Реквием для свидетеля - Олег Приходько

Постояв в раздумье минуты две, он упустил из виду людей, хоронивших Алоизию, а вместе с ними и Масличкина, говорить с которым намеревался решительно — как с единственным, кто мог привести к скорейшей развязке.

Виктор Петрович куда-то спешил. Наскоро распрощавшись с акционерами и родственниками, он приобнял сестру Алоизии, выговорил припасенные слова утешения и, неожиданно для Першина, сев в желтые «жигули», удалился с такой поспешностью, что тот не успел ни догнать, ни даже окликнуть его.

Уже нисколько не таясь, Першин добежал до «фольксвагена», вывел автомобиль со стоянки, беспардонно въехав левыми колесами на газон, и обогнул автобусы и катафалки по встречной полосе.

Засечь желтые «жигули» на оживленной трассе ему удалось километра через четыре; нещадно нарушая правила обгона, выжимая из «фолькса» предельную скорость, он не сводил с приметной машины цепкого взгляда до тех пор, пока дистанция не сократилась, и когда перед стационарным постом ГАИ уже можно было разглядеть водителя, с отчаяньем обнаружил, что это не те «жигули», и за рулем сидит вовсе не Масличкин, а женщина. Это походило уже на откровенную издевку судьбы. От досады Першин пролетел пост, не сбавляя скорость, но постовой был занят перегонщиками на новеньких «тойотах» с транзитными номерами и оставил его невзрачный старенький «фолькс» без внимания.

Видимо, колесо судьбы вертится и в самом деле быстрее крыльев мельницы: на окраине Видного, съехав на полосу замедления, «голосовал» Масличкин, выставив перед капотом «жигулей» пустую канистру. Першин резко затормозил, остановился впритирку и, заглушив двигатель, сидел, не в состоянии разжать пальцев на руле и неподвижно глядя на верхушки придорожных деревьев, пока Масличкин приближался к нему мелкими, осторожными шажками.

— Доктор? — явно растерялся он, но тут же овладел собою: — Вот не ожидал… Спасибо, мне буквально самую малость — трех километров до заправки не дотянул.

Першин медленно повернул к нему голову, опустил стекло.

— У меня дизтопливо, — ответил, не подавая руки. — Впрочем, вы ведь привыкли к услугам частников, в машинах не разбираетесь.

— Почему же? — помрачнел Масличкин. — Я езжу на служебной машине.

— На «форде»? — Не дожидаясь ответа, Першин распахнул пассажирскую дверцу: — Сядьте, Виктор Петрович, нам нужно поговорить.

— Я тороплюсь.

— Я тоже! — мгновенно преобразился Першин, давая понять, что ни шутить, ни разглагольствовать не намерен и разговор предстоит без обиняков.

Мимо, шелестя шинами, пролетали автомобили; гонимые ветром рваные клочья наплывающих с севера облаков то и дело перекрывали солнце; промельки с неба и в просветах между машинами, будто пульсация гигантского стробоскопа, порывы путавшегося в транспортном потоке ветра привносили тревожный ритм.

Масличкин сел рядом, раздраженно захлопнул за собой дверцу.

— Чего вы, в конце концов, от меня хотите? — бегло осмотрев салон, уставился на Першина немигающим взглядом.

Першин досчитал до пяти: вполне хватило, чтобы настроиться на нужную тональность.

— Виктор Петрович, вы кому-нибудь давали мой домашний адрес?

— Адрес?

— Да, домашний?.. Или, может быть, говорили обо мне и называли больницу, где я работаю?

Масличкин был откровенно удивлен.

— Я не мог никому давать вашего адреса, потому что я его не знаю, — заверил он. — И о вас меня никто не спрашивал. А что, разве место вашей работы — секрет?

«Нет, не то, не так… Мелю какую-то чушь… — запоздало сработало в мозгу Першина. — Причем тут он? О том, где я работаю, знают сотни людей».

— Если это все, что вас интересует…

— Нет, не все, Виктор Петрович. Меня подозревают в убийстве Луизы Градиевской.

— Вас?

— Она моя законная жена… в некотором роде.

— ???

— Вижу, вы не знали об этом?

— Нет… Конечно же нет!

