Синельников (сборник рассказов) - Андрей Лях

— Еще один ветрогон пожаловал, — мрачно прохрипел Старый Карл.

— Здравствуйте, Хельмут, здравствуйте, тетя Амалия, — вежливо сказал я. — Приятного аппетита.

Все уставились на меня с неприязнью и подозрением. Для «Вальтера и сыновей» я рисую композитные рамки — есть такая профессия — оружейный дизайнер на вольных хлебах. Старого Карла эти вольности раздражают, вместе с моими картинками он хочет купить и меня самого, я пока что упираюсь, и это нашу акулу злит. Амалия относится ко мне с опаской, всерьез считая главарем и вдохновителем некоего дюссельдорфского заговора лоботрясов, куда я с черными замыслами втягиваю бедного легкомысленного Руди. У Магды ко мне большие претензии в области самолюбия — из-за той оскорбительной легкости, с которой я сначала пал в ее объятия, а затем скоропостижно выпал. Да-с, заносила меня судьба под своды Красного Замка, есть у них такое загородное владение в горах. Роскошный серпантин, рай для мотоцикла и маунтин-байка, и вдобавок недурная рыбалка. Но я рассудил, что Магдалена — слишком высокая цена за эти удовольствия. Руди — хоть я для него идеал и образец, все равно дуется на меня за то, что в последнее время регулярно посылаю куда подальше и только что в рожу не плюю. Впрочем, он парень беззлобный и уже заранее готовит восторги — по глазам видно: уверен, что без очередного фокуса дело не обойдется.

Ввиду сложности ситуации и не без оснований опасаясь быть выставленным за дверь, я решил с ходу пожертвовать ферзя и сдаться на условия Старого Карла. Черт с ним, порисую годик пистолетные композиции за казенным компьютером, египетские пальцы важнее. Но не успел я продумать детали своей почетной капитуляции и не зазвенело еще тяжкое столовое серебро с веттовскими волчьими головами (память о темных лотарингских предках), как все мои разумные начинания полетели куда подальше. Появился еще один, пожалуй, самый колоритный персонаж застолья, родной брат тетушки Амалии, престарелый майор, безумный дедушка Вольфганг Ветте — худющий старикан в домашней пестро-телячьей куртке из чего-то натурального, седой как лунь, с редкими пегими пятнами в кайзеровских усах. Он быстрым шагом подошел к столу и с ненавистью заорал:

— Почему перекрыт сектор обстрела? Немедленно расчистить!

Историю безумия дядюшки Вольфа знает весь Дюссельдорф. Он представитель старшей, военной линии семьи Ветте и, по идее, должен был стать очередным потомственным генералом. К этому все и шло. Юный Вольф блестяще закончил военное училище, не менее блестяще — еще что-то, и потом чем-то с блеском командовал. А вот дальше пошли неприятности.

Его парашютно-десантный полк — кажется, сорок второй — черте чего в памяти держится — перебросили в какие-то жаркие страны после радостного известия о разрешении использовать силы бундесвера за границей. Однако в этих жарких странах дела пошли не так, как хотелось бы, и в итоге доблестный майор Ветте вывел остатки сорок второго полка из каких-то-там джунглей на поляну, с которой их буквально через минуту должны были эвакуировать вертолеты.

Подробостей не помню, но на этой самой поляне приключилась еще какая-то электронная штуковина — то ли авиационная пушка с шестью вращающимися стволами, то ли диковинный пулемет с целой сотней стволов — главное, что-то с электроподачей. И эта мясорубка в три секунды нашпиговала всю поляну и, понятное дело, все, что осталось от полка, свинцом с соответствующими сердечниками и оболочками.

Все, да не все. Управление электричеством — наука, до конца еще не завоеванная людьми — вышла у дьявольской машины четвертьсекундная заминка: искра ли проскочила, аккумулятор ли призадумался, из стволов ли какой-то провернулся вхолостую — сие неведомо, но крошечный пятачок поляны — вздор, метр на два — остался убийственным ливнем не охвачен. И по воле случая как раз на этом пятачке и находился в тот момент майор Вольф Ветте, который без единой царапины стоял столбом посреди окружавшего кровавого месива.

Дальше, само собой, подлетели союзные валькирии, пальнули ракетой и другой, электрический злодей превратился в копченый металлолом, а дядюшку Вольфа повезли объясняться. Сначала в Киншасу, потом в Александрию, а дальше уж и вовсе в Берлин.

Объяснения, надо признать, всех удовлетворили, но на Вольфа Ветте легла скверная тень, и вот с этим поделать уже было ничего невозможно. Вдобавок его волшебное спасение получило в ту пору в верхах нежелательную политическую огласку. Слово за слово, блестящего офицера из династии Ветте без всякого шума выпроводили в отставку и душевно посоветовали несколько лет посидеть тихо.

