Схватка - Михаил Голденков

Как бы там ни было, но кандидатура Михала была одобрена — он временно становился польным гетманом и возглавлял армию. Кмитич ликовал. Еще бы! В Витебское воеводство вторглась двенадцатитысячная армия Хованского. Если бы командовал Пац, то он вновь послал бы туда Кмитича с пятью или в лучшем случае семью тысячами людей.

Лето было в самом разгаре — конец июля. На Гомелыцине жара стояла такая, что хоть голым ходи под солнечным зноем, но на севере Литвы, в Витебском воеводстве, дули прохладные ветры, и, словно пороховые клубы далекого сражения, летели кучевые облака по ярко-голубому небу.

— Чьи это земли, Оршанский князь? — спрашивал Михал Радзивилл, указывая рукой в желтой кожаной перчатке на заросшие бурьяном поля, явно ранее кем-то обрабатываемые, засеянные, скорее всего, рожью.

— Чьи земли? — с горькой улыбкой переспросил Кмитич, покачивающийся рядом в седле. — А чьи это облака, пан польный гетман?

Михал посмотрел вверх, словно белые облака, быстро гонимые ветром высоко в небе, могли быть и в самом деле ему знакомыми. Он лишь усмехнулся, покачав своей черной шляпой с высокой цилиндрической тулью. Ответ его друга был более, чем красноречив. И в самом деле, чьи это ныне земли? Кто живет на них? Какому князю принадлежат, если война все еще идет в этих лугах, полях и лесах? И кто будет жить на этих землях дальше?

— Ужас до чего обезлюдила Литва! — покачал головой Кмитич. — И кто теперь заселит эти земли?

— Может из Польши приедет кто да из Пруссии? — предположил Михал, — Король обещал помочь, людей дать…

— Каких еще людей!? — перебил Кмитич Михала. — Нам свои, а не чужие люди нужны! Из глины, что ли, мы сейчас литвинов налепим? Будем ляхами и пруссами? А может московитян пригласим?

— Боюсь, что в города нужно с других стран мастеров да работников привозить. По-другому никак, — пожал плечами Михал, — на сейме озвучили цифру в миллион четыреста тысяч человек. Столько осталось от трех миллионов. Когда половины населения не хватает, то это сущий потоп, катастрофа.

— Не хочу никого призывать, — упрямо мотнул соболиной шапкой Кмитич, а его глаза сверкнули почти злобой, — род людской всего лишь от Адама с Евой пошел. И мы возродимся. Пусть пятьдесят, пусть сто лет пройдет, но эта земля останется нашей, и на ней наши люди будут жить. Немцы да ляхи нам не помогут. А мы с тобой тысячу раз неправы были, когда в Польше помогали королю со шведами воевать. Свой же собственный дом в это время горел ярким пламенем из каждого окна, а мы невесть куда подались! Что ты, дураком был, что я! Извини, Михал, за дурака!

— Извиняю, — мягко улыбнулся Михал, — точно, дураки были. Сейчас бы все по-другому сделал.

— Вот почему ты Януша не слушал? — с укоризной глядел Кмитич на друга. — Почему?

— Наверное, из-за крестного. И жены его. Давили, мол, помоги да помоги. А я молод да послушен был.

— А я больше тебе скажу, — Кмитич слегка пришпорил коня и заехал перед Михалом, — надо было идею Януша до конца осуществить, и остаться в Шведском королевстве и никому в Польшу воевать не уходить. Встать на своей земле и упереться ногами в эту землю. Вот тогда мы бы с тобой не ехали сейчас по пустыне, не спрашивали, а кто тут жить-то будет. В тот же год нужно было дружно и по указке Януша действовать. И короля своего избрать. Помощи у Империи просить. А мы, как крысы, разбежались каждый в свою сторону…

Кмитич в сердцах плюнул.

— А я еще тебе помогал, — продолжал он возмущаться, — а сейчас простить себе не могу! Нужно было сразу к партизанам уходить и бить врага до изнеможения!

— То бишь ты хотел уже в 54 году распустить Речь Посполитую?

— То бишь так, — ответил Кмитич, — видишь, Михал, ничего путного из начальной идеи Народной Республики не выходит. Польша сама по себе, мы сами по себе.

— Но ведь король помогает…

— Что-то я не вижу королевских жавнеров в нашей армии! — усмехнулся Кмитич, обведя рукой идущих вдоль дороги литвинских ратников.

— Верно. Прав ты. Но… король помог нам деньгами. Мы смогли нанять венгров, татар, немцев…

— Не защищай крестного так бестыже, — Кмитич тем не менее смягчил сердитый тон, — ты за собственные деньги снаряжал свою хоругвь во все годы.

— Так, — согласился новоиспеченный польный гетман, — но что касается других, то король помог деньгами, оружием и…

— И для этого нужна Речь Посполитая? — перебил, укоризненно взглянув на друга Кмитич, — Для этого нужна единая стратегия ведения войн? Где эта стратегия, любый мой Михал? Где объединенная армия? Да, в 60 году король выделил нам Степу Чарнецкого. Дзякуй! Да и то, как?! Он же шел, чтобы разгонять нашу с Жаромским конфедерацию! Это я договарился с Чарнецким, я объединил наши войска против Хованского, чтобы в очередной раз разгромить этого волка! Я, а не король, Михась, дал денег, — Кмитич иронично усмехнулся, — и для этого ли нужен единый король? Для этого, мой любы Михась, достаточно несколько богатых жидов-ростовщиков, чтобы отдолжили денег. Или пожертвовали на защиту их самих от погромов.