— Теперь это уже не имеет значения, — вздохнул Першин. — Скажите только, кто знал о том, что я был у вас накануне ее убийства?

Масличкин развел руками:

— Никто. Кроме моей жены, разумеется. А почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что через несколько часов после моего визита к вам Луизу убили.

— Не понимаю, какая связь между вашим визитом ко мне и…

— А вы не догадываетесь?

— Почему я должен догадываться?

«Хреновый из меня следователь», — подумал Першин, осознав, что ничего из его потуг не получается и к роли следователя он совершенно не готов.

— А о причинах убийства у вас есть какие-нибудь соображения?

Очевидная озабоченность Першина не позволила Масличкину отмахнуться от него, хотя чувствовалось, что разговаривать на эту тему он не хочет.

— Н-не знаю… Говорят, ее пытали. Типичные методы рэкетиров.

— Бросьте, — с откровенным недоверием заговорил Першин. — Либо вы действительно не задумываетесь о том, что произошло, либо, извините, кривите душой. Даже если речь идет о ста миллионах долларов — зачем они мертвецу?.. Если бы ее пытали с целью выведать, где она прячет деньги, она призналась бы в этом в обмен на жизнь. Тем более что нигде она их не прятала, а хранила на своем счете в «Лефко-банке».

— Точно не знаю, — заерзал на сиденье Масличкин. — Нужно дождаться, пока закончится расследование.

— Это вы можете дожидаться, а я — нет. Потому что, как изъясняются репортеры, «щупальца спрута» тянутся к государственным мужам, которых за решетку не сажают. А я уже там побывал и выпущен под подписку о невыезде, пока они стряпают обвинение. О чем ее могли спрашивать, господин Масличкин? О маршруте колонны с ураном?

— Да я-то тут при чем, черт возьми?! — вспылил Масличкин. — Что вы ко мне привязались?

— Да притом, что вы вместе работали, в одной системе. И не валяйте «ваньку»! Вы — председатель совета акционеров «Ноя», который, так же как и «Спецтранс», учрежден «Ладьей» и «Росконверсией». Вы что, вчерашнего выпуска «Подробностей» не читали? Зачем вы ягненком прикидываетесь, будто не знаете, чем занимается…

— Во-первых, я действительно не знаю, — железным голосом заговорил Масличкин, и в глазах его блеснули злобные искорки. — Мое предприятие — Институт навигационного оборудования, этим я и занимаюсь, и только!.. А во-вторых, кто вам дал право разговаривать со мной тоном обвинителя?!

Першин понял, что еще секунда — и он выйдет из машины, и тогда уже никакая сила не окажется способной вернуть его к этому разговору.

— Ладно, Виктор Петрович. Давайте поговорим о том, на что у меня есть право. Вы не знаете, кто и за что убил мою жену, зато я знаю, кто и как убил вашу дочь.

— Что вы… что вы такое несете, доктор?! Ее никто не убивал! Это был несчастный случай! Вы ответите…

— Отвечу, — опустил стекло Першин и полез в карман за сигаретами. — А сейчас наберитесь терпения и послушайте… Вам известно, что такое «флэш-блэк»?

— Нет!

— Сейчас расскажу. Так называют психоделическое изменение сознания в результате употребления одного наркотического вещества — диэтиламида лизергиновой кислоты. Проще — ЛСД, слышали о таком?

— Слышал, но это не имеет ровным счетом никакого отношения ни ко мне, ни к моей дочери.

— Может быть. Зато к вашей жене — самое непосредственное.

— Чушь! Моя жена никогда не употребляла наркотиков! — снова вскричал Масличкин и потянулся к двери.

— Ваша жена — алкоголичка, Виктор Петрович, — спокойно сказал Першин, и этих слов оказалось достаточно, чтобы превратить собеседника в каменное изваяние. — Сейчас она не пьет, но в свое время допилась до того, что ее выгнали из театра оперетты и поставили на учет в наркологическом диспансере. Так?

Масличкин буквально приклеился к сиденью. Уверенность, с которой говорил Першин, делала отрицание этого факта явно бессмысленным.

— Ее не выгоняли из театра, — сказал он после долгой паузы упавшим голосом. — Я настоял, чтобы она ушла и лечилась.

— Как?

— Что «как»?

