Не верь мне (СИ) - Евстигнеева Алиса

Это даже приятно, вспоминать те первые годы нашего знакомства. И почти не больно, потому что мы были счастливы. И это счастье до сих пор согревает наши израненные души, окутывая их подобно старому бабушкиному пуховому платку.

Ему тоже нравится это вспоминать. Серёжка говорит быстро и легко. Ровно до того момента, пока мы впервые не спотыкаемся об Лизунова.

 -И ты повелся на все эти речи? – негодую я.

 -Повелся. Впрочем, я и сейчас думаю, что там было зерно истины.

-В том, что я меркантильная тварь? – даже руками всплеснула, возмущаясь.

-Да нет же, никто об этом и не говорил. Просто он напомнил мне, что в мире слишком много всего есть.

И мне сложно это понять. Сложно пробиться через призму своих же сомнений. Я привыкла считать, что ему стало недостаточно меня. Сейчас это звучит почти смешно. Наивно было полагать, что он сможет жить только мной одной. Мне нравилось ловить его восхищённые взгляды, нравилось наше единение на маленькой кухне, нравилось что наш мир сосредоточен на нас троих… Была в этом доля притягательности, что заставляло чувствовать себя особенной.

-Мы с тобой забыли, что такое жажда жизни. Как это рваться куда-то, хотеть чего-то. Вся проблема в том, что мы были не самыми бездарными людьми в мире, и быстро чего-то добились. Добились того, чего сами не ожидали. Квартира, ребёнок, какие-то там повышения по работе. А дальше… А дальше никаких ориентиров. И меня это напугало. Для нашего возраста это было нормально, Но ведь ни есть хорошо, что в двадцать с копейкой лет мы уткнулись в свой потолок. Ванька лишь напомнил, что потолка этого нет, и надо стремиться куда-то ещё. Мне захотелось перемен.

И вот это действительно нелегко признать. Провести границу или ощутить разницу. Идея изменить жизнь не равна идеи, что у нас была плохая семья. Я как конченная эгоистка переносила всё на себя, циклясь на том, как он относится ко мне. Но изначально это было не обо мне, а об его потребностях и желаниях. Недовольно морщилась при мысли о Серёгиных амбициях, потому что на уровне подсознания понимала, вырастит он, придётся расти и мне, соответствовать. Я не то чтобы не хотела, но боялась, что не осилю, что не способна. Замолкнуть и надуться в попытках сохранить уютный мирок, знакомый и прозрачный, было легче, чем попытаться понять его и попробовать рискнуть. Он рискнул. Я нет.

-Но ты особо и не пояснял.

-Оль, это сложно делать, когда вторая сторона не желает тебя слушать.

Тут мы оба права и неправы. Он томился своим чувством нереализованности, а я своими страхами отвергнутости. Наверное, всё дело в том, что это были наши первые явные несовпадения, и мы просто не знали, что с этим делать. Чем больше я молчала, тем больше он убеждался, что у нас всё плохо. Он пытался что-то менять, а я обнаруживала в этом доказательство, что ему мало того, что у нас было. Он метался, я замыкалась. Мы стоили друг друга.

А после моего дебильного поцелуя с Ванькой всё стало совсем плохо. Я в очередной раз убедила себя, что мне ничего не надо, кроме моей такой знакомой жизни, а он вновь решил, что ему нечего предложить мне.

Нас всё ещё тянуло друг к другу, мы были единственные и самыми желанными, но почему-то забыли рассказать об этом.

 Когда не случилось его повышения, стало совсем невыносимо.

 -Вот тогда я точно стал никем. По крайней мере, переживалось оно именно так.

 -Ты был моим мужем.

 -Да, это точно самое ценное, что мужчина может предложить женщине…

-Это единственное, что я ждала от тебя.

-И как надолго тебя бы хватило? Я не просто уволился, я тогда со психу съездил по чужой роже. По достаточно влиятельной роже. С работой были бы проблемы. Ты бы согласилась всё на себе тащить?

-Да! – упрямлюсь я.

 -А я бы нет. Не смог.

Для него оставался один вариант – уезжать. Менять всё и пытаться начать с чистого листа. А я не хотела даже слышать об этом. Потому что там нас ждал полный мрак неизветности. И хоть в этом я оказалась права. Но моя правота имела очень горький привкус, не неся за собой никакого удовлетворения.

 -Ты же меня толком и не звал.

 -Ты была достаточна выразительна в постановке своих желаний.

 -То есть это я виновата?

