Воспитанница любви - Ольга Тартынская

Вера подошла к цыганке и вопрошающе взглянула ей в глаза. Луша дернула плечом и вновь отвернулась к окну.

– Душенька, ангел, – кротким и нежным голосом попросила ее подруга, – давай уедем! Не будет нам добра здесь, увянем в неволе. Уж тебе ли не понять это!

Цыганка наконец оторвалась от созерцания пустынного переулка и сердито посмотрела в сторону Яшки.

– У, окаянный! – проговорила она уже без прежней злобы.

Смуглый молодец заулыбался, тряхнув кудрями.

– Едем, красавица, любушка! Эх, какая жизнь будет!

– Ладно, – помолчав, ответствовала Луша. – Только вот барышню возьмем с собой, это мое условие.

– На все согласен, голубушка, лишь бы с тобой!

Цыганка решительно взглянула на Веру:

– Поди к себе пока, мы уж сами все обсудим.

«Неужто сладят?» – с надеждой думала Вера, обозревая свою комнату задумчивым взором. Близкая возможность побега волновала ее и немного пугала, как любое решительное начинание. Девушка глубоко вздохнула. Все, с ложным положением ее в этом доме покончено навсегда. Жалеть не о чем, все потеряно. Впереди неизвестность, пьянящая, манящая и немного страшная. Как бы ни было, все лучше, чем сейчас.

– Сегодня ночью! – прервала ее размышления Луша, войдя без предупреждения.

Вера даже вздрогнула.

– Как ты меня напугала, Луша. Что «сегодня ночью»?

Луша презрительно дернула плечом:

– Уже забыла? Бежим сегодня ночью. Авдотье – ни слова, донесет.

– О да! – обрадовалась Вера и заметалась по комнате, хватаясь за что придется.

Цыганка наблюдала за ее суетой с той же презрительной усмешкой. Когда Вера бросила бесплодные попытки собраться сейчас и бессильно упала на кровать, Луша строго спросила:

– И чему ты радуешься? В Коноплеве мы бросим тебя одну – ты нам не попутчица. Что после делать будешь, без денег, без крова?

Девушка подняла на нее светлый взгляд:

– Но ведь и там живут люди.

Душа еще больше рассердилась:

– Люди! Люди-то разные бывают. Тебя, дурочку, всякий обманет. Куда подашься, что делать будешь?

Вера загрустила: подруга смущала ее своим требовательным, пристальным взглядом. Сама себе не веря, она жалко пролепетала:

– Если скверно придется, вернусь к маменьке, в Слепнев. Там по соседству.

Вера знала, что не сделает этого даже под угрозой. Слепнев – из старой жизни. К Свечиным, как и к княгине, путь навсегда заказан. Однако Луша почему-то поверила ей и немного успокоилась. Теперь она взялась терзать бедную девушку разговорами о Вольском. Вера удивленно смотрела и слушала, не понимая, что происходит с цыганкой.

– А его-то как бросишь? Я – ладно, не нужна уж ему. А ты для него теперь единственное утешение. Уедешь – вовсе один останется драгоценный наш. Матушка его жениться заставит. Он женится на денежном мешке да с тоски и помрет, как болезный Евгений.

– Не надо, Луша! – взмолилась, не выдержав, Вера.

Ее доброе сердце страдало и мучилось. Безжалостная дикарка продолжала, сверкая черными глазами и дьявольски усмехаясь:

– Ах, как много ты потеряешь! Так, как он любит, не умеет никто! А ты, глупая, и не вкусила его любви. Где видели такую дурищу? И не узнаешь, как он любит, как он ласков да пылок, как он искусен да дерзок.

У бедной девушки закружилась голова. Не знай она Вольского, язвящие слова цыганки пропустила бы мимо ушей. Но теперь ее воображение рисовало подробности, какие дикарка и не упомянула. Они волновали кровь и кружили голову. Коварная Луша продолжала тем временем:

– А каков он в страсти! Слаще музыки – и грозен и нежен… Понимаешь ли ты? Ай, да где тебе понять! – Она будто с сожалением взглянула на Веру, которая уже была готова закрыть уши руками.

– Зачем ты меня терзаешь? – возопила несчастная.

Луша вдруг умолкла и задумалась. Потом обиженно произнесла:

– Тяжело от него отрываться. Люблю я Андрея Аркадьевича и ничего не могу поделать с собой! Надо бы забыть поскорее, да как его, сокола ясного, забудешь?

Вере показалось, что в прекрасных глазах дикарки блеснули слезы. Однако цыганка тряхнула головой так, что зазвенели серьги и мониста, и даже притопнула слегка ножкой, обутой в изящный башмачок.

– Все! Прощай, любовь. Ночью едем – и будь что будет. Готовься, Вера. – С этим она удалилась к себе.

Бедняжка осталась наедине с сомнениями, разбуженными Лушей. Может быть, она права и надобно остаться? Отдаться на волю победителя. Стать его возлюбленной, испить всю сладость его ласк, покуда… Покуда он не пресытится и не бросит бедную воспитанницу на позор и неизвестность! Вольский не женится на ней, а быть его содержанкой – невелика честь!

Нет! С чужого коня и среди грязи долой. Все правильно, надо бежать куда глаза глядят от этой мучительной, запретной любви, от позора, от собственной слабости. Пусть впереди трудности, может быть, страдания, ранняя смерть, зато Вера будет свободна в выборе судьбы. Девушка почувствовала прилив уважения к собственной персоне и даже поглядела на себя в зеркало с любопытством: «Вот я какая!» И зеркало ответило, отразив бледное заострившееся личико с огромными лучистыми глазами и строго сжатыми губами, расправленные плечики и гордую посадку головы.

С улицы донесся шум экипажа, остановившегося у их домика. Окна Луши выходили в переулок. Она вновь без спроса влетела в комнату Веры с восклицанием:

– Барин приехал!

К этому Вера не была готова. Куда как проще уехать, не прощаясь, не видя любимые черты, не дрогнув перед ласковыми взорами. К тому же побег изрядно осложнялся присутствием в доме хозяина. Оставалась надежда, что он покинет их до ночи, как это делал обычно. Луша пытливо взглянула в глаза подруге:

– Справишься, Вера? Не выдашь нас? Он ничего не должен почуять!

– Да, будь покойна, – твердо ответила девушка и уверенно перекрестилась.

Они обе приветствовали Вольского с видом благостным и смиренным. И так были обе милы, предупредительны и ласковы, что Вольский тотчас заподозрил неладное. Он бросил шубу на руки уже возвратившейся Авдотье, выложил на стол кульки с гостинцами и внимательно посмотрел на девиц – сначала на одну, затем на другую. Луша дерзко и зазывно глядела прямо ему в глаза, а Вера не выдержала и потупила взор, немедленно вспыхнув.

– Ну, выкладывайте: что у вас произошло? И не увиливайте, от вас за версту разит заговором. Я жду!

– Да полно тебе, яхонтовый ты наш! Соскучились, вот и рады. – Луше всегда легко давался обман, на то она и цыганка.

– Вера? – Вольский взял девушку за подбородок и взглянул в глаза. Она собрала все свое мужество и выдержала сей пытливый взгляд.

– Да, Андрей Аркадьевич, очень рады, соскучились, – пролепетала она, силясь не краснеть.