Сладострастие бытия (сборник) - Морис Дрюон

– Кто его знает, – сказал он придушенным голосом, – может, и не надо завтра утром тащить кролика лейтенанту?

Он отправился с Жюлем, чтобы потом всем растрезвонить про свой подвиг, а капрал только для того его с собой и взял: ему нужен был распространитель информации.

– Кролика еще надо поймать, – добавил Дюваль, который боялся показаться смешным в случае провала операции.

– Не бойся, – успокоил его Жюль. – Я вчера на учениях все уголки облазил. Видишь там, на пригорке возле опушки, толстый бук?

– Бук, не бук, ничего не вижу.

– Так вот, там тропа, на которой полно кроличьего помета. По ней кролики ходят в поле.

Процессию замыкал Летелье, и каждый шаг по травянистым кочкам пробуждал в нем массу воспоминаний, которые он сам себе озвучивал:

– В это время много перепелок, их ловили леской. А однажды в поле, совсем рядом с моим домом…

Они вошли в лес. Возле бука Бриссе долго принюхивался к кроличьему запаху, идущему от поросших мхом краев тропы. Потом Жюль присел на корточки, Летелье примостился рядом, и они начали мастерить силок. Дюваль, глаза которого так и не привыкли к темноте, вздрагивал при каждом хрусте ветки.

– Кто-то идет, – прошептал он.

– Отстань, трус несчастный! – огрызнулся Жюль.

– А я говорю, кто-то идет. Я слышу.

Жюль обернулся. Между деревьев маячила высокая фигура в длинном плаще, чуть чернее ночной тьмы.

– Ложись, ребята! Лейтенант!

Но было поздно: Сермюи все слышал.

– Ничего не выйдет! Вылезайте все трое! – крикнул он.

Плащ застыл в нескольких шагах от них, и из-под него доносилось нервное пощелкивание: постукивание хлыста по кожаному голенищу.

– Бриссе… Летелье… Дюваль… – произносил барон, по мере того как троица поднималась с травы. – Почему вы покинули расположение части без разрешения? Отвечайте!

– Скажи ему, что мы ходили добыть еды. Ну скажи… – шепнул Дюваль на ухо капралу.

А в голове Жюля зашевелилась совсем другая идея – безумная, искушающая. Сейчас ночь, до расположения части метров пятьсот, их трое, а лейтенант один…

Лейтенант прошел мимо них и оказался на тропе. Отбрасывая силок носком сапога, он на секунду повернулся к ним спиной. Дюваль трясся от страха и холода.

«Эх, надо было взять с собой Февра, – подумал Жюль. – Февр силен как бык».

– Не мешало бы вам знать, что я не терплю браконьерства, – бросил, обернувшись, Сермюи и остановился перед капралом. – Бриссе, возлагаю ответственность на вас как на старшего по званию. Назначаю вам восемь суток ареста.

Жюль машинально вытянулся по стойке «смирно». Момент для мести был упущен.

«Ладно, в другой раз, – сказал он себе. – В долгу не останусь».

– Что же до остальных… – помедлил Сермюи.

Он уже хотел было сказать: «Остальные получат четыре дня», но вспомнил о Даме Сердца, которая так привыкла к денщику Летелье и за которой эти четыре дня, конечно же, будут плохо смотреть, и принял решение:

– Что до остальных, они получат то же наказание, но после. Возвращайтесь в часть.

Те восемь дней, что Жюль Бриссе провел под арестом, обернулись для Летелье сущим адом. Все обращались с ним так, словно капрала наказали именно из-за него.

– Это все ты. Из-за тебя на губу посадили одного Бриссе. Ты ведь у лейтенанта в любимчиках! Иначе сидел бы там же. Верно, ребята? – говорил Дюваль, платя Летелье черной неблагодарностью.

– Был бы я денщиком, – говорил путевой обходчик Февр, – то уж знал бы, что делать.

– А что ты хочешь, чтобы я делал? – в отчаянии отбивался Летелье. – Не убивать же его, эту скотину!

– Речь идет не о скотине, а о людях, – подначивал Дюваль, пыхтя трубкой. – Есть тут некоторые вроде тебя… У них не хватает духу даже вступиться за товарища.

Бедного Летелье довели до того, что к концу недели он уже готов был пообещать что угодно.

Сидя под арестом, Жюль снова накопил в душе злобу, а когда вышел, его встретили как мученика.

– Мы тут тебя дожидались. Есть одна штука, которая без тебя никак не состоится, – сказал Февр. – Для тебя приготовили спектакль.

Взвод построился перед конюшнями, на просторном дворе фермы. Люди ждали, взяв под уздцы лошадей. Шел дождь.

