Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц

В конце жизни Дюрер написал несколько книг по художественной теории и, пораженный городской схемой мексиканского Теночтитлана, высказал свои взгляды на планировку города. Он отвергал причудливую «случайность» средневековых городков с их извилистыми улочками и смешением стилей и ратовал за симметрию, единство и пропорциональность. Кребс явно разделял эти взгляды. Он сделал крыши домов Фуггерай вровень с окружающей стеной, а улицы между домами проложил под прямым углом. Одинаковость домов порождала ощущение порядка – и снижала расходы на строительство благодаря единообразию дизайна; правда, все дома в результате похожи друг на друга, как близнецы. Кребс решил эту проблему, пронумеровав каждый дом и тем самым присвоив каждому собственный адрес. Исполненные готическим шрифтом, это были первые номера домов в Аугсбурге. Следуя тому же принципу, Кребс повесил у двери каждого дома уникальный дверной молоток – где с завитками, где квадратный, где в форме якоря; это позволяло жителям находить свою дверь на ощупь в темноте. Фасады домов Кребс оживил фронтонами, что копировали фронтоны на домах богачей Аугсбурга. Неброская элегантность Фуггерай вдохновила подражателей. Рядные дома схожих пропорций появились в самом Аугсбурге и в других городах в последующие годы.

Если Фуггер хотел воздвигнуть себе памятник, способный пережить века, были, конечно, более изысканные варианты, чем жилье для бедных. Он мог построить еще одну часовню или учредить стипендию для священника, наподобие той, которую платил Шпайзеру. А что касается благотворительности, он мог бы предоставить финансирование церкви и поддержать последнюю в попытках накормить нуждающихся. Подобные действия вполне соответствовали характерным для шестнадцатого столетия взглядам на благотворительность. В своем завещании кельнский коммерсант Иоганн Ринк говорит от лица своего сословия, когда признается: «Коммерция ожесточает совесть и душу». Безусловно, жертвователей также мотивировали соображения собственной известности – и уж наверняка такие соображения двигали Фуггером. Его окружали враги, и он искал проект, призванный показать всем тороватого и заботливого человека. Он хотел, чтобы люди, проходя через ворота Фуггерай, видя аккуратные домики и сады, наблюдая детишек, играющих у фонтана, вспоминали Якоба Фуггера как человека с большим сердцем, который, несмотря на свое богатство, не пренебрегал заботой о бедных.

Фуггер никогда не объяснял, что именно побудило его заняться жилой застройкой. Внутренняя документация Фуггерай отражает только его желание «восхвалить и почтить Господа, оказав помощь поденщикам и рабочим». Шаблонная фраза, из которой ничего не следует. Однако правила допуска в Фуггерай позволяют, так сказать, заглянуть за шаблон и показывают, как богачи – что тогда, что теперь – не сомневались в своем праве решать, что лучше для бедняков. Прежде всего, Фуггер отказался селить людей в свои дома бесплатно. Арендатору полагалось платить один флорин в год, иначе его изгоняли из Фуггерай. Это была выгодная цена, лишь четверть рыночной ставки. Тем не менее, простому ткачу приходилось работать шесть недель подряд, чтобы обзавестись нужной суммой. Если кто-либо хотел переселиться в «место Фуггера», ему требовалась работа, поскольку в противном случае он не мог позволить себе платить арендную плату.

Другое условие отсекало нищих. Аугсбург полнился представителями этого ремесла. Некоторым жителям города нравилось их присутствие: они видели в милостыне способ дешево спасти душу. Но Фуггер подозревал в нечестности любого, кто просил денег. Он считал, что бедные делятся на две категории – на достойных и недостойных. Поденщики, что перебиваются случайными заработками, могут прозябать в нищете, но они заслуживают сочувствия и помощи. А вот «профессиональные» нищие, проникающие в Аугсбург каждое утро, едва открываются городские ворота, были недостойными. Не пуская нищих в Фуггерай, Якоб исходил из принципа: все должны работать.

Городской совет был с ним согласен. При жизни Фуггера совет принял несколько суровых законов против попрошаек. Первый закон запрещал попрошайничать под дверями и спать на церковном крыльце. Второй обязывал нищих получать лицензию и носить свинцовый медальон. Третий закон запрещал попрошайничество как таковое. Но нищие пробирались в город каждое утро, несмотря на законы. Наверное, их можно было бы переловить, возникни такое желание, но город не имел возможности задерживать всех попрошаек подряд. А Фуггерай, город в городе, с этим справлялся – его охранники исправно отлавливали нищих.

Фуггер еще настаивал на «комендантском часе». Подобно городским воротам самого Аугсбурга, ворота Фуггерай запирались на ночь. Тем, кто являлся слишком поздно, приходилось платить. Эти штрафы исключали из населения Фуггерай пьяниц и проституток. Пьяницы после вечера в таверне попросту не имели денег, чтобы заплатить, а проститутки, заработок которых составлял обычно ничтожную сумму за вечер, обыкновенно искали жилье, даже более дешевое, чем Фуггерай. Сам Якоб Фуггер вел размеренную и дисциплинированную жизнь. И ожидал того же самого от своих арендаторов.

