Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зазвонил телефон.
– Миш, возьми трубку! – крикнула Лариса из ванной, где наводила красоту.
Голос ее звучал уже почти нормально.
Звонила Нина. Перед самым Новым годом им наконец выделили телефонный номер, и теперь сестра никак не могла наиграться, словно специально выискивая поводы, чтобы кому-нибудь позвонить.
– Мишка, ты чего там торчишь? – затараторила Нина. – Почему не идешь? Где Ларка? Вас все ждут, уже девятый час.
– Лара переодевается, мы сейчас придем, буквально через пять минут. Я с ней столкнулся у самого дома, решил подождать, чтобы вместе прийти.
– Дурь какая-то, – презрительно фыркнула Нина. – Какая разница, вместе приходить или по отдельности? Вечно ты…
– Мы скоро придем, – спокойно и твердо перебил ее Михаил и положил трубку.
Лариса появилась в красивом изумрудно-зеленом платье с золотистыми пуговицами на груди. Черные, как вороново крыло, волосы уложены, кончики загнуты наружу, на темени перехвачены эластичной лентой в цвет платья. Улыбка вымученная, но лицо в целом вполне обычное, даже нос обрел нормальный вид. Глаза пока еще слегка припухшие, но это ничего, пока дойдут по мартовскому морозцу до нужного подъезда, отек почти сойдет, никто ничего не заметит. Вроде и весна наступила, если по календарю, а холод стоит, как будто все еще февраль. Не зря в народе говорят: «Пришел марток – надевай семеро порток». И под ногами снег и слякоть.
Они вышли на улицу, и Михаил притормозил.
– Давай постоим пару минут, – предложил он. – Ты продышишься на свежем воздухе, порозовеешь.
Лариса молча кивнула и остановилась. Потом негромко проговорила:
– Коле не рассказывай, ладно? Все это пустое, бабское… Просто настроение.
– Конечно, я понимаю. Не волнуйся, ничего не скажу.
– Спасибо тебе, Миш.
– Да не за что – улыбнулся он. – Дело житейское.
– Все равно спасибо.
«Пора, – подумал Михаил. – Вот теперь, кажется, пришло время действовать».
* * *
Ах, как ему нравился этот сталинский дом на Ленинском проспекте! Основательный, восьмиэтажный, из категории так называемых «директорских», с толстыми стенами и высокими потолками. В «номенклатурных» домах все еще шикарнее, но и «директорский» для Михаила Губанова выглядел пределом мечтаний. По сравнению с таким домом их хрущевка смотрится собачьей конурой. Но если вспомнить жизнь в бараке, то теперь они живут просто-таки в хоромах. Мать всегда говорит, что нужно уметь довольствоваться малым и быть благодарным за все бесплатное, что дает государство: «Если лучше, чем было раньше, – то и слава богу». А вот он так не считает. Не хочет довольствоваться малым. Он хочет больше. Намного больше.
Михаил толкнул тяжелую дверь и вошел в подъезд. Дом построили еще до войны, и в самый разгар сталинских репрессий многие квартиры опустели. Здесь жили директора крупных предприятий и важные начальники, и когда такого человека арестовывали, члены семьи далеко не всегда могли оставаться в своем роскошном жилье. Жен и детей «врагов народа» выселяли в дома-общежития, а бывало, что и жену сажали, а детей отправляли в детские дома. Часть квартир, хозяева которых не провинились перед властью, так и остались отдельными, другая же часть была превращена в коммуналки. Именно в такую коммунальную квартиру и зашел Михаил Губанов, открыв дверь своим ключом.
Ну, насчет того, что ключ «свой», это, конечно, сильное преувеличение, но самому Михаилу нравилось так думать. Ключи от квартиры и комнаты передал ему друг детства, который жил здесь с матерью. Мать давно и тяжело болела, и друг Витя получил отсрочку от службы в армии как единственный кормилец матери-инвалида. А в прошлом году мать умерла, и Витька получил повестку, поскольку из призывного возраста еще не вышел. Уходя в армию, он передал Мише ключи с просьбой периодически «проведывать нору», как он сам выразился. Поливать цветы, которые любовно разводила покойная мама и избавиться от которых у Вити рука не поднималась, проверять, не потекли ли батареи. В такой версии история звучала вполне благопристойно, и Миша быстро и без труда забыл, что ни о чем таком его Витька вообще-то не просил. Наоборот, Миша сам предложил присматривать за комнатой, поливать цветы и контролировать водоснабжение и электрику.
– Да зачем? – удивился тогда Витя. – У меня отличные соседи, я им ключ от комнаты оставлю, они все сделают. И цветочки обиходят, и протечку устранят, если что.
