Паренек из Уайтчепела - Евгения Бергер

Весь стол притих, вслушиваясь в рассказ старой женщины, и та снова вздохнула:

– Тяжкое это было время, ох, тяжкое, скажу я вам: миссис Чендлер оказалась запертой в этом доме вместе с нелюдимым и чрезмерно строгим свекром... Давешний хозяин был не чета нынешнему: мотовство и самоубийство сына глубоко ранили его, и он считал, что бедная женщина косвенно виновата в случившемся. Не образумила мужа, не удержала от дурного влияния... Ох и лютовал он на нее, бывало – бедняжка чахла день ото дня. Пока однажды так и не поднялась после особенно затяжной простуды... Доктор сказал, силы оставили ее, организм не желал бороться с хворью. Думаю, недоедание и тоска сделали свое дело, подточили и без того хрупкое здоровье. Так мальчик и остался круглым сиротой... – печально выдохнула нянюшка.

Джек подумал тогда, что, верно, портрет мистера Чендлера-старшего они с мисс Блэкни и видели сегодня на чердаке, его и его внука Джона, нынешнего хозяина поместья. А нянюшка между тем продолжала:

– Мальчику тогда лет двенадцать было или чуток больше, не скажу точно – много воды утекло с тех пор – и все-то он говаривал мне, бывало: «Вырасту, нянюшка, – снова богатым стану. Дом заново отстрою – никому не позволю над собой измываться», – рассказчица улыбнулась. – И ведь все так и случилось: и дом отстроил, и уважение местных заслужил, и семью вот какую чудесную заимел...

Джеку стало любопытно, и он поинтересовался:

– А как он разбогатеть-то сумел? – И нянюшка Бриггс похлопала парня по гладкой щеке:

– Так на алмазных приисках и разбогател. Двадцать лет я его не видела, двадцать лет все ждала и ждала... Думала, дом и вовсе рассыпется, пока наш мастер Джон-то вернется. Ан-нет, не рассыпался, дождался хозяина. И вот... – старуха замолчала, погрузившись в свои мысли, казалось, рассказ ее окончен, и можно бы вставать из-за стола, только раззадоренное любопытство не давало Джеку покоя:

– А где эти алмазные прииски находятся? – снова спросил он старую нянюшку.

Та встрепенулась, крякнула, разминая затекшую спину, сказала:

– В Бразилии, милок, где ж еще... Я прежде и страны-то такой не знала, да вот после бегства мастера Джона и выучила... А убег он равнехонько, когда ему пятнадцать исполнилось, прямо на следующее утро и убег: вошла я в комнату будить негодника, а его-то и нет. Мистер Чендлер тогда все, что мог сделал, да так мальчонку и не нашли. Лишь много позже пришло письмо из Нью-Йорка: беглец наш писал, что путешествие в Новый Свет прошло удачно и что волноваться нам не стоит, только молиться о его, Джоне, благополучии. Мол, вернется-де он богатым человеком и заживем мы лучше прежнего... – Старуха в задумчивости покивала головой. – Вот мы с мистером Чендлером и ждала... ровнехонько двадцать лет и три месяца. Мы-то уж и не надеялись увидеть мальчонку живым, давненько на тот момент от него весточек не было, а тут письмо: встречайте блудного сына, буду через два месяца... Хозяин аж преобразился весь. Скинул лишний десяток лет... Да на радостях и помер, – вздохнула рассказчица, – недели до возвращения внука не дожил. Сердце не выдержало... Я его и нашла: в кабинете, за письменным столом. Жуткое было зрелище и... печальное. Вот как все было, милок, вот как все было... – И, вскинув седовласую голову, старуха с новым энтузиазмом заключила: – Не верю я, что мастер Джон вот так просто погибнуть мог: двадцать лет на чужбине не сгинул, а здесь, в родных краях, полег почем зря... Быть такого не может. Не верю! Не бывать такому никогда.

Миссис Пэм, поднявшись со своего места, подошла и похлопала старую женщину по плечу.

– Не переживайте, нянюшка Бриггс, уверена найдется наш хозяин живым и здоровым. Не могло с ним ничего страшного случиться, ну, скажите, не могло ведь, не так ли? – обратилась она к остальным сотрапезникам.

Те скупо поддакнули, хотя особой уверенности Джек в них не заметил. Сильнейший порыв ветра, как на зло, с новой силой ударил в оконные створки, и те застонали, заунывно и жалобно, словно малые дети. Казалось, погода насмехалась над человеческой верой в способность плоти и крови тягаться с ее нечеловеческими силами... А мистер Чендлер был именно плотью и кровью, оставленный на растерзание безжалостной стихии.

Повисла гнетущая тишина... Лишь треск дров в очаге нарушал ее полнящееся тревожными мыслями напряжение.

А потом раздался громкий стук в дверь – особо впечатлительные вздрогнули, схватившись за сердце. Джек и сам едва не подскочил на месте...

Стучали со стороны главного входа.

– Кого это нечистая принесла в такую-то погоду? – озвучила всеобщую мысль экономка, решительно поднимаясь из-за стола. – Я полагала, дороги засыпало – не проехать.

– Так и есть, миссис Корн, – отозвался бедняга-кучер, отправленный давеча на станцию за мастером Гарри и его другом. – Наш экипаж до сих брошен на полпути между Хартберном и Чендлер-менором. Проехать решительно невозможно...

– Однако кто-то стучит в нашу дверь, – как бы даже с осуждением за подобную вольность произнесла миссис Корн, устремляясь на зов неизвестного наглеца.

Джек, выскользнув из-за стола, устремился следом за ней – любопытство не давало ему усидеть на месте.

Выйдя на хозяйскую половину, миссис Корн решительно направилась к входной двери – миссис Чендлер, мисс Блэкни, оба молодых джентльмена и некий франт с щеточкой напомаженных усов (должно быть, секретарь мистера Чендлера) как раз вышли из столовой и замерли в нетерпеливом ожидании.

Едва была повернута дверная ручка, как бушующая снаружи стихия, ворвавшись в дом, обдала миссис Корн белым облаком взметнувшихся в воздухе снежинок, а высокая фигура, внезапно заслонившая дверной проем – исторгла из груди обычно бесстрашной женщины глухой, придушенный вскрик.

– Не пугайтесь, моя дорогая, – произнес неожиданный гость, захлопывая дверь и припадая к ней спиной. – Это всего лишь я, Нил Саймон, констебль из Дарема, ваша хозяйка писала мне и просила приехать, как можно скорее.

Миссис Корн, страх которой сошел на нет, а вот раздражение на его виновника лишь усилилось в геометрической прогрессии, одарила констебля Саймона неприязненным взглядом.

– Вам следовало стучать в дверь с другой стороны, – припечатала она голосом оскорбленного достоинства. – Это вход для господ, чтобы вы знали.

Констебль Саймон не выглядел пристыженным: он только распахнул свое длиннополое пальто и скинул его на руки абсолютно ошарашенной подобной наглостью экономке.