Сайлес Марнер - Джордж Элиот

Красивый молодой человек в новой бумазейной блузе, который шел позади нее, хотя и не знал, что ответить, когда Эппи задавала ему вопрос о волосах в отвлеченной форме, и даже полагал, что гладкие волосы, пожалуй, красивее, тем не менее не хотел, чтобы волосы Эппи были иными. Девушка, вероятно, догадывалась, что за ней идет кто-то, думая о ней и набираясь храбрости, чтобы подойти ближе, как только они выйдут на тропинку. Иначе почему же она казалась такой застенчивой и старалась все время смотреть на Сайлеса, высказывая полушепотом краткие замечания о том, кто был в церкви и кто не был и как красива красная рябина над стеной пасторского сада.

— Мне так хотелось бы, отец, чтобы у нас был садик с махровыми маргаритками, как у миссис Уинтроп! — воскликнула Эппи, когда они вышли за ограду церкви. — Только, говорят, для этого нужно много земли перекопать, да наносить свежей, а тебе, отец, это, конечно, не под силу. Нет, я не хочу, чтобы ты так утомлялся, — такая тяжелая работа не для тебя.

— Почему, дитя мое? Я справлюсь, если ты хочешь иметь свой садик. Вечера теперь длинные, и я с удовольствием потрачу немного времени, чтобы ты могла посадить цветок-другой, да и утром я могу повозиться с лопатой, перед тем как сесть за станок. Почему ты мне раньше не сказала?

— Я могу вскопать землю за вас, мастер Марнер, — сказал молодой человек в бумазейной блузе, который теперь шел рядом с Эппи и без всякого стеснения присоединился к разговору. — Мне ничего не стоит зайти к вам между делом или после работы. Кстати, я принесу к землю из сада мистера Кесса — он мне охотно разрешит.

— А, Эрон, мой мальчик, ты здесь? — удивился Сайлес. — А я и не заметил тебя: когда Эппи о чем-нибудь начнет говорить, я и уши развешу — слушаю только ее. Что ж, если ты мне поможешь, у нас живо будет садик.

— Ну, раз вы согласны, — сказал Эрон, — я сегодня же под вечер приду к каменоломне, и мы выберем участок под садик, а завтра утром я встану на час раньше и начну копать.

— Но прежде ты должен пообещать мне, отец, что сам не будешь копать землю, — сказала Эппи. — Я ни за что не заговорила бы об этом, — добавила она с застенчивой и вместе с тем лукавой улыбкой, — если бы миссис Уинтроп мне не сказала, что Эрон будет настолько добр и…

— По-моему, ты сама отлично это знаешь и без моей матери, — перебил ее Эрон. — Мастер Марнер тоже, надеюсь, знает, что я всегда рад помочь ему в работе и, конечно, не захочет огорчить меня отказом.

— Тогда, отец, ты не начнешь работать в саду, пока вся тяжелая работа не будет окончена, — сказала Эппи, — а потом мы с тобой разметим клумбы, сделаем ямки и посадим цветы. Вокруг каменоломни сразу станет красивее, когда у нас будут цветы. Мне всегда кажется, что цветы смотрят на нас и знают, о чем мы говорим. Я посажу розмарин, мяту и тмин — они так приятно пахнут. Хорошо бы достать еще лаванды, но она бывает только в садах у богатых.

— Это еще ничего не значит, — сказал Эрон, — я могу принести вам любую рассаду. Мне приходится обрезать много отростков, когда я садовничаю, и большей частью я их выбрасываю. В Красном доме есть большая клумба с лавандой, хозяйка очень любит эти цветы.

— Только смотри, сам ничего не бери и не проси того, что нужно в Красном доме, — серьезно предупредил его Сайлес, — мистер Кесс и так очень добр к нам. Он сделал новую пристройку к нашей хижине, подарил нам кровати и другие вещи, и я не хочу надоедать ему из-за цветов.

— Нет, нет, надоедать не придется, — заверил его Эрон. — Во всей округе не найдется другого сада, где бы пропадало столько добра, — просто потому, что некому его взять. Я часто думаю, что если бы земля возделывалась как следует да каждый кусок пищи находил свой путь ко рту, никто бы не страдал от голода. Когда работаешь в саду, такие мысли сами лезут в голову. Однако мне пора домой, а то мать будет беспокоиться, если я задержусь.

— Приведи ее сегодня к нам, Эрон, — сказала Эппи. — Мне бы хотелось решить насчет сада, а без нее никак нельзя, правда, отец?

— Разумеется. Непременно приведи ее, Эрон, — подтвердил Сайлес. — Она даст нам добрый совет и поможет сделать все как надо.

Эрон повернул обратно к деревне, а Сайлес и Эппи пошли дальше по уединенной тенистой тропинке. Здесь они были совсем одни.