– Вить, ну ты не мужик, что ли? – застенчиво промямлил Миша, и друг понимающе усмехнулся.
– Барышень водить собрался? Ну-ну.
– А куда еще мне их водить? – сердито огрызнулся Михаил. – У меня мать постоянно дома, еще сестра там же, а моя комната – запроходная, нужно мимо них ходить.
– Ну, святое дело, – ухмыльнулся Витя. – Води сколько влезет, лишь бы впрок пошло. Соседей предупрежу. Да ты их всех знаешь, ты же много раз ко мне приходил.
И вот уже без малого год, как Михаил регулярно приходил в квартиру на Ленинском проспекте. Он не стал пичкать жильцов байками о том, что якобы следит за порядком в комнате друга. Зачем оскорблять недоверием соседей, которые могут обидеться на то, что им не оставили ключи и, стало быть, считают нечистыми на руку или недобросовестными? Но и всю правду рассказывать не собирался.
– Если честно, мне просто нужно место, чтобы побыть одному, в тишине и покое, – сказал он, стараясь выглядеть искренним и слегка виноватым. – У меня служба ответственная и нервная, а дома я совершенно не могу полноценно отдохнуть. У нас мама очень пожилая и плохо слышит, у нее телевизор и радио всегда на полную громкость включены, какой уж тут отдых, сами понимаете. А попросить маму сделать звук потише у меня язык не поворачивается. Это же мама, она на нас всю жизнь положила. Книг она не читает, для нее радио и телевизор – единственное развлечение, окно в мир, так сказать.
Он врал, что называется, щедрой рукой, большим половником. Татьяна Степановна, конечно, достигла пенсионного возраста, но никто не назвал бы ее очень пожилой, и слышала она превосходно, и книги читала, особенно любила повести Веры Пановой и перечитывала их по многу раз. Но почему бы не солгать, если все равно никто не узнает и не уличит?
– Так приятно слышать, что вы, Мишенька, любите и цените свою маму. У современной молодежи подобное качество встречается крайне редко, – доверчиво ответила старушка Кларисса Вениаминовна.
– На ответственной работе очень важно иметь возможность как следует отдохнуть, – поддакнула ее сестра, такая же старенькая Софья Вениаминовна. – Приходите, когда нужно, мы всегда напоим вас чаем и чем-нибудь угостим. А уж тишину и покой мы вам гарантируем, в нашем доме такие толстые стены, что вы ничего не услышите, даже если будут кричать.
Михаил про себя называл сестер Старшая и Младшая, потому что даже мысленно произносить их длинные имена-отчества ему было лень. Разница в возрасте у старушек была совсем небольшой, года два-три, и в их весьма преклонном возрасте невозможно было определить на глазок, кто на самом деле старше, а кто моложе, обеим было около восьмидесяти. Когда-то, еще до революции, обе были замужем, у одной муж погиб в Первую мировую, у второй – в Гражданскую: был офицером царской армии, вышел в отставку, когда женился (так полагалось), но всей душой принял идеи большевиков и революцию, перешел на сторону Красной армии, стал красным командиром и совершил немало подвигов, за которые его вдове и ее сестре простили дворянское происхождение. Обе сестры Вениаминовны получили в свое время прекрасное образование, знали несколько иностранных языков, в совершенстве владели стенографией и печатной машинкой, поэтому их взяли на работу в Министерство иностранных дел на секретарско-делопроизводительские должности, а потом, уже в конце тридцатых годов, выделили им комнату в этой самой коммуналке.
С обитателями двух других комнат Михаил почти не сталкивался, знал только, что в одной комнате, самой маленькой, живет какая-то одинокая чиновница городского уровня, в другой – врач-стоматолог с семьей. Миша приходил сюда, как правило, по воскресеньям днем, чиновница и стоматолог в выходные дни дома не сидели, а вот Вениаминовны всегда были на месте.
Сегодня, едва открыв дверь в большую квадратную прихожую, Михаил уловил восхитительный запах сладких булочек с изюмом, к которому примешивался другой аромат, незнакомый и показавшийся странным.
– Мишенька!
Из кухни выглянула Младшая Вениаминовна в фартуке, держа на весу перепачканные чем-то руки.
– Как хорошо, что вы сегодня пришли! А мы как чувствовали: затеяли новый эксперимент по старой книге.
Она радостно и дробно рассмеялась.
– Проходите сразу в кухню, мы вам нальем чайку, булочки только-только из духовки. А если останетесь к обеду, то у нас сегодня фрикандо по-славянски. Мы с Клариссой никогда прежде не пробовали его
