Том 5. Публицистика. Письма - Игорь Северянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24 Перелив. Переливом называется стихотворение, любое количество четырехстишных строф, причем два последних стиха каждой строфы тождественны, т. е. рефен. Перелив идет все время на два созвучья, рифмующихся через стих.
Я слышу в плеске весла галер,Когда залив заснет зеркально,Судьба Луизы де-Лавальер —И трогательна и печальна.
Людовик-Солнце, как кавалер,Знал тайну страсти идеально.Судьба Луизы де-ЛавальерВсе ж трогательна и печальна.
Когда день вешний нежданно сер,И облака бегут повально,Судьба Луизы де-ЛавальерТак трогательна и печальна.
Пусть этот образ из прежних эрГлядит и тускло и банально:Судьба Луизы де-ЛавальерВсегда пленительно-печальна.
25. Переплеск. Переплеском называется стихотворение любым размером, 1-й стих которого состоит из некоторого количества слов с одинаковым для каждого слова ударением, причем этот стих варьируется посредством перестановки слов столько раз, сколько слов имеется в стихе. От количества слов первого стиха зависит количество строф стихотворения. В строфе должно быть 4 стиха. Рифмовка: 1-й стих рифмуется с 4, 2-й с3. 5-й с 8, 6-й с 7, 9-й с 12, 10-й с 11, 13-й с 16, 14-й с 15 и т. д.
В мое окно глядит луна.Трюмо блистает элегантное.Окно замерзло бриллиантное.Я онемела у окна.
Луна глядит в мое окно,Как некий глаз потустороннего.С мечтой о нем, молю: «Не тронь его,Луна: люблю его давно…»
В мое окно луна глядитТо угрожающе, то вкрадчиво.Молюсь за чистого, за падшегоВ порок, с отчаяньем в груди.
Луна глядит в окно мое,Как в транс пришедшая пророчица.Ах, отчего же мне так хочетсяПереселиться на нее?..
Заключение
Современному поэту рекомендуется избегать следующего:
1) Метафор, эпитетов, аллегорий, олицетворений, гипербол и антитез, многократно использованных и ставших вследствие этого стереотипами.
Примеры:
в житейском море; в пучине горя; болтаюсь, как. щепка; прекрасна, как ангел; красива, как роза; мраморные плечи; снег блестит, как бриллианты; тает, как воск; мрачна, как ночь; они были различны, как ночь и день; я испытал бездну счастья; цветы нашептывают сказки; он надежен, как скала.
2) Погрешностей против эвфонии, т. е. какофонии.
Примеры:
широка, как Ока; оку незримый (окунь незримый); вытравлять же ребенка (жеребенка); от чувств стволы.
3) Рифм глагольных и общепринятых, заменяя их, по возможности, новыми или более редко употребляемыми. Только при свежести образа и оригинальности построения фразы банальные рифмы терпимы.
4) Неоправданных и вычурных неологизмов, варваризмов, в которых нет особой надобности, и безусловных архаизмов.
5) Ломки ударений, противной духу русского языка, или явно устаревших ударений.
Примеры: ненАвисть, столяр, молодежь, звОнит, прыгнУл, откупорить, крапивА, тУфля, красивЕе, парАлич, музЫка, толпЫ (им. падеж мн. ч!), высотЫ, искрИстый, приспособил.
6) Путаницы в глаголах: надеть (что-нибудь) и одеть (кого-нибудь).
7) Произношения в родительном падеже местоимения «она» как «еЯ» (и в винительном и в родительном произносится как «еЁ»!). Это же относится и к местоимению «онЕ» и к числительному «однЕ» (в обоих случаях произносится как «они» и «одни»!)
Рекомендуется как можно шире пользоваться следующим:
1) Мало использованными или вновь найденными эпитетами, метафорами, антитезами и пр.
2) Обращать усиленное внимание на эвфонию, аллитерацию и градацию.
3) Новыми рифмами (обратив особо-пристрастно внимание на использование гипердактилических рифм), ассонансами и диссонансами, предварительно тщательно их продумав, дабы они звучали.
4) Многостопными обыкновенными, но мало принятыми размерами.
5) Размерами с кодами внутри и размерами смешанными (сложными).
6) Различными фигурами строф и разнообразными стилистическими формами.