-Это значит лишь то, что я не смог принимать твои отказы. До последнего верил, что уеду, добьюсь своего… а потом вернусь этаким героем на белом коне.

 -Серёж, ты звал меня в никуда… Может быть, ели не Аня…

-Знаю. Теперь я это знаю, но тогда всё было иначе. Видел лишь шанс на иное будущее, не догадываясь о том, что реальность она другая. Я чувствовал, что теряю тебя…

-Поэтому и уехал, - язвлю я. – Что б уж наверняка.

 Измайлов не спорит.

-А та ночь… Последняя. Ты уехал. Не попрощавшись, - оказывается, это до сих пор больно. Проснуться в постели, всё ещё влажной от жара наших тел, и не обнаружить Измайлова не просто рядом с собой или где-то в доме, но и в своей жизни.

-Я бы не смог. Просто не смог. Та ночь показала, что мы всё ещё живы. Что МЫ всё ещё есть. Ты спала, прижимаясь ко мне, завёрнутая в простынь, а я разглядывал тебя, жадно заглатывая твой образ. И боялся, что ты сейчас проснёшься, глянешь на меня своими глазищами и всё… Я бы не уехал.

И от этого так не по себе, лишь стоит представить, что чувствовал каждый из нас в то утро. А ещё страшно от того, что было бы, не случись наш приступ помешательства. Крош. Цена нашему безрассудству. Соотносима ли она с той болью, что пришлось пережить каждому из нас? Нет. Крош с Аней перевешивают всё. Все потери и приобретения. Если смотреть на нашу сказку с этой стороны, то всё кажется вполне… выносимым. Нет, не легче или проще. Всего лишь выносимо.

Впрочем, всё пережитое очень быстро отходит на второй план, стоит мне услышать продолжение.

Серёгино состояние в первые месяцы после отъезда мне даже понятно. Разочарование и детская обида на мир, хаотичные попытки всё исправить. Ему все ещё хотелось доказать мне, себе, миру, что он стоит чего-то большего. Самое смешное, что у него практически всё для этого было: он не боялся работать, он был прекрасным специалистом, который не просто разбирался в машинах, он по ним тащился и пёрся… Отсюда вполне понятна его болезненная реакция на тот глупый случай из диалога с Анюткой. Фанатеть по машинам и не иметь своей. У нас просто… не было такой возможности. У нас, а не у него одного. Хоть он и умел мастерски блокировать свои желание, но червячок сомнения, так или иначе, грыз его изнутри.  

 Имея способности, он не обладал подходящим мышлением для того, чтобы кардинально поменять свою жизнь. Серёжка был хорошим исполнителем, заточенным на выполнение конкретных задач. И опять же я могу это понять. Такой же была, пока из меня администратора не сделали. Потому что, когда тебя отрывают от предельно понятной ситуации – поменять свечи в карбюраторе или принять заказ у клиента, всё меняется, приходится смотреть шире, выискивая перспективы, прогибы, те места, куда вгрызться надо, а не просто вежливо постучаться. Жизнь нас этому научит, но сильно позже.

Короче, у него ничего не получилось, потому что он на тот момент оставался тем же. Хорошим парнем с окраины - простым, верным, в меру борзым. В общих одних его желаний оказалось мало, а времени для того чтобы научиться и перестроиться не было, ведь дома ждала я, обиженная и брошенная. Поэтому он скатился до идиотской попытки поддержать иллюзорность своего благополучия. В голове схлопнулось одно, если есть деньги, значит, всё хорошо. Совершенно поверхностная логика, но там, на расстоянии, он так и не смог придумать иного способа заботиться о нас.

А вернуться… Вернуться гордость и стыд не позволяли. Но сделай он этого, как бы поступила я? Смогло ли моё уязвлённое самолюбие сдержать себя? Сейчас сложно говорить об этом. Знаю, что приняла бы, но насколько безусловно и понимающе это произошло бы, предсказывать не берусь.

В общем, Серёга хватался за любую возможность, за любой заработок… Что в итоге привело к тому, к чему привело. Он влез туда, куда влезать было нельзя. Перегон угнанных тачек. Осознанно или нет, это случилось настолько наивно и слепо, что я даже сама жмурюсь, пришибленная пониманием того, какими мы с ним тогда ещё детьми были. Долго играя во взрослую жизнь и даже родив ребёнка, мы оба застряли в своём развитии. Имея все атрибуты взрослости, никто из нас так и не созрел по-настоящему. Изменения случаться потом, и у каждого свои. С кровью, боем, слезами.