Сидеть тихо майор Вольф не пожелал. Из написанных им тогда рапортов и прошений можно, наверное, составить приличный том. Он просился куда угодно и кем угодно, хоть командиром взвода, хоть рядовым, и вслух и про себя клял тот окислившийся контакт, который не дал ему присоединиться к товарищам. Все напрасно, черный список не выпускал из объятий, инстанции оставались глухи. Рождество, Пасха, опять Рождество, снова Пасха — Вольф Ветте сидел в своей комнате, уставившись в белую стену, и с какого-то момента начал потихоньку сходить с ума. Постепенно, шаг за шагом, словно по ступенькам.

Это тоже ни для кого не тайна. В один прекрасный день майор увидел, как через его комнату проходит армейский вестовой. Вольф почему-то ничуть не удивился, остановил парня, о чем-то спросил и что-то приказал. Позже появились другие солдаты, за ними — офицеры (кстати, все чином младше), их становилось все больше и больше, ветеранов и новобранцев, с техникой и вооружением. Первое время они как-то уживались в доме с родственниками майора, потом начали их теснить, еще дальше родня вместе с Амалией начала исчезать, а в конце концов пропал и сам дом. Теперь майора окружал то гарнизон, то учебный плац, то неизвестная и все же чем-то знакомая пересеченная местность с лесами, полями и оврагами, а также с окопами, дотами и минными заграждениями — театр военных действий, где майор командовал наступлениями, отступлениями, наказывал и вручал ордена — словом, занимался всем тем, чего так и не дождался в реальном мире.

Но даже в бредовых грезах майор Ветте не был счастлив. Виной тому одно загадочное обстоятельство — он не видел лиц своих подчиненных. Лица, само собой, у них были, но почему-то каждый раз выходило так, что унтер-офицер, или рядовой, или даже целый строй вставали таким образом, что как ни крутись, лиц разобрать было невозможно. Днем и ночью по дому разносился крик: «Лейтенант! Я не вижу вашего лица! Немедленно повернитесь ко мне лицом!» Но все знали, что и в этот раз у дядюшки Вольфа ничего не получится.

На календаре менялись числа и картинки. Выросли и разъехались дети, приходили и уходили времена и правительства, а майор Ветте по-прежнему вел свою, одному ему видимую войну. Дважды его отправляли на лечение, дважды привозили обратно, и тетушка Амалия, помнившая брата румяным кадетом, катавшим ее на карусели, говорила в разных вариантах примерно следующее:

— Вот не станет меня — делайте с ним, что хотите. А пока что это его дом, и в нем он и останется.

Впрочем, все эти невзгоды до такой степени отравили жизнь майору, что с сердцем у него творились серьезные неполадки, и врачи в один голос признавали тот факт, что у дяди Вольфа все шансы в ближайшее время предстать перед Самым Верховным Главнокомандующим.

Но в любом случае это дело туманного будущего, а сию минуту этот бешеный Штайнер — Железный Крест не ровен час, объявит атаку, и меня тактично отправят восвояси, и конец надеждам на послеобеденную беседу с Клеопатрой. А ведь у нее даже телефона не взял! Что же, каждый раз беседовать с тетушкой Амалией? А, семь бед — один ответ. Я откашлялся и сделал серьезное лицо.

— Майор Ветте! Как вы себя ведете, черт возьми! Я полковник Бруно фон Штейнглиц из штаба бригады. Что вы себе позволяете? Сядьте немедленно!

Старый Карл сделал глазами круговое движение, видимо означающее «Нет, есть предел всему!», набрал побольше воздуха и было заревел: «Ты что, совсем с ума спятил?!..», но Амалия спешно сжала его руку с ложкой. Дело в том, что майор посмотрел на меня неожиданно осмысленным взглядом и сел. А дальше произошло чудо. Совершенно нормальным голосом дедушка Вольф сказал:

— Прошу прощения, герр оберст, я вас не сразу заметил.

Все семейство оцепенело. Руди со звоном уронил ложку в тарелку, забрызгав брюки и скатерть. В этом доме давно забыли, когда последний раз Вольфганг Ветте разговаривал с реально существующими людьми.

Что касается меня, то я смотрел на Брюн, которая, в свою очередь, смотрела на меня, подняв брови с изумлением и восторгом. Впрочем, чувство юмора ее тоже не покидало. Господи, до чего же хороша девка, подумал я с сердечным томлением.

Майор тоже уставился на меня с такой безумной радостью, что становилось неловко. Ему было все равно, что этот неведомо откуда свалившийся полковник ругается и готов устроить разнос по всей форме. Главное, что впервые за долгие годы перед ним живой офицер с человеческим лицом, и в полупризрачном существовании наконец-то появилась почва под ногами! Я даже испугался, не хватил бы старика удар от волнения.