Холодная ярость - Сергей Зверев

– Не замполита, а заместителя командира части по воспитательной работе, – поправила свою новую подругу Антонина Тимофеевна.

– Не-е-е-ет, – мать Александра злобно глянула на собеседницу, – именно зам-по-ли-та, – четко произнесла она. – А я-то, я-то! Бестолочь. – Вероника Николаевна принялась за себя, словно фурия летая по квартире Антонины Тимофеевны, и все еще не могла успокоиться, вспоминая свой утренний звонок подполковнику Агафонову.

Разговор пошел совсем не так, как предполагала Вероника Николаевна. Она и предположить не могла, что ни один из пунктов ее ультиматума не будет принят. Наоборот. Она сама оказалась заложницей своей агрессии. После грозного: «Это, как и обещала, вам звонит мать Кондратьева», – последовал спокойный ответ:

– Здравствуйте, здравствуйте. – Голос на том конце трубки лучился радушием, и мать Александра уже была полностью уверена в своей победе. Ан нет. – А вы, Вероника Николаевна, здорово меня разыграли, – насмешливо произнес подполковник. – Особенно насчет «очень дорогой женщины».

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Кондратьева, понимая, что разговор не будет таким гладким, как она того ожидала.

– Ну, как же – актриса МХАТа… Честное слово, вы были очень убедительны в своей роли, – искренне поздравил собеседницу Агафонов. – И к этому театру я отношусь с большим уважением, – добавил он.

– Товарищ заместитель командира по воспитательной работе, не морочьте мне голову. – Вероника Николаевна обидчиво поджала губы и, понимая, что здесь что-то не так, перешла в решительную атаку: – Я хочу немедленно узнать номер телефона, по которому мы можем связаться со своими детьми. Рядом со мной сидит и мать Владимира Локиса, – категорично добавила она.

– Вероника Николаевна, здесь у нас армия, а не детский сад. И ваш сын – солдат, а не сопливый мальчик из яслей, – в такой же резкой форме, но более мягким тоном отвечал подполковник. – А в армии, да будет вам известно, иногда выполняют боевые и учебные задачи, проходят комплексное тактическое обучение. В данный момент ваш сын находится на плановых учениях. Это все, что я могу вам сказать, – отрезал Агафонов и просительно-уничижительным тоном добавил: – И, пожалуйста, не надо больше беспокоить такими пустяками ни командира части, ни меня. До свидания, – и положил трубку.

Именно тон последних предложений и взбесил Веронику Николаевну.

– Хам! Быдло! Мужик! – вопила она, мечась по тесной квартирке. – Если бы наши сыновья не служили в его части, он бы, наверное, послал меня ко всем чертям открытым текстом.

– Вот видишь, – успокаивала подругу Антонина Тимофеевна как могла, – не послал же. Значит, дети наши у них на хорошем счету.

– Как же я так опростоволосилась, – не унималась Кондратьева. – Надо было вчера его прямо там, на КПП и дожимать. А я тут раздухарилась… Балда. Ничему в театре не научилась. Как переигрывала, так и переигрываю.

– Вероника, вы прекрасная актриса, – елейно заметила Антонина Тимофеевна, для которой артисты вообще были людьми с Олимпа, если не богами, то полубогами – точно.

– Только не надо меня утешать. – Вероника Николаевна угрожающе зыркнула на подругу. – Мы с тобой так ничего и не добились, да еще меня на посмешище выставили. Это нормально?

– Нормально. – Антонина Тимофеевна пожала плечами. – С простыми людьми почти всегда так и бывает.

– Ну не-е-е-ет, – грозно пообещала Кондратьева, – я этого дела так не оставлю. Я на них управу найду.

– Чего ты так кипятишься? – сказала мать Володи. – Может, наши мальчики и вправду на учениях? Я вот давеча Толику звонила, сослуживцу его. Он тут, через несколько кварталов с супругой живет, – пояснила Антонина Тимофеевна. – Так он тоже говорит, что Володька на учениях.

– А ты спроси у своего Толика, с каких это пор каптерщиков стали посылать на учения? – ехидно заметила Вероника Николаевна.

– Да ну тебя, – досадливо махнула на подругу рукой Антонина Тимофеевна и включила телевизор. – Пыхтишь, будто самовар, а толку никакого. Только нервы гробишь.

– Будет толк, – мстительно пообещала Кондратьева, лихорадочно перелистывая странички записной книжки, отыскивая телефоны нужных людей. – Они у меня еще попляшут…

Звонок в дверь прозвучал неожиданно резко.

– Ты кого-нибудь ждешь? – перешла на шепот Вероника Николаевна.

– Нет. – Локис тоже почему-то перешла на шепот. – А что?

– Не открывай, – все тем же заговорщицким тоном посоветовала подруга.