— Папочка! — начала девушка, сжимая руку Сайлеса и поворачиваясь на каблучках, чтобы крепко поцеловать его. — Мой дорогой старенький папочка! Я так рада! У нас будет садик, а больше, кажется, мне ничего и не нужно. Я так и знала, что Эрон предложит вскопать для нас землю, — с шаловливым торжеством продолжала она. — Я это прекрасно знала!

— Хитрый котенок, вот кто ты! — сказал Сайлес с блаженной улыбкой счастливой старости. — Но смотри, поблагодари хорошенько Эрона.

— Ну, вот еще, — возразила Эппи, смеясь и резвясь, — это ему одно удовольствие!

— Постой, постой, дай-ка я понесу твой молитвенник, а то ты так распрыгалась, что уронишь его.

В эту минуту Эппи заметила, что за ее поведением следят, но следил за ней только дружественно настроенный ослик, которого пустили щипать траву, привязав ему колодку к ноге, кроткий ослик, который понимал людские слабости и был рад принять участие в людских забавах. Он протянул морду, ожидая, чтобы ему почесали нос, и Эппи доставила ему это удовольствие. В благодарность ослик, хотя передвигаться ему было трудно, проводил их до самых дверей хижины. Но звонкий лай, раздавшийся изнутри, как только Эппи вставила ключ в замок, изменил намерения длинноухого, и он заковылял прочь, не прощаясь. Этим звонким лаем встретил хозяев коричневый терьер, который сначала с истерическим визгом запрыгал вокруг них, потом с шумом кинулся на полосатого котенка, укрывшегося под станком, а затем снова вернулся, громко лая, словно хотел сказать: «Как вы видите, я выполнил свой долг и нагнал страху на это жалкое существо». Кошка-мать сидела на окне, грея на солнышке белую грудку, и только поглядывала, ожидая ласки, хотя сама ради этого не намеревалась беспокоить себя.

Появление этих благоденствующих животных было не единственной переменой внутри каменной хижины. Теперь в первой комнате уже не было кровати, и освободившееся место было заполнено скромной мебелью, опрятной и начищенной до блеска, вид которой мог удовлетворить даже Долли Уинтроп. Дубовый стол и треугольное дубовое кресло едва ли можно было встретить в какой-либо бедной хижине, — они появились вместе с кроватями и другими вещами из Красного дома. Мистер Годфри Кесс, как говорили в деревне, сделал много хорошего для ткача. И это только справедливо, если человек богатый помогает и берет на себя часть забот бедняка, который воспитал сироту и был ей отцом и матерью, хотя сам потерял все свои деньги и за душой у него нет ничего, кроме того, что он зарабатывает изо дня в день. Да и этого становится все меньше и меньше, потому что меньше стали прясть льна и сам мастер Марнер уже далеко не молод. Но зависти к ткачу никто в Рейвлоу не питал, ибо на него смотрели как на человека особенного, который больше всех имеет права на помощь соседей. А суеверные разговоры на его счет, если и продолжались, то теперь приняли совершенно иную окраску. Например, по мнению мистера Мэси, уже совсем дряхлого восьмидесятишестилетнего старика, которого можно было видеть только у очага или на пороге его жилища, когда он грелся на солнышке, если человек сделал столько, сколько Сайлес, для сиротки, это значит, что деньги его снова появятся или, по крайней мере, похититель будет призван к ответу, в подтверждение чего мистер Мэси напоминал, что сохранил все свои умственные силы.

Сейчас Сайлес сидел и с довольным видом следил за тем, как Эппи накрывала чистой скатертью стол и ставила на него картофельный пирог, который по воскресеньям медленно разогревали в закрытом горшке на остывающих углях, что вполне заменяло духовку. Сайлес так и не согласился приделать к своему очагу решетку и духовку. Он любил свой старый кирпичный очаг, как когда-то любил коричневый кувшин. И разве не у очага нашел он свою Эппи? Боги домашнего очага существуют и по сей день, и новой вере лучше быть терпимой к этому фетишизму, иначе она подроет свои же корни.

В этот день Сайлес был за обедом молчаливее обычного. Покончив с едой, он положил нож и вилку и начал рассеянно следить за тем, как Эппи играла с собакой и кошкой, отчего ее собственный обед порядочно затянулся. Однако это было зрелище, способное привлечь самые рассеянные взоры: пушистое облако сверкающих волос обрамляло личико Эппи, одетой в темно-синее платье из бумажной ткани, оттенявшее белизну ее круглого подбородка и шейки, а она, весело смеясь, забавлялась с собакой и кошкой, которые с двух сторон тянулись к лакомому кусочку у нее в руке, между тем как котенок вскарабкался к ней на плечо, напоминая собой выгнутую ручку кувшина. Собака иногда забывала про добычу и старалась грозным рычанием убедить кошку отказаться от ее предосудительного поведения и жадности. Наконец Эппи смягчилась, погладила их обоих и, разделив кусок, дала каждому его долю.