставников и семей умерших на службе «царю и отечеству» военнослужащих. Напомним, что основанием к отставке служило медицинское освидетельствование, признававшее неспособность офицера или солдата продолжать службу из-за полученных в боях ран, болезней или попросту старости. Порядок этот для офицеров сохранялся до 1736–1740 годов, когда издаются указы о сокращении их службы до 25 лет, а для рядовых — до 1793 года, когда они получили право на отставку после беспорочной двадцатипятилетней службы.

В первой половине века отставники практически не получали пенсий — выдавалось единовременное вспоможение в размере годового оклада, и офицеры-помещики отправлялись в свои имения, а рядовые в монастыри или богадельни. Только в 1764 году, при Екатерине, издается указ с предписанием отсылать отставников в 31 провинциальный город, где они могли бы жить своими домами, получая от казны уже настоящие пенсионы. Подполковнику назначались 120 рублей в год, майорам — 100, капитанам — 65, поручикам — 40, унтер-офицеры получали 15, а рядовые 10 рублей в год. Отставные офицеры, таким образом, имели бы пенсии, равные примерно трети их прежних окладов, а нижние чины, не получая от казны провианта, сохраняли практически свое прежнее жалованье. Но указ предупреждал, что пенсии эти распространяются лишь на тех, кто отправляется не в имения, богадельни или к родственникам, но лишь для «гражданского» проживания в намеченных указом городах. Напомним еще и о тех отставниках, которых отправляли для хлебопашества на Волгу. Такие на пенсии тоже не могли рассчитывать.

Не оставались без внимания семьи погибших военнослужащих уже в начале Северной войны, когда, к примеру, вдовам артиллеристов платили 1/10 часть годового оклада их покойных мужей, а дети их «на прокормление сиротское» получали в день по 1,5 копейки. Но претендовать на пенсии могли в то время лишь жены иноземных офицеров, не имевших в России источников дохода в форме поместий.