– Да ну тебя, – уже в голос произнесла Антонина Тимофеевна, – совсем тут с тобой ненормальной станешь.

В дверь снова позвонили, и хозяйка квартиры пошла открывать. На пороге она увидела то, что меньше всего ожидала увидеть. За дверью ее встретила съемочная группа во всеоружии: оператор, камера, в глаза бил свет, сзади топтался еще один мужчина, а нагловатого вида, явно не русская, девушка без спросу сунула в лицо Антонины Тимофеевны микрофон с синей надписью «ВВС» и с небольшим акцентом спросила:

– Антонина Тимофеевна Локис – это вы?

– Я, – коротко ответила опешившая хозяйка.

– Антонина Тимофеевна, это ваш сын? – И журналистка сунула Володиной матери снимок, беспардонно оттесняя хозяйку в глубь квартиры, отвоевывая место для съемочной группы. – Это Владимир? – повторила свой вопрос настырная девица.

– Да, это Володя. А что? – насторожилась Антонина Тимофеевна.

На снимке действительно были сфотографированы ее Володька, его сослуживец Саша Кондратьев и их командир. Фамилию она точно не помнила, кажется, Коноваленко. Она его видела несколько раз. Отпираться было бесполезно. Да и зачем? Она своего Володьку знала. Он не мог натворить ничего такого, за что бы матери было стыдно. Да и эти люди не из милиции, а с телевидения. И потом, они уже увидели в комнате большой портрет сына.

– Значит, он тоже сейчас в Гренландии? – спросила девица, демонстрируя Антонине Тимофеевне другую фотографию. На ней Коноваленко был изображен на носилках, в полной боевой амуниции, весь перевязанный и загипсованный, с натянутым на глаза капюшоном. – Этот снимок сделан несколько часов назад в Гренландии и передан всем информационным агентствам мира, – профессионально давила телеведущая.

– В какой Гренландии? – Хозяйка, словно загипнотизированная, смотрела на красную лампочку, горевшую на панели видеокамеры. – Он на учениях…

– Это же его командир? – не унималась настырная барышня. – Верно?

– Ну да, – согласно кивнула Антонина Тимофеевна.

– И этот человек, – девушка чиркнула ногтем по фотографии, – сейчас в одной из больниц Гренландии. Значит, и ваш сын тоже там?

– Мой сын за амуницией поехал, в Нижний Новгород. – Антонина Тимофеевна не моргнув глазом соврала, повторив байку Володи. – Я не знаю, может, этого человека и послали куда, – она указала на фото перебинтованного капитана, – а мой Володя каптерщиком служит.

– А как же вы тогда объясните, что на фотографии он с полной выкладкой? – не унималась дотошная журналистка. – И что может делать каптерщик при полной амуниции на полосе препятствий?

– А ну-ка, дамочка, – грозно подала свой голос Вероника Николаевна, доселе скрывавшаяся на кухне. Видимо, съемочная группа была не теми, кто должен был прийти за ней, и Кондратьева, послушав из-за двери разговор, осмелела и решительно вступилась за подругу. – Что тут происходит? Вы кто такая? – Вероника Николаевна уперла руки в бока, перегородив таким образом добрую половину небольшой комнаты, и грозно двинулась вперед, применяя тактику постепенного выдавливания за дверь.

– Я журналист, телеведущая, – вежливо улыбнулась представительница СМИ.

– А разрешение на съемки у вас есть? – грозно вещала Кондратьева. – Согласия хозяйки вы спросили? Тонечка, – Вероника Николаевна на секунду обернулась к подруге, – ты им обещала интервью?

– Нет, – затрясла головой хозяйка дома.

– Извините… – Девушка начала было качать права, но с Вероникой Николаевной такие номера не проходили. Уж эта роль была ей хорошо знакома. В театре ей постоянно доставались персонажи сродни фрекен Бок.

– Нет, уж это вы извините, – перехватила она инициативу, которую больше не собиралась выпускать из рук. – Кто вам дал право врываться к больной женщине со своими дурацкими расспросами? К инвалиду второй группы! – Вероника Николаевна зычно клеймила позором съемочную группу.

– Я не инвалид… – осторожно вставила хозяйка.

– Зато я инвалид. – Кондратьева грозно глянула на подругу. – И у меня больное сердце. Вы об этом подумали? А если бы вдруг случился приступ?

Вероника Николаевна грамотно оттерла опешивших телевизионщиков на лестничную площадку и захлопнула за собой дверь.

Антонина Тимофеевна постояла с минуту, прислушиваясь к подъездным словоизвержениям Кондратьевой, и вдруг у нее задрожали ноги, участилось дыхание и сердце в груди стало биться с такой силой, что каждый удар отдавался в глазах желто-черными кругами. До женщины стал постепенно доходить весь смысл только что произошедшего.