Боевая машина любви - Александр Зорич

Эгин сжал губы. Неужели пока он сидел и слушал, развесив уши, Лагха прочесал его мозг вдоль и поперек? Откуда он знает про комнату для тайных свиданий госпожи Стигелины?

– Все это совершенно невозможно, – Лагха сделал длинную, эффектную паузу, которую Эгин не торопился нарушать. – Но когда я дам Овель развод, вы будете вольны делать все, что угодно.

– Но ведь мы не в Харренском Союзе. Разве милостивый гиазир гнорр не знает, что во вверенном ему княжестве запрещены разводы?

– Знаю-знаю, – с легким раздражением сказал гнорр. – Значит, придется разрешить разводы. Думаю, Сайла на это пойдет.

– И что я должен буду делать?

– Для начала вы, Эгин, должны будете определить, куда понесут семя моей души ветры силы. Завтра я в последний раз появлюсь в этом подземелье. А вот куда меня понесет потом? Насколько я знаю, есть два наиболее вероятных пути. Первый, тот, что короче, проходит через Золотой Цветок Суэддеты и оканчивается в бездонном озере Сигелло в городе Ите. Второй – тот, что подлиннее, проходит через Золотой Цветок Радагарны, продолжается в Гердеарне и оканчивается в Орине. Ни из Орина, ни из Ита возврата уже не будет. Семя моей души унесет в Проклятую Землю Грем.

– Вы боитесь? – этот вопрос слетел с губ Эгина помимо его воли.

В глазах Лагхи зажглись и погасли алые искры. Он довольно долго не отвечал.

– Да, я боюсь. Но если вы ничего не сможете поделать, Эгин, я не стану убиваться. Я – воин, а не торгаш. По меньшей мере одну смерть я уже пережил. Это, в сущности, очень страшно.

ГЛАВА 15. ПОКУШЕНИЕ

«Основной задачей Свода Равновесия является уничтожение врагов, явных и скрытых.»

Кроме Зверды и очеловечившегося к утру Шоши в повозке находился еще гроб с останками барона Санкута велиа Маш-Магарт. Этот гроб, равно как и ощеренный костяк Санкута, были знакомы Ларафу не понаслышке.

Когда четыре года назад вершины елей вспороли отвисшее брюхо небесной каракатицы и над Старым Ордосом зачастили небывалые ливни, Лараф должен был ехать в Сурки, чтобы по просьбе Анагелы сделать очередной заказ.

Неподалеку от Сурков проходила торная дорога, по которой двигались купцы, пересекавшие Варан с запада на восток. Им-то Лараф и должен был заказать два отреза магдорнского шелка, несколько книг и разную скобяную мелочь.

Из-за потопа поездка едва не сорвалась. Однако после двухдневной дождевой смуты наступило временное затишье. О том, что оно продлится совсем недолго, никто не подозревал. Всем начало казаться, что теперь обязательно распогодится и что если выехать рано утром, то ужинать Лараф будет уже в Сурках.

Поскольку Ларафу надоело мучиться вынужденным кислым бездельем и поскольку ему хотелось заказать у купцов кое-что и для себя, он всецело поддержал общее благодушное мнение относительно погоды.

Стоило ему отъехать от Казенного Посада на лигу, как дождь ударил вновь.

Он думал было вернуться, но за его спиной с протяжным скрипом ухнула поперек дороги подмытая потоками воды сосна.

В Казенном Посаде суеверны были все. И даже его отец, Имерт окс Гашалла, не составлял исключения. Лараф посчитал, что повернуть коня после такого знака – не к добру. Он сцепил зубы и поехал вперед.

Дно ущелья вздулось от воды. Навстречу Ларафу неслись ветви, небольшие камни, изредка попадался трупик мелкого зверька. Рев стоял такой, что продрогший юноша не слышал даже стука собственных зубов.

По обеим склонам, на несколько саженей выше главной дороги, тянулись две тропы, проложенные специально для пеших и опытных конных путников на случай сильных дождей или снегопадов. Лараф выбрал более удобную правую тропу и въехал в лес.

На полдороге ему повстречались четверо мастеров из мануфактуры, которые возвращались из долгой поездки в Вергрин, куда их вызывало флотское начальство починять против правил установленного «огневержца».

Мастера сказали Ларафу, что впереди «совсем паскудно». В шуме дождя, де, слышится чье-то тоскливое завывание, посреди ущелья идут катунцы, а прямо им под ноги вынесло сверху пару больших человеческих костей. Мастера предложили Ларафу возвращаться вместе с ними в Казенный Посад.