Одно правило особенно примечательно. Арендаторам полагалось молиться за Якоба Фуггера, его племянников и его покойную мать. Молитвы, даже вознесенные, скажем так, посторонними, считались пропуском на небеса. Фуггер, безусловно, желал спасения. Но он просил малого в сравнении с другими. Так, обитатели богадельни Святого Антония в Аугсбурге были вынуждены проводить в церкви час в день и произносить две молитвы – «Отче наш» и хвалу Деве Марии – пятнадцать раз каждое утро и каждый вечер. Еще от них требовали трех других молитв до и после каждой еды. Если в часовне при богадельне служили мессу, от них требовалось пятьдесят раз произнести «Отче наш» и столько же – хвалу Богородице. Несоблюдение этих требований влекло за собой изгнание. Фуггер настаивал всего на трех молитвах в день и, соблюдая приватность частной жизни, принимал на веру, что арендаторы действительно молятся. Наверное, он думал, что, если в сутки за него молятся пятьсот человек, трех молитв в день с каждого вполне достаточно.

Фуггер учредил фонд пожертвований на Фуггерай, чтобы это начинание не погибло после его кончины. В учредительном письме он распорядился, чтобы фонд существовал, «покуда живы имя и мужская линия рода Фуггеров». На протяжении многих лет ткачи, пивовары, изготовители игрушек и художники называли Фуггерай своим домом. Известно, что там же проживал как минимум один мясник. Стол для разделки туш стоял прямо перед его домом. Самый известный житель Фуггерай – прадед Моцарта Франц. Он жил в доме номер 14 по Миттелерегассе с 1681 года до своей смерти в 1694 году.

Восемнадцать поколений спустя род Фуггеров по мужской линии продолжается, а Фуггерай по-прежнему существует. Теперь это место жительства пожилых католиков. Семья Фуггеров платит за содержание домов, продавая древесину с тех земель, которые Максимилиан некогда отдал Якобу. Плата за проживание до сих пор составляет один флорин в год – в пересчете на современные деньги 85 евроцентов. Если бы известность Якоба благодаря Фуггерай ограничивалась одним Аугсбургом, уже этого было бы достаточно для долгой памяти. А поскольку этот район известен всему миру, о лучшем вложении средств Фуггер вряд ли мог бы мечтать.

Глава 10

Ветер свободы

В 1891 году президент Стэнфордского университета решил, что учебному заведению требуется девиз. Ему вспомнились слова немецкого писателя шестнадцатого столетия Ульриха фон Гуттена. Этот человек всю свою жизнь боролся за социальную справедливость и настойчиво призывал к революции. В Пало-Альто Дэвид Старр Джордан обнаружил параллели между ситуацией фон Гуттена и собственной борьбой за свободу академической деятельности. Одна фраза из сочинений фон Гуттена особенно импонировала президенту – Die Luft der Freiheit weht, «ветер свободы веет». С 1906 года эта загадочная немецкая фраза окружает стэнфордское дерево на эмблеме университета[62].

До выборов императора врагами Фуггера являлись конкуренты-коммерсанты, члены различных государственных советов и отдельные гуманисты, озабоченные хищническим характером крупного бизнеса. После выборов к ним присоединилась широкая общественность. Фуггер стал мишенью для всех, кого пугали перемены, сотрясавшие Европу. Подобно Джордану в Стэнфорде, эти люди обращались в поисках мудрости к фон Гуттену. Тот опубликовал серию памфлетов, направленных против Фуггера. Для Фуггера фон Гуттен стал кем-то вроде Иды Тарбелл для Джона Д. Рокфеллера[63]. Именно он превратил Фуггера во врага общества.

Фон Гуттен писал страстно, убежденно и смело. Если другой социальный критик, Эразм Роттердамский, использовал свое перо, как классический пианист, предназначая блеск своего интеллекта и идеальную латынь для элиты, фон Гуттен, так сказать, громко играл на трубе для всех и каждого. Он родился в 1488 году в рыцарской семье в замке в окрестностях Франкфурта. Его отец быстро осознал, что юному Ульриху никогда не стать воином, и отослал его в школу изучать латынь и читать классиков. Постоянно скрываясь от кредиторов, фон Гуттен сменил много университетов, прежде чем избрать стезю бродячего интеллектуала. Он привлек внимание публики своим стихотворением, которое мелкий скандал по поводу аренды раздувало до глобального конфликта между варварством и современностью. Максимилиан ценил его сочинения и сделал фон Гуттена поэтом-лауреатом[64] в 1517 году. Церемония прошла в Аугсбурге, поблизости от штаб-квартиры Фуггера. Позднее Альбрехт Майнцский, которому был нужен человек с острым умом для дипломатической миссии, нанял молодого фон Гуттена своим советником.