Первые ласточки - Элизабет Вернер

Графиня стояла на том же месте, где когда-то встречала его после возвращения из путешествия, когда он, сияя счастьем, бурно упал в ее объятия. Сегодня он даже не заметил матери.

Его платье насквозь промокло от дождя, мокрые волосы падали на лоб, и он медленно, не поднимая глаз, направился к лестнице.

– Эдмунд!

Восклицание графини было полно мольбы, но оборвалось на полуслове. Эдмунд поднял глаза и только теперь заметил мать. Больше она не сказала ни слова, но в ее глазах он прочитал всю смертельную муку, весь ужас последних часов, и, когда она простерла к нему руки, он не отшатнулся, а склонился к ней. Его губы едва коснулись ее лба и прошептали лишь ей одной понятные слова:

– Будь спокойна, мать! Ради тебя я попробую нести свой крест.

Глава 12

Освальд уже почти два месяца жил в столице и нашел там самый радушный прием. Среди тамошних ученых-юристов адвокат Браун занимал одно из ведущих мест и во всех отношениях был полезен сыну своего покойного друга. Он вполне понимал молодого человека, решительно отказавшегося от удобств и блеска из-за того, что не мог принимать благодеяния из чужих рук и ради этого быть в полной зависимости.

Адвокат и его жена были бездетны, и молодой гость был принят ими почти как сын. Освальд со страстной энергией взялся за работу; предстоящий экзамен совершенно не оставлял ему времени думать о тех, кого он покинул в Эттерсберге; тем не менее его очень удивляло, что он не получал оттуда никаких известий. На его первое очень подробное письмо Эдмунд ответил ему, правда, всего несколько строк, написанных, по-видимому, с большой неохотой. Краткость своего ответа он объяснял еще не зажившей раной. А на второе письмо и вообще не было ответа, хотя прошло уже несколько недель.

Освальд, конечно, знал, что, возвращая портрет, он разрывал с графиней все отношения и что она предпримет все меры к тому, чтобы разрушить связь, еще соединявшую его с ее сыном; но нельзя было предположить, чтобы Эдмунд так быстро поддался ее влиянию. Как ни легкомыслен был молодой граф, он всегда был верен своей дружбе с двоюродным братом и за несколько недель не мог забыть друга юности. Вероятно, было нечто другое, что мешало ему писать.

Было начало декабря. Освальд блестяще выдержал экзамен и тотчас же хотел начать свой новый жизненный путь; но Браун решительно воспротивился этому, потребовав, чтобы он хоть немного отдохнул от занятий и считал себя гостем в его доме. Освальд согласился, чувствуя, что в страстном стремлении к самостоятельности он слишком положился на свои силы и теперь нуждается в отдыхе.

Браун только что кончил свои дела, когда к нему в кабинет вошел Освальд с письмом в руках и положил его в почту, отправляемую обычно в это время слугой.

– Вы написали в Эттерсберг? – спросил его адвокат. Освальд ответил утвердительно; он извещал Эдмунда об удачно сданном экзамене. Должен же, наконец, последовать ответ на это письмо; такое продолжительное молчание начинало действительно беспокоить его.

– Я только что говорил о поместьях вашего двоюродного брата, – заметил адвокат. – Один из моих клиентов намеревается закупить там большую партию леса и приходил ко мне для обсуждения некоторых пунктов договора.

Освальд насторожился.

– Большую партию леса? Здесь какое-то недоразумение. В Эттерсберге в последние годы вырублено так много леса, что о дальнейших порубках не может быть и речи. Эдмунд знает это и никоим образом не мог согласиться на подобный шаг.

Адвокат пожал плечами.

– Однако могу вас уверить, что дело обстоит именно так. Правда, мой клиент ведет переговоры не с самим графом, а с его управляющим; но тот, должно быть, имеет доверенность.

– В недалеком будущем управляющий оставит свое место, – заметил Освальд. – Об этом ему было объявлено еще летом. Поэтому он уже не может иметь очень больших полномочий. Я думал, что Эдмунд, вступив во владение имуществом, отобрал у него доверенность; не-ужели он не сделал этого?

– Это было бы непростительной небрежностью со стороны молодого графа, – проговорил адвокат. – Безумие оставлять такого рода полномочия в руках служащего, которого он увольняет и которым недоволен. Неужели вы считаете это возможным?

Освальд промолчал; он знал невероятную беззаботность и равнодушие Эдмунда к своим делам и был убежден, что именно так и было в действительности.

– Продажная сумма очень значительна, – продолжал адвокат, который понял это молчание, – тем не менее цена, как признает и сам покупатель, очень низка, так как уплатить потребовали немедленно наличными.

– Боюсь, что здесь нечто худшее, чем простая нерадивость управляющего, – с беспокойством заметил Освальд. – До сих пор его считали честным, но теперь, когда он потерял место, он, может быть, поддался искушению мошенническим образом извлечь последнюю выгоду. Мой брат, конечно, не мог дать согласие на такое опустошение своих лесов; я убежден, что ему ничего не известно об этом деле.

– Весьма возможно. Но если доверенность не уничтожена, ему придется признать договор, заключенный от его имени. Вам следовало бы послать телеграмму; может быть, необходимо своевременно предупредить вашего брата.

– Конечно, если только телеграмма придет своевременно. Когда должен быть заключен договор?

– На этих днях… может быть, даже послезавтра.

– В таком случае я должен сам ехать в Эттерсберг, – решительно заявил молодой человек. – Телеграмма не принесет никакой пользы. Здесь надо действовать решительно, потому что, как мне кажется, тут необходимо предупредить обман. Эдмунд, к сожалению, в таких делах чрезвычайно доверчив и легко поддается всяким уговорам. Я сейчас свободен и через три дня могу возвратиться обратно. Во всяком случае, лучше, если я сам введу Эдмунда в курс дела и уговорю его действовать без промедления.

Адвокат согласился. Ему нравилось, что молодой человек, почти порвавший со своей родней всякие отношения, так решительно старался оградить ее от больших убытков.

Освальд еще вечером приготовился к отъезду. Эттерсберг был недалеко; уехав с утренним поездом, он к полудню мог уже быть на месте. Под любым предлогом ему нетрудно было ограничить свое пребывание там одним-двумя днями, а свадебные торжества, избежать которых он хотел во что бы то ни стало, должны были состояться лишь на святках.

В Эттерсберге, конечно, не предполагали о его предстоящем визите. Там было по горло дел с приготовлениями к свадьбе и с отделкой комнат для молодых. Кроме того, надо было подготовить Шенфельд к приезду графини-матери, которая хотела переселиться туда сразу же после свадьбы.