Но Ларафа словно кто-то в спину подталкивал. Ему начало мниться, что если он доберется до Сурков и закажет не только ткани для Анагелы, но и заводного соловья для Тенлиль, то это оправдает все издержки дороги. И, конечно же, неимоверно возвысит его в собственных глазах.

Мастера пожали плечами и поехали дальше. Сын хозяина – какой-никакой, а дворянин, волен чудить как заблагорассудится.

Лараф проехал еще четыре лиги, когда послышалось внятное ворчание катунцов. Вскоре он их увидел в просвет между деревьями.

Плотный поток оливково-зеленых, кажущихся черными шаров в треть человеческого роста медленней обычного пробирался наискось через ущелье.

В Казенном Посаде считалось, что пути и природа катунцов ведомы людям из крепости и что это нечистая пакость, поставленная на службу Князю и Истине.

Предположение насчет нечистой пакости было верным, а вот ее покорность интересам Князя и Истины сильно переоценивалась.

Не будучи человеком из крепости, о катунцах Лараф знал совсем немногое. Они существуют. Прикасаться к ним вроде бы безвредно, но зато и бессмысленно. Расколоть катунец невозможно, удержать его силой тоже невозможно – он утащит за собой и четверку лошадей.

Катунцы ходят потоками от десятков до многих тысяч. Большой поток иногда дробится на несколько меньших, которые долго петляют по ущелью взад-вперед, делая дорогу почти непроезжей на несколько суток. Самые плотные потоки обычно приходятся на самое сильное ненастье.

Чаще четырех раз в год потоки не ходят. Катунцы всегда появляются откуда-то из западных чащоб и поднимаются к Староордосской крепости. Они огибают деревья и скалы, но запросто могут прокатиться по упавшему человеку; катунцы с виду каменные, но точно судить об их природе никак невозможно.

На этом участке тропы нужно было вести коня под уздцы. Земля была удивительно скользкой, да и отяжелевшие от дождя ветви нависали слишком низко. Здесь под ноги Ларафу подвернулся первый костяк.

Через двадцать шагов на тропе что-то блеснуло.

Это была совсем небольшая металлическая пластинка размером с фигурку Хаместира.

В отверстие в пластинке было продето колечко. Судя по всему, Лараф держал в руках часть незатейливого мужского украшения.

Лараф внимательно рассмотрел пластинку, оценил ее вес и радостно присвистнул: серебро!

Вторая находка оказалась уже внушительней: усохшая человеческая кисть с браслетом, бившаяся в крохотном водовороте между вздыбленными корнями нависшего над тропой бука.

Браслет, правда, был не серебряный, а всего лишь посеребренный. Зато из него выпячивались четыре желтоватых камушка.

Лараф присел на корточки и внимательно поглядел вверх по склону. Было ясно: все это принес сверху широкий ручей дождевой воды, отягощенный хвоей и прошлогодними листьями.

Лараф тут же сообразил, что такого добра наверху может быть полно. Там, в седловине между двумя пологими хребтами, находилось старое захоронение времен Тридцатидневной войны. И сейчас, похоже, ливень споро рвет золотишко из рук покойников.

Любые суеверия имеют свои пределы. Здесь суеверная боязнь мертвых отступила под натиском алчности. Лараф привязал коня и, поминутно оскальзываясь, полез наверх.

До рукотворного холма из пересыпанных землей больших валунов, который не вполне верно называли здесь «курганом», Лараф добрался уже в сумерках. По дороге, как назло, не попалось больше почти ничего интересного.

Долго, пристально изучив окрестности из-за непроницаемой завесы ельника, Лараф наконец отважился выйти на открытое пространство.

Зияли свежие провалы. Видимо, тут были когда-то каменоломни, или солдаты Таная брали отсюда строительный материал для своих осадных сооружений.

Сейчас земля во многих местах просела, в направлении ущелья тянулись длинные языки буро-желтой глины, кое-где топорщились над землей бревна. «Крыши склепов-землянок», – догадался Лараф.

Зловоние не разносилось над вскрытыми могилами, плотоядного бормотания умертвий тоже слышно не было. Но жуть пробирала такая, что Лараф бежал бы без оглядки, если б только не боялся повернуться к разрушенному кургану спиной.

Стараясь ступать как можно более осторожно, чтобы не провалиться в объятия к харренским покойничкам, Лараф направился к ближайшей растопырине бревен.

И тут ливень наконец закончился, как будто его и не было никогда. Рваная небесная каракатица одним броском перескочила к Пиннарину.

По сравнению с трескучим, хлестким гулом, который стоял целый день, наступившая тишина казалась замогильной – под стать месту.

Лараф остановился. Снизу, через лес, надвигались катунцы – это он слышал совершенно отчетливо. «Что их бояться? Катятся себе и катятся», – попытался уговорить себя Лараф.