Письма
Письма к Августе Барановой
Toila. 5 июня 1921
Светлая Августа Дмитриевна! Все Ваши письма (их всего 4) получены мною. Не отвечал же я потому, что с 11-го марта по 29 апр<еля> мы с М<арией> В<асильевной> уезжали из Эстии — сначала были в Риге, а из Латвии проехали в Литву, где дали вечера в Ковно и Шавляве. В Ковно прожили 27 дней. Всего же за это время дали 3 вечера (1 в Риге). В январе мы уже один раз побывали в Риге, где было тогда дано 2 концерта. Весь май прошел в поездках по Эстии — по докторам, т. к. здоровье М<арии> В<асильевны> весьма расшатано за последние годы. Она и всегда-то была малокровна и слаба, перенесенные же за это трехлетье невзгоды сильно отразились на ней. Теперь мы на днях вернулись из Дерпта (я дал там попутно концерт), и вот я, извиняясь перед Вами, дорогая и хорошая, за вынужденное долгое молчание, с особым удовольствием пишу Вам. Нас очень обрадовало известие, что Вы приедете в Тойлу — в нашу очаровательную прелестную, пленительную! Да, обязательно приезжайте и дождитесь нас там: я подписал условие с ковенским импрессарио на Берлин, и на этих днях мы туда уезжаем. Дней через 8-12, вероятно. Пробудем в Германии неделю-другую. Возможно, побываем и в Париже. Вернемся во всяком случае не позже 1–7 июля. Поэтому очень просим Вас обязательно нас дождитесь в Тойле. Когда Вы будете в Нарве, дайте моей маме (Наталии Степановне Лотаревой, Toila, Severjaänin) телеграмму, и она вышлет на станцию (7в<ерст>) кабриолет и пони. Кучер — Николай Николаевич Фридрихсен, бывш<ий> равл<яющий> имения под Сиверской. Приятно, правда, проехаться в Берлин и Париж, но летом, когда здесь так чудесно, обидно уезжать отсюда. С большим удовольствием бы поехал осенью. Но условие уже заключено, теперь поздно переделывать его. Целые дни мы проводим в природе. Ходим за 3–5 верст в леса. Я постоянно ловлю форелей. Это такое громадное удовольствие — рыбная ловля. Пишу много: за 3 1/2 года написал четыре тома. Посылаю Вам одну из трех вновь выпущенных в Эстии книг. Издание эстонского изд<ательст>ва «Odamees» в Юрьеве. Две другие передам лично, т. к. в настоящее время их у меня нет Т. XII («Менестрель») печатается в Берлине у Закса. Вскоре выходит.
Итак, ожидаем Вас к себе непременно. Очень и очень хотим Вас, как всегда, видеть. Телеграфируйте из Стокгольма, когда выезжаете. Возможно, что еще застанете нас здесь до отъезда нашего. Отвечу телеграфно, когда выяснится день отъезда. Целую Ваши ручки. Марии Асаф<ьевне> и Вере Асаф<ьевне> прошу передать наш сердечный вспомин. М<ария> В<асильевна> обнимает Вас крепко. Пишите. Асаф Асафович постоянно с нами, мы всегда говорим о нем, как о живом.
Сердечно Ваш Игорь.
Toila, 5.VII.1921
Мы очень удивлены, дорогая Августа Дмитриевна, что до сих пор не получаем от Вас телеграммы, в которой Вы сообщили бы нам о дне Вашего в Эстию приезда. Получили ли Вы мое заказное письмо и «Вервэну»? Поездка в Берлин отложена до поздней осени, поэтому мы проведем все лето в Тойле и будем Вам сердцем рады. Приезжайте непременно: здесь очень красиво, благостно и интимно.
У меня к Вам большая просьба: в Стокгольме — «Северные огни» Ляцкого. Это издательство, кажется, поставлено на широкую ногу. Я прилагаю к этому письму библиографию, которую было бы желательно пока заправилам. Хотелось бы знать — сколько и какие именно книги пожелает Ляцкий приобрести и на каких условиях. Особо дорожиться не приходится, т. к. весьма стеснен в средствах. Аванс в какую-нибудь тысячу шведских крон меня бы весьма устроил. Непосредственно же к нему обращаться считаю не очень удобным:
в этом несколько дурной тон.
Если эта просьба Вас не затруднит, Вы меня исполнением ее много обяжете.
Пишите, не забывайте нас, приезжайте. Целую Ваши ручки. Привет Марии и Вере Асаф<овнам>. М<ария> В<асильевна> Вас крепко целует. Ваших приветствует. Здоровье ее меня более, чем тревожит.
Сердечно Ваш Игорь.
Тойла. 13 октября 1921 г.
Светлая Августа Дмитриевна!
Все письма Ваши, — милые, сердечные, интересные, — я получил. Я не отвечал Вам своевременно, — я переживал тяжелое. Теперь мы расстались, на днях я уезжаю в Берлин, оттуда в Париж и южнее. Неделя назад, как я вернулся из Ревеля, где провел полтора месяца. Я гастролировал там в «Mon repos» (5 гастролей) и один раз выступил в «Драма-театре».
Со мною в Берлин едет эстийская поэтесса Фелисса Крут, моя невеста. Она — девятнадцатилетняя очаровалка. М<ария> В<асильевна>, за семь лет не пожелавшая меня понять и ко мне приблизиться, снова одинока. Я жалею ее, но виноватым себя не чувствую. Вы знаете сами, что давно уже все шло к этому. Жить с поэтом — подвиг, на который не все способны. Поэт, пожертвовавший семью годами свободы своей во имя Любви и ее не обретший, прав прекратить в конце концов принесение этой жертвы, тем более, что никому она и не нужна, ибо при «нужности» была бы признательность и более бережное отношение. Я благодарен Балькис за все ее положительные качества, но одно уже отрицательное — осуждение поэта — изничтожило все хорошее.
