Посвисти для нас - Эндо Сюсаку

— Точно так. Такая жалость!

— А куда она уехала?

— Наверное, в эвакуацию.

— Ее эвакуировали?

Снова ждет тебя дальняя дорога, подумал Одзу. Давно, возвращаясь от Айко, он бормотал про себя: «Все, хватит! Больше ничего для него делать не буду!»

Но сейчас Одзу казалось, что Хирамэ стоит у него за спиной и, не переставая моргать, просит:

«Эй! Прошу тебя: не говори так! Отвези авторучку туда, где она сейчас. Куда ее эвакуировали».

Женщина из бывшей пекарни пошла за открыткой, присланной Айко. Она вспомнила, что на открытке, которую она получила полтора года назад, был адрес. Адрес того места, куда эвакуировалась Айко. Оказалось, это городишко Сюдзан к северу от Киото.

Спустя несколько дней после полудня Одзу сел в автобус, который шел из Киото через горы Китаяма. Он направлялся в Сюдзан, где после эвакуации все еще проживала с родителями Айко.

Небо затянули плотные тучи. Время от времени пробивавшееся сквозь них бледное зимнее солнце проливало на горы свои лучи. Когда автобус наконец выбрался из северных пригородов Киото на дорогу, идущую через ущелье, было уже темно. Тянувшиеся по обе стороны дороги горные склоны, на которых еще лежал почерневший снег, густо были покрыты кедром, росшим только в этих местах.

В автобусе было холодно. Несколько угрюмых пассажиров с обреченным видом подскакивали на колдобинах вместе с автобусом. Дорога была извилистая, узкая и никуда не годная. Чувствовалось, что перед ними горы.

Подняв воротник вытертого пальто, Одзу провожал глазами встречавшиеся на пути обледенелые горные речки и стройный кедровый лес.

Они миновали несколько крошечных горных деревушек. Между крытыми соломой и дранкой домишками попадались лесопилки, больше похожие на хлева. Женщины работали там вместе с мужчинами.

Около часа автобус, задыхаясь и пыхтя, полз вверх по горной дороге, пока не добрался до перевала. Одзу все еще не мог представить, что Айко живет в этой унылой и мрачной горной глубинке. Он то и дело засовывал руку в карман, касаясь лежавшей там авторучки.

После перевала дорога пошла вниз, и вскоре в прозрачных солнечных лучах показался лежащий в котловине поселок. Это и был Сюдзан, где жила Айко.

Проехав котловину, автобус оказался на окруженной холмами главной улице, как бы открывавшей вход в долину. Если адрес, полученный Одзу в Нигаве от женщины из пекарни, был правильным, Айко проживала на этой улице рядом с буддийским храмом Дзёсёко.

Старенький автобус оставил Одзу одного и уехал, вздымая пыль. Одзу стал подниматься по склону, ступая по слежавшемуся снегу, который окаймлял дорожку в обеих сторон.

Показались главные ворота храма Дзёсёко. К ним вели каменные ступени, видневшиеся на окруженном лесом склоне. Об истории этого храма Одзу ничего не знал.

Подойдя к стоявшему рядом крестьянскому дому с большими воротами, Одзу взглянул на часы. Начало четвертого. Если он опоздает на обратный автобус в четыре часа, вернуться в Киото уже не получится.

Услышав шаги, привязанный в саду большой черный пес залился злобным лаем.

На лай отъехала в сторону стеклянная дверь, и из дома показалась пожилая женщина в фартуке.

— Извините, это дом Нагаяма? — спросил Одзу.

— К Нагаяме-сан с другой стороны. Вы ее дочь ищите? Она только что ушла в храм. Она там сутры переписывает.

Одзу поблагодарил женщину и стал подниматься по ступенькам к храму. Холодный воздух висел меж деревьями как натянутая тетива. Время от времени резко кричала какая-то птица.

Поднявшись на холм, Одзу увидел пруд и маленькую статую богини Каннон. Крыша храма виднелась еще выше.

Он уже собрался продолжить подъем, когда наверху на ступеньках появилась женщина.

Это была Айко. В простых рабочих шароварах, с фуросики в руках.

— Эй! — окликнул ее Одзу.

Айко остановилась и с подозрением посмотрела на него. На лице ее мелькнуло удивление, и она застыла на месте.

Несколько мгновений они молчали и смотрели друг на друга, она с верхней ступеньки, он — с нижней.