— Как лечилась? В ЛТП? У нее были приступы, сопровождавшиеся бредом преследования. Возможно даже — попытки суицида. Таких больных содержат в стационаре под наблюдением.

Масличкин тяжело вздохнул и, закрыв глаза, запрокинул голову. Выглядел он неважно.

— Ну, что ж, тогда я вам расскажу. Вы нашли способ избавить жену от принудительного лечения в профилактории. Наверно, это стоило вам немалых затрат. И договорились с врачом-психиатром об избавлении ее от алкогольной зависимости амбулаторно. Методы, которые он применял, вам известны?

— Мне — нет. А откуда вам известно то, что представляет собой, насколько я понимаю, врачебную тайну?

— А вы полагали, что, сняв ее за взятку с учета, сохраните это в тайне?.. Те, как сейчас принято говорить, нетрадиционные методы, а именно — кодирование, которое, возможно, пытался применить в лечении врач, в ее стадии оказались неэффективными: тяга к спиртному сохранялась, наверняка продолжались галлюцинации. И тогда он — или другой врач, вам это должно быть известно лучше — прибегнул к использованию ЛСД-25. Постепенно раскрепощая психику, он заставил ее осознать пагубность своей привычки, и через год она перестала пить, еще через пару лет ее сняли с учета. Будучи натурой творческой, она ощутила в себе нерастраченное дарование, возврат былых способностей и даже пыталась вернуться в театр. Но ее не приняли. Сослались на отсутствие вакансии скорее всего. На самом же деле причиной отказа послужило другое: и пела, и танцевала Наталья Масличкина уже плохо. Только никто не сумел бы убедить ее в этом, потому что в собственных глазах она была гениальной артисткой. Это пела уже не она. Это «пел» в ней, фигурально выражаясь, наркотик. Увы, избавившись от алкоголизма, она пристрастилась к другому зелью. Не получая очередной дозы, испытывала угнетенное состояние, зато когда находила порошок, пребывала в приподнятом настроении. ЛСД распространен и сравнительно недорог. Микроскопическая доза, которую иногда бывает достаточно вдохнуть или лизнуть, приводит к самым неожиданным сюрпризам. В среде творческих людей и даже по мнению некоторых наркологов ЛСД считается сравнительно безобидным препаратом. Знаете, Виктор Петрович, что такое нереализованная творческая личность? Знаете, не мне вам об этом рассказывать. Это — ядерная бомба! Самое большое количество шизофреников — среди творцов и преступников, но в отличие от последних первые не крадут и не убивают: все их отклонения и инстинкты находят выражение в предмете их творчества. Отнимите у артиста сцену, и он станет опасным. Ему срочно понадобится проявить себя в чем-то другом. Иногда они развивают бурную предпринимательскую деятельность, реже находят замену в семье, в воспитании детей. За те три года, которые ушли на лечение, Наталья Иосифовна «выпала из жизни». Да и жизнь, которую она знала плохо, все время проводя в театре и предаваясь бахусу, сильно изменилась. В предпринимательстве у нее не было нужды — достаточно, что вы занимались этим и неплохо обеспечивали семью. Оставалась Катя. Она занималась в музыкальной школе, имела абсолютный слух и подавала надежды, но в целом была ребенком таким, как все. Наталью Иосифовну, направившую на нее все свои нерастраченные дарования, это не устраивало — она решила сделать из ребенка «гения, Моцарта», отдать в колледж при консерватории, выставить на конкурс юных дарований… На себе испытав магическое действие «безвредного», как ей кто-то объяснил, ЛСД, в очередной период Катиной депрессии она добавила в ее питье или пищу незначительную дозу якобы раскрывающего творческие способности порошка — возможно, без ее ведома. И эффект не замедлил сказаться. Не знаю, как часто повторялась эта «подпитка» в дальнейшем. Возможно, это и было всего один раз или даже не было вообще, а Катя сама каким-то образом добралась до хранившегося в маминой шкатулке наркотика. Но даже один-единственный раз умышленного или неумышленного его употребления может вызвать явление эха, причем даже спустя продолжительное время. Тогда человек чувствует себя мотыльком, ему хочется взлететь. Или расстояние от перил балкона на шестом этаже до асфальта кажется ему мизерным — не больше одного шага…