Дровосек - Дмитрий Дивеевский

– Вы думаете, они пустят вперед себя молодежь? Плохо же вы их знаете! Я бы такой уверенности высказывать не стал. Хотя в одном вы правы – Черненко не жилец.

– Конечно, стопроцентной уверенности у нас нет, хотя кое-что мы знаем. Но пусть даже будет по-вашему. Пусть генсеком станет Андрей Громыко или Дмитрий Устинов. Оба они не протянут и двух лет. Приход нового поколения неизбежен, и надо к этому готовиться.

– Как Вы себе это представляете?

– Согласитесь, что СССР полностью зашел в тупик, и мы с Вами немало ему в этом помогли. Здесь и гонка вооружений, здесь и распыление денег на горилл «третьего мира», здесь и Афганистан, и многое другое. Править по-старому в Советском Союзе невозможно. Нужны принципиально новые подходы. А где их взять? Кто будет помогать новому руководству разрабатывать новую тактику и стратегию? Старый состав ЦК? Да Вы лучше меня знаете, что это люди, попавшие туда в основном в результате отрицательной селекции, оплывшие салом и неспособные современно мыслить. Поэтому здесь Горбачеву опереться будет не на кого.

– Вы уже решили, что Мишка будет новым Генсеком?

– Мы этого не решали, Алекс. Об этом говорит логика развития ситуации. Кроме него, молодежи в вашем руководстве нет. Вот мы и видим нашу с Вами задачу в том, чтобы встать рядом с ним и помочь ему выработать новые подходы в обновлении коммунистического строя, его гуманизации и так далее.

Шура с косой усмешкой глянул на Гольдштюкера, который, развалясь, сидел в кресле и слушал беседу. Наконец тот обратился к Бекхему:

– Нет никакой необходимости, Стенли, изображать здесь детский сад. Алекс готов к тому, чтобы играть с открытыми картами. Скажи, Саша, что ты думаешь по данному поводу?

– СССР следует ликвидировать. Исторический эксперимент закончился в нашей стране неудачей, и продлевать ее агонии не имеет смысла. О каком обновлении Вы говорите! Все под корень! Другое дело, что в Союзе это пока понимают только единицы. Мы так долго дурили народу голову, что вера в советскую власть вошла в его кровь. А начинать надо, конечно, с Мишки.

– Вы ведь как-то обмолвились, что знакомы с ним.

– Знакомы. Он чемоданы за мной таскал, когда я в Кисловодск на воды приезжал. Потом стал членом ЦК, участвовал в пленумах. Шапошно общались. Мнения я о нем был невысокого. Мозги на уровне председателя колхоза. Характер прогибистый. Не личность. Так что с этой точки зрения он для нас удача.

– А Вы смогли бы восстановить отношения с ним?

– Прямой возможности я пока не вижу. Ведь просто так посол в какой-то второстепенной стране к члену Политбюро на стакан чаю зайти не может. Вот если бы какой-нибудь солидный повод был, тогда другое дело.

– Хорошо, Алекс. Торопиться не надо. Сегодня у нас только установочный разговор. Как повернется ситуация, мы не знаем. Горби пока еще не генсек, и мы имеем время не спеша подготовить сближение с ним. Например, подумайте, не написать ли в центральную прессу какую-нибудь статью, на которую он обратил бы внимание. Попозже Вы ему и письмо напишите по актуальным проблемам современности. А пока только статью. Но как раз в том ключе, который по нраву, как вы говорите, Мишке. С современными тенденциями. Как Вы на это смотрите?

– Я думаю, что можно тряхнуть стариной.

Шуре не пришлось даже писать статью, чтобы привлечь к себе внимание будущего генсека. Вскоре по каналу МИД пришла шифровка о подготовке визита в Осло члена Политбюро М. С. Горбачева, который будет там несколько часов пролетом по европейскому круизу. Сама жизнь предоставила Бабакину шанс исполнить сольный номер. Он чувствовал себя готовым к этому, потому что успел пройти у Гольдштюкера весьма основательный курс «демократического мышления». Десять лет подряд они занимались становлением Шуры как мыслителя западного склада. Их беседы носили откровенно разъяснительный и инструктивный характер со стороны Гольдштюкера, который давал Бабакину домашние задания, немилосердно требовал ответов по работам современных западных философов и политологов, а также анализа международной ситуации с точки зрения интересов Запада.

