Меч Шаннара - Терри Брукс

Меньон спал и ничего не знал о тревожных событиях, которые произошли этой ночью на берегу Серебряной Реки. На следующее утро Меньон проснулся рано. В его голове созрел новый план. Он решил идти в северо-восточном направлении, ибо, по его мнению, в этом случае было больше шансов догнать жителей Долины. Он был уверен, что друзья придут к берегу Серебряной Реки, а потом должны выйти к Аннарским горам. Берег Серебряной Реки — это не то место, где они обязательно должны встретиться. И Меньон уверенно направил свои стопы дальше. Он уже начал подумывать о том, как бы достать кое-какое пропитание на следующие дни. Он шел вперед, напевая себе под нос и посвистывая, и был в самом бодром и радостном расположении духа в ожидании предстоящей встречи с друзьями. Он уже представлял себе удивление на недоверчивом лице Флика при его неожиданном появлении. И он планомерно продвигался вперед, будто измерял землю ровными, четкими шагами. Со стороны его можно было принять за бывалого охотника или лесника.

На протяжении всего пути Меньон снова и снова вспоминал все происшедшие с ними события и склонялся к мысли о том, что все это представлялось чрезвычайно важным. Нельзя было забыть это или отмахнуться от этого. Ему было известно лишь немногое из истории Великих Войн или о Совете Друидов, еще меньше он знал о мистическом существе по имени лорд Уорлок и его поражении в войне, полученном в результате объединенных действий трех наций. Жаль, что он, к сожалению, имел весьма скудные данные о роде Шаннара и лишь кое-что слышал о легенде, связанной с этим легендарным Мечом, который символизировал притягательную для всех народов мечту о полной свободе. Для Меньона довольно трудно было принять на веру истинную тайну происхождения Ши, Однако он вынужденно признался себе в том, что и в самом деле Ши всегда был похож на полуэльфа. Просто в это трудно было поверить. Его не покидало инстинктивное ощущение того, что одно или несколько звеньев этой цепи были разорваны, потеряны или отсутствовали вообще. Поэтому сложно было до конца понять эту историю, понять, почему два жителя Долины, подобно листьям, гонимым ветром, вынуждены странствовать по свету. Меньон привык верить фактам, а в этой истории с Мечом Шаннара их было явно недостаточно.

В то же время Меньон ясно сознавал, что так или иначе он стал уже неотъемлемым звеном в этой цепи, участником этого рискованного путешествия, отправиться в которое его, в основном, побудили теплые дружеские чувства к Ши. И Фликом руководили те же чувства. Меньон до сих пор не понимал, какие силы — помимо дружбы с Ши — заставили его мгновенно согласиться на эту авантюру. Ему хватало собственных путешествий, всегда сопряженных с риском и опасностью. При этом Меньон и не скрывал, что никогда особенно не вникал в проблемы чужих людей. Ведь все-таки он был принцем Леа. И он жил так, как хотел, даже не утруждая себя хоть немного заниматься делами королевства.

И вдруг прямо на его глазах удобная гладкая тропа, поросшая шелковистой травой, стала меняться и постепенно превратилась в едва заметную линию на грубой, неровной поверхности земли, что требовало гораздо большей осторожности от путника, следовавшего по этой тропе. Меньон вынужденно замедлил шаг, внимательно изучая причину этого резкого изменения. Однако тропа проглядывалась лишь на расстоянии очень близком от него. Он тяжелой походкой, как бы нехотя, медленно ступал по земле, теперь уже сомневаясь в правильности выбранного им самим маршрута. Он осторожно осматривался по сторонам, и внезапно его острый слух уловил звук человеческого голоса. Он остановился, прислушался. Вокруг стояла тишина. Приписав этот послышавшийся звук своему расстроенному воображению, Меньон решительно пошел дальше. Но звук возник вновь. И после минутного молчания повторился опять и опять. Теперь Меньон совершенно отчетливо слышал звучание женского голоса, тихого и печального. И странным было то, что где-то впереди него женский голос пел какую-то мелодию или песню. Он пошел еще быстрее, не веря своим ушам, но с каждой минутой женский голос усиливался. Тихая песня наполняла все его существо уверенностью и радостью. Это было незнакомое чувство, не испытанное им до сих пор. Казалось, этот женский голос лился отовсюду, он был в воздухе, в шелесте травы и листвы. Он увлекал, обволакивал, с поразительной настойчивостью проникал в потаенные уголки души принца Леа, вызывая у него ощущение невероятной легкости. Несмотря на внутреннюю тревогу, Меньон шел, широко улыбаясь и посмеиваясь над забавными образами счастливой песни. Где-то в глубине рассудка мелькнула мысль о том, что может делать женщина в этих глухих, диких местах, на многие сотни миль удаленных от цивилизации, однако, песня снова унесла все тревожные догадки и рассеяла сомнения. Голос был такой ласковый, искренний, сердечный, что трудно было не подчиниться ему.