— Я Одзу. Ты меня помнишь? — крикнул он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, — кивнула она.

— Я искал тебя дома, а мне сказали, что ты пошла в храм… У меня в четыре автобус. Я хотел тебе кое-что передать.

Он опустил руку в карман и медленно стал подниматься по ступенькам.

— Давно не виделись, — сказала Айко с вежливым поклоном.

Айко в своих грубых шароварах ничем не напоминала себя в юности. Пережитые ею невидимые глазу испытания, казалось, отпечатались на ее лице и руках, держащих фуросики.

— Тут такое дело… — начал Одзу и запнулся. — Я слышал, твой муж погиб.

— Да.

— И ты здесь… давно?..

— Да. Мы сюда незадолго до конца войны перебрались.

Бледное солнце снова пробилось сквозь облачную завесу. Откуда-то, плавно снижаясь, прилетела крошечная снежинка. Айко подняла голову, будто собираясь ее поймать, и посмотрела на небо.

— Ты что, и в поле работаешь? — поддавшись импульсу, спросил Одзу, увидев царапины на ее пальцах.

— Отец и мама уже старые. А ты, как я понимаю, тоже был на войне?

Айко посмотрела на армейские башмаки, которые носил Одзу.

Они спустились по каменным ступеням и сели на лавочку у пруда. Мимо пролетела еще одна снежинка, которую откуда-то принес ветер.

— Здесь холодно, — пробормотал Одзу.

— Да. Мы в котловине, и со всех сторон горы.

— Ты изменилась, Айко.

— Не только я. Была долгая война.

— В армии я часто вспоминал школу Нада.

Она улыбнулась и помолчала. Потом тихо выдохнула:

— А та электричка еще ходит?

— Ходит! Только стала еще старее и ползет еле-еле.

— Я очень скучаю — и по электричке, и по нашим местам.

— Мы тогда представить не могли, что с нами такое будет. Такая беззаботная была жизнь!

— М-м.

— Как твой ребенок? Здоров?

Айко печально покачала головой:

— Он умер. Воспаление легких…

— Воспаление легких?!

— М-м.

Одзу подумал, что за время войны исчезло все, что может приносить людям счастье. В Японии не было ни одного человека, который бы чего-нибудь ни лишился. У кого-то сгорел дом, у кого-то умерли или погибли родные, пропали друзья.

— Хирамэ… ты его помнишь?

— Конечно. Что с ним? Как у него дела?

— Умер. Он тоже.

— О нет!

В глазах Айко мелькнули удивление и печаль.

— Он был в Корее. Заболел и умер.

Одзу достал из кармана завернутую в бумагу авторучку.

— Помнишь ее?..

Айко безучастно смотрела на гладь пруда. В глазах ее была пустота. Слова о смерти Хирамэ, должно быть, напомнили ей о дне, когда погиб ее муж.

— Ты помнишь ее? — повторил Одзу, и Айко наконец вернулась к реальности. — Авторучка. Когда-то ты подарила ее Хирамэ. Он так дорожил ей до самого последнего дня…

Брови Айко нахмурились, она внимательно слушала сбивчатую речь Одзу.

— Он… в записной книжке… нарисовал карту окрестностей Асиягавы. Ряды сосен. Мост. Твой дом. Понимаешь, почему он это сделал? Этот дурачок. Так он отдыхал душой, утешал себя. Каждый день тяжелой службы первогодком. Рисовал карты Асия ручкой, которую ты ему подарила…

Маленькая снежинка скользнула по плечу изношенного пальто Одзу и приземлилась на щеку Айко. Небо, какое-то время сочившееся слабым светом, опять заволокло мрачными тучами.

— Когда-то она… принадлежала тебе… Теперь это память о нем.

Не говоря ни слова, она взяла маленький бумажный сверток.

— Теперь и мне… будет легче…

На лице Одзу появилась вымученная улыбка.

Маленькая авторучка, перешедшая от Айко к Хирамэ, пересекла море из Японии в Корею, вернулась в Японию и теперь вновь оказалась у своей хозяйки.

— Да… много чего было. — Одзу взглянул на часы. — Скоро автобус придет. Мне надо идти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Спасибо. — Айко неожиданно поклонилась. — Спасибо тебе большое, что приехал в такую даль, в эти горы.

Они вместе спустились по ступеням, прошли через храмовые ворота и направились к автобусной остановке.