Шуре казалось, что он знает Хаима с детства. И еще он был убежден, что Хаим видит его насквозь. Гольдштюкер был действительно талантливым разведчиком. Он умел тонко понимать людей и разыгрывать их слабости в нужном для себя ключе. Десять лет назад Бабакин познакомился с ним, будучи человеком смутным и непонятным даже самому себе. Одно было ему ясно: он хотел вырваться наверх. А вот в какой стране ему хотелось жить, он не знал. Он не любил советскую власть потому, что для него она обернулась полем боя за свои жизненные позиции. Приходилось врать, притворяться, подличать. С другой стороны, воспитание заставляло верить, что может быть другая, идеальная советская власть. Справедливая для всех. Верил потому, что с детства привык не принимать буржуазный строй. Посещение Америки сильно травмировало его, выходца из крестьян-бедняков. Своим мужицким чутьем он понял тогда, что американский образ жизни дает неоспоримо лучшие возможности для бойкого человека. Он благоволил к сильным: дерзай – и ты свое получишь. Наряду со жгучей завистью, которую Бабакин привез из-за океана, в нем поселилось и неверие в преимущества социализма. Он знал, что в России никогда не будет так, как в Америке, и просто пытался создать для себя свое маленькое благополучие в этом опасном партийном мире. Поэтому появление Хаима было в чем-то логичным именно для человека его склада. В самой природе Бабакина было нечто, предполагающее его сотрудничество с иностранной спецслужбой. Сотрудничество, обещавшее процветание и богатство. Быть с ней означало для него иметь возможность однажды вырваться из убогого советского мирка и зажить всласть. Хоть несколько последних лет жизни пороскошествовать так, чтобы все его предки облегченно вздохнули на том свете и сказали: «Ну, не мы, так Шурка за нас счастья хлебанул…»

За годы знакомства с Хаимом они настолько сблизились, что могли доверять друг другу весьма интимные вещи. При этом Гольдштюкер оставался лидером в их отношениях. Он тонко понимал чувства и настроения Бабакина и сформировал из него послушного исполнителя своей воли.

Хаим, со своей стороны, был доволен своим учеником. Когда он впервые увидел Бабакина, то сравнил его с крокодилом, притворившимся бревном. И вправду, партийный босс Бабакин в примитивизме своих инстинктов мало чем отличался от хищного земноводного. Мозг его был неразвит и ориентирован на хватательные инстинкты, слегка прикрытые притворством.

Дальнейшее знакомство с Шурой показало, что бывший заведующий коммунистической идеологией был поразительно безграмотен. Бившийся всю жизнь в попытках одолеть марксистскую заумь, он умудрился обойти своим вниманием основы истории человечества и не знал разницы между Первым и Вторым Римом, не имел понятия о Реформации, считал кальвинистов итальянскими революционерами и даже не читал Библии. Участвовать в споре с подготовленным собеседником Шура не мог, потому что заученные им цитаты из Маркса и Ленина могли показаться убедительными какому-нибудь советскому комсомольцу, но никак не человеку, знавшему основы христианского учения. А таких на Западе было большинство. Перед Гольдштюкером стояла сложная задача – сделать из Бабакина демократически мыслящую личность, в будущем способную играть роль лидера. Шура оказался даровитым учеником, потому что селезенкой прочувствовал, что демократия – это для него. Демократия – это там, где нет уравниловки, и каждый в состоянии хапнуть столько, сколько сможет. И никакой партком ему не указ. А в том, что он пойдет далеко в такой сладкой системе, Шура нисколько не сомневался. Поэтому, на удивление Гольдштюкера, Бабакин старательно зубрил заданный материал и со временем научился довольно сносно владеть понятийным аппаратом демократических политологов. Подчас он заворачивал такие формулировки, что Хаим ему аплодировал. Настал момент, когда учитель констатировал, что его ученик созрел для того, чтобы пудрить мозги своим партайгеноссен по высшей разметке.

– Нам бы таких, как ты, десятка полтора, Саша, – говаривал Хаим Бабакину, – мы бы всю советскую ленинскую чушню в два года развалили. Но ты у нас один, и тебе придется работать практически в подполье. Слишком задубелая эта КПСС, чтобы в ней открыто излагать демократические ценности.

Гольдштюкеру еще предстояло разъяснить Бабакину, что планы США обрушить коммунистический режим в СССР совсем не подкрепляются планами построения там земного рая. СССР должен превратиться в конгломерат враждующих между собой территорий, не имеющих ни денег, ни стратегического оружия. В таком виде это огромное пространство можно будет постепенно осваивать. Сначала с помощью международных миротворческих сил, а потом и с помощью доллара.

Хаим знал, что Шура глубоко равнодушен к судьбам своей страны, но подобные перспективы могут его обеспокоить – он поймет, что ему в этих планах просто нет места. Это обидно – быть одним из авторов развала СССР и ничего не получить. Ведь будет же дележ власти и богатств.