Некоторое время Меньон шел, и душа его пела вместе с этим чудесным голосом. И вдруг он остановился. Прямо перед ним под сенью раскидистого дерева сидела обладательница чудесного голоса. Это была юная прекрасная девушка. Она так мило и естественно смотрелась на фоне диких кустов и больших деревьев, что казалось, она провела здесь целую вечность и каждая травинка, каждый лист приветливо склоняли перед ней свои зеленые головки. Меньон не стал скрывать своего появления и направился прямо к девушке, не в силах устоять перед ее свежестью и красотой. Юная прелестная дева ничуть не смутилась, не испугалась; она продолжала самозабвенно петь и звала Меньон подойти поближе. Приглашающий жест красавицы отчасти насторожил его, и Меньон остановился на расстоянии нескольких футов от нее. Каким-то шестым чувством, неожиданно возникшим в глубине души, Меньон понял, что здесь что-то не так, не стоит подходить вплотную к этой красавице. Почему эта лесная фея совсем не испугалась и зовет совершенно незнакомого ей человека подойти поближе? Кроме интуитивного предубеждения, в Меньоне говорила привычная осторожность охотника и заповедь бывалого путешественника: быть осторожным с вещами и явлениями, которые не вписываются в привычный ход событий. Все это вместе взятое побудило Леа остановиться. В эту минуту девушка исчезла, ее ангельский голос точно растаял в тумане, а Меньон остался стоять перед необычным, странным деревом, которое непонятно откуда возникло перед ним.

Какое-то мгновение Меньон стоял в совершенной растерянности, отказываясь поверить в происходящее, затем встрепенулся, тряхнул головой, потопал ногами, пытаясь сбросить наваждение. И в этот самый момент земля у него под ногами разверзлась, и из глубины показались многочисленные крючковатые корни. Эти большие крепкие корни цепко обхватили ноги Меньона и не выпускали его из своих древесных тисков. Меньон делал отчаянные усилия, пытаясь высвободить ноги. Но корни, подобно диким лианам, оплели его ноги и пригвоздили его к земле. Ужас ситуации усугубляла полная неподвижность Меньона, лишь в руках ощущалась еще некоторая сила. И тут странное дерево внезапно сдвинулось с места и медленно направилось прямо на него. Ветки сами тянулись к Меньону, они пугающе раскрывали свои объятия; на концах веток он успел разглядеть небольшие, но, видимо, смертоносные иглы. Мобилизовав все внутренние силы, Меньон резким движением сбросил сумку и колчан со стрелами наземь, выхватил меч и принялся яростно размахивать им вокруг себя, не давая приблизиться чудовищному дереву. Теперь он ясно осознал, что юная красавица нарочно заманила его своей песней в эти колдовские сети. Меньон стал неистово рубить корни вокруг себя, однако вскоре понял, что не сможет полностью вырваться из этих дьявольских пут, потому что корни так плотно обвили его ступни, икры ног, что рубить мечом эти сучковатые корни было крайне опасно: можно было повредить собственные ноги. Меньона охватило жуткое паническое состояние, он обреченно подумал, что уже не успеет освободить полностью ноги и вступить в схватку с деревом, пока то не приблизилось к нему вплотную. Но уже через минуту, обуздав собственный ужас и страх, Меньон принялся яростно кричать на движущееся дерево, стараясь не подпустить его ближе. Размахнувшись, он одним ударом срубил несколько веток, и тело его содрогнулось от страшной боли. Казалось, он сам себе полоснул острым кинжалом по всем нервам. Несколько минут бедный юноша корчился в муках. Лицо было искажено болью, с его губ срывалось невнятное бормотание. В страшном напряжении, наперекор судьбе Меньон пытался противостоять кошмару, спрятаться от которого было некуда. Его вдруг обуяла холодная ярость. Он опять поднял меч и… Но у странного дерева были свои зловещие намерения: втянув в себя иглы, оно с шумом выбросило их. И в следующее мгновение на Меньона обрушился целый каскад дьявольских иголок. Часть из них упала на землю, часть запуталась в полах дорожного плаща, застряла в волосах, но даже та малая часть, которая успела соприкоснуться с кожей, уже успела нанести молниеносные ядовитые уколы, боль от которых была невыносимой. Меньону показалось, что ему разом обнажили все нервы. В глазах потемнело, к горлу подступила дурнота, а все его тело, воля и разум, казалось, стали неметь.