Михал ничего не нашел, чтобы возразить. В принципе, похожие вопросы он задавал и сам Яну Казимиру в Несвиже, и король, в свою очередь, также не знал чем весомо ответить Михалу. Похоже Люблинская уния уже давно стала догмой. Смысла в ней уже никто большого не видел. Просто некоторой шляхте все еще было жаль разбивать «братэрский союз» двух народов.

— А ведь как радовались, когда выбрали Яна Казимира на престол, — продолжал Кмитич, — мол, вот Великий князь Литвы с литвинской кровью в жилах! Он-де будет добрым королем и хорошим князем! Ан-нет, мой любы Михась! Кем бы ты ни был, пусть трижды литвином, пусть шведом или немцем, но если сядешь на трон в Варшаве, то и окажешься стопроцентным польским королем, поляком из поляков. Разве наш Ягайло остался литвином, после того как одел в Кракове корону польскую? Нет, не остался. И пусть он даже мовы польской так и не выучил, но поляком был прежде всего, а уж потом литвином. Для человека, сидящего в центре Польши на польском троне, она, Великая Польша, и есть его родина. А все, что за пределами — провинция, переферия!

— Это верно, — кивнул Михал, думая, что скрывать далее их с Богуславом план от Кмитича не стоит:

— Вот для этой цели, для своего Великого князя в отрыве от Польши, мы с Богуславом и хотим протолкнуть на престол Яна Собесского. Он и поможет нам инициировать выборы литвинского короля. Сам Ян также не против этой идеи. Ян Казимир на такое не пошел бы никогда. Из-за Гонзаго, конечно.

Кмитич усмехнулся, покачав головой.

— Собесского, говоришь! А кто даст гарантию, что ваша идея иметь своего короля в виде Яна Собесского не обречена на провал? Ну, допустим, выбрали мы Янку в короли. Это сейчас Собесский не против, чтобы мы обзавелись своим Великим князем, разорвав на половину Люблинскую унию. Ну, а когда Собесский сам сядет в Варшаве на трон, то со своей любовью ко всему польскому, как мне кажется, станет очередным Ягайлой, и даже Ян Казимир нам добрым королем покажется!

Михал ничего не ответил, думая, что Кмитич вполне может оказаться прав. И тут они с Богуславом такой ход явно не предусмотрели. Хочешь, чтобы все было хорошо, сделай сам. Может, и вправду нужно было самому Богуславу претендовать на трон? Он куда популярней, чем малоизвестный Михал Вишневецкий, который ныне претендует на корону наравне с Богуславом, опережая Собесского? Богуслав… Сейчас о нем предпочитали ни говорить, ни вспоминать плохо, и не тревожить его покой в связи с военными действиями. За радостным событием в семье Богуслава — рождением дочери Людвики Каролины, как знак скорого окончания войны, последовало и горестное: Анна Мария плохо перенесла роды, заболела и через месяц скончалась. Это был удар для Богуслава. Он оставил свои войска под Дюнабургом и уехал с частью драгун в Крулевец. Михал, также переживший шок от потери Аннуси, как мог, поддерживал кузена. Зная, что Богуслав, не равнодушный ко всему шикарному, любит Несвиж, и раньше почти каждый год приезжал в гости к отцу Михала в Несвижский замок, Михал пригласил кузена отдохнуть после треволнений именно там.

— Бери с собой малышку, бери кого хочешь и поживи там сколько душе угодно, — говорил Михал Богуславу, — чувствуй себя как дома, обо всем что угодно проси Катажину и Гановича, и они тебе ни в чем не откажут.

— Добре, — соглашался Богуслав, — так и поступлю. Погощу, отдохну, а то что-то сердце пошаливать начало. Возьму с собой пожалуй только Штеллера. Он хороший врач. Умный пан.

— Говорю, бери кого пожелаешь!..

И теперь к Дюнабургу, где остался небольшой заслон, двигалось войско Хованского, чтобы снять осаду и помочь гарнизону Мышкина. Ну, а Михал с Кмитичем, зная о двенадцатитысячной силе Хованского, с почти пятнадцатитысячным войском шли на перехват московского князя. Михал знал, что судьба всей кампании решается именно здесь, в Витебском воеводстве, под стенами Полоцка, Витебска и Дюнабурга, на территории, которую особенно хотел получить царь, и где предстоит столкнуться с принципиальным соперником не только Кмитича, но и всего Княжества — Иваном Хованским. В эти же дни с тяжелыми оборонительными боями против почти тридцатитысячного войска атамана Якова Черкасского отступал в сторону Могилева Михал Пац. Несмотря на жалящие удары партизан и ожесточенную оборону Паца, Черкасский продвигался вперед, думая уже и о захвате Могилева. Однако Пац укрылся за надежными городскими валами и открыл по неприятелю орудийный огонь. После пары неудачных атак Черкасский также подтащил пушки, и началась долгая перестрелка… Царь же потирал руки, думая, что вот сейчас переговоры пойдут куда как лучше, со всеми царскими условиями…