Сермюи обходил всех, совершая обычный осмотр снаряжения. Приподняв крыло седла Бриссе, чтобы проверить, правильно ли затянута подпруга, он вдруг заметил, как Дюваль подмигнул капралу. Барон пригляделся, но ничего особенного не обнаружил и направился к Даме Сердца, которую держал под уздцы Летелье, стоявший во главе взвода.

Едва Сермюи поставил ногу в стремя и оттолкнулся от земли, как седло ушло из-под него, и он шлепнулся в грязь. Правда, тотчас же сумел вскочить на ноги. Шинель его была вся в глине и навозе. За спиной послышались смешки. Барон осмотрел седло и, взявшись за пряжку подпруги, обнаружил, что два толстых кожаных ремня грубо перерезаны ножом. Он сразу вспомнил, как перемигивались Дюваль с Бриссе, а Летелье даже не двинулся с места, чтобы помочь ему.

Сермюи обернулся. Смешки стихли.

– Летелье, подними седло! Живо! – скомандовал он.

Летелье подбежал.

– Сними подпругу!

Летелье быстро орудовал пальцами, не соображая, правильно ли отстегивает подпругу. «Он понял… Он все понял…» И от тоски у Летелье засосало под ложечкой.

– Поставь седло на место.

Летелье послушался. «Но в седло без подпруги никак…»

Все взгляды были прикованы к его рукам.

– А теперь вытри его!

Денщик схватился за край шинели.

– Нет! Собственной задницей! Живо в седло!

Летелье был коренастый и тяжелый, намокшая одежда сковывала движения, ноги словно укоротились от страха. Он сделал пять-шесть попыток взобраться в седло, но безуспешно. Летелье слышал, как хлыст лейтенанта постукивает по сапогу. Кобыла начала нервничать, вертеться и пятиться.

Запыхавшийся, багровый от напряжения, Летелье мешком повис где-то в области холки и взмолился:

– Господин лейтенант, это не по моей вине…

– Я сказал – в седло!

Денщик сделал последнее усилие, грудью перевалился через переднюю луку и заполз в седло. Ноги его пытались нащупать в воздухе слишком далеко висящие стремена.

Тогда Сермюи, который впервые в жизни так грубо обошелся с лошадью, подхлестнул ее сзади по крупу. Дама Сердца пустилась в галоп.

Летелье какое-то время балансировал, вцепившись в шею лошади, потом сполз набок и, сделав немыслимый кульбит, упал на землю.

– А ну вставай!

Летелье не шевелился. Дама Сердца сама вернулась и встала на место впереди других лошадей. По взводу прокатился ропот. Все тут же забыли, что сами спровоцировали лейтенанта.

– Кто-нибудь двое, помогите ему подняться.

Ни Бриссе, ни Дюваль, ни Февр не двинулись с места.

Когда подбежали к Летелье, он был весь белый, как погасшая свеча. На щеках выступила тонкая сеточка сосудов. Он лежал в грязи и дрожал, держась обеими руками за сломанную ногу.

После этого за все время, пока взвод стоял на постое, не было ни одного происшествия.

Каждый раз, когда Жюлю говорили: «Все-таки надо было что-то сделать», тот отвечал: «Ладно, ничего. Вот начнется настоящая драка, тогда он за все заплатит».

К апрелю Летелье вернулся в часть и стал добросовестным денщиком.

После того как в мае отбили атаку немцев, разведгруппа, в которую входил эскадрон Нуайе, проникла в Бельгию.

Первые два дня прошли спокойно, и группа покрывала милю за милей по цветущим фламандским полям. Утром третьего дня, когда взвод Сермюи проезжал через одну из деревень, его обстреляли из пулемета. На то, чтобы обыскать деревню и выбить из нее вражеский дозор, ушло около часа. Во взводе было двое раненых, и в их числе Дюваль, получивший пулю в плечо.

– Вот видите, – говорили бойцы, – не зря он боялся: первым на пулю и нарвался.

Во время перестрелки лейтенант отдавал приказы, по обыкновению, сухо и от пуль не прятался, словно все еще находился в деревне на постое.

На следующее утро, когда Сермюи, как обычно, ехал во главе эскадрона, высланные вперед разведчики доложили, что к ним приближается броневик.

В бинокль его было очень хорошо видно. Броневик двигался без сопровождения, с открытым люком. Может, заблудился, а может, вел одиночную разведку. До него оставалось метров семьсот, когда он скрылся за деревьями.

Взвод не располагал вооружением, чтобы вступить в бой с броневиком. Оставалось только рассеяться и пропустить его.

И все же Сермюи колебался, отдавать приказ или нет. Он быстро оглядел территорию вокруг, сто метров дороги до поворота, кювет и деревья по бокам, потом подозвал Бриссе.

– Сдай лошадь, – приказал он, – возьми автомат и обойму патронов и иди за мной. – Затем крикнул: – Остальным – рассеяться по своему усмотрению! Галопом!