Бешеный прапорщик - Дмитрий Зурков

Предмет разговора стоит рядом с Федором, потихоньку утирая мокрые глаза.

— Я ее никому не дам обидеть! — В темноте скорее чувствуется, чем видится, что Федор краснеет от своих слов. Вот это да! Типа "Ромео плюс Джульетта" объявились? Михась смотрит на него, потом достает из кармана какой-то сверточек, протягивает Ганне:

— Вось, Ганка, калечка, да цепка сярэбряная, тваёй мамки. Прыданным цябе аддала… Паспарт и бумага з царковнай книги аб нараджэнни.

— А благословишь, дядька Михась? — голос у Федора напряженно звенит, даром, что шепотом общаемся.

— А пра тое у яе самой пытай. Яна у сябе вальна. Як скажыць, так и будзе…

Нашли, блин, время… Вот выйдем на нашу сторону, тогда и играйте в "лямур-бонжюр-тужюр". Со стороны станции раздается шум, взвывает ручная сирена, вспыхивает прожектор, луч начинает лихорадочно скакать из стороны в сторону. Потом раздается несколько выстрелов…

Ганна обнимает дядьку на прощанье, оставляя, наверное, на его рубахе два мокрых пятна от слез. Жмем по очереди дядьке руку и исчезаем в темноте. Идем в лагерь.

В лагере в двух словах рассказываю Михалычу о наших приключениях и заваливаюсь спать. Мне утром еще баранку крутить. Без гидроусилителя, да на российских дорогах. Но, делать это не пришлось. Как рассвело, Митяев послал пару казаков на разведку, те вернулись с очень плохими вестями. На развилке дорог — немецкий пост. Проверяет всех идущих и едущих. Пока казаки наблюдали, в сторону фронта прошла без проверки только одна машина с солдатами. Ее старший показал какую-то бумагу солдатам на посту и его быстро пропустили. Значит, гансы уже очухались, и принимают ответные меры. Дороги они перекроют, а вот будут ли прочесывать лес? Вряд ли. Это же сколько народу надо снять, перевезти, развернуть в цепь, и т. д. В Великую Отечественную, насколько я знаю, этим занимались специально надрессированные части, а не простая пехота. Есть ли сейчас такие?.. Егеря?.. Так их мало, и здесь их нет по данным Бойко… Ладно, посмотрим.

Как ни жаль, а автомобиль придется бросить. В неисправном состоянии, конечно. Пока я издевался над движком, казаки распустили все колеса на ленточки. В буквальном смысле. Срезали со всех ободов покрышки и камеры, скатали в рулончики и засунули в один из вещмешков. Где-нибудь, да пригодится.

Двигаться теперь будем медленно и осторожно, пешком. Зато можно идти днем и по лесу вдоль дорог. В ядре группы — наше "сокровище" в виде оберст-лейтенанта, навьюченного вещмешками, и его конвоира, затем — двое казаков с секретным ящиком (тянут по очереди). Далее идут штабс-капитан, Ганна. Федор и еще двое казаков несут носилки с раненым. Кузнец от подмены отказался, обещал сдюжить. За ними — Платоша, несущий аж оставшиеся три вещмешка, бомбардир, нагруженный пневмоштуцером и шашками. Сзади замыкает шествие Михалыч. Впереди и сзади — парные дозоры, по бокам — по три казака россыпью.

Головной дозор идет в полусотне шагов, мы потихоньку топаем следом. Вскоре натыкаемся на просеку, идущую почти параллельно дороге. Пока разведчики сбегают посмотрят, всем остальным — привал, отдышаться, передохнуть малость. Разведка возвращается, по их словам просека — чистая, никого нет. Идти стало легче. Еще час хода, — и снова привал.

И опять находим себе приключения на известное место. В стороне дороги, недалеко, раздаются винтовочные выстрелы, потом в эту "музыку" вписывается пулемет, в небо взлетает красная ракета. Казаки реагируют моментально. Пару секунд, — и все "пассажиры" уже в лесу, в кольце ощетинившихся стволами бойцов, которые незаметно слились с лесом. Тут же беру Семена, Гриню, оставляю Митяева за главного, и летим посмотреть что там за фейерверк. Дорога оказалась ближе, чем я думал. Метров через триста лес заканчивается, видна дорога, автомашина и спины гансов, лупящих частым огнем по кому-то невидимому на лугу, разделяющем лес и дорогу с другой стороны. Оттуда отвечают редкими выстрелами, видны несколько лошадей, носящихся без всадников. Дистанция до немцев смешная — метров пятьдесят. Двое методично обрабатывают луг из пулемета, остальные ведут стрельбу из винтовок. Трое — под машиной, четверо отползли вправо на десяток метров, устроились в глубокой канаве возле дороги. Стреляют азартно, по любому движению в траве.

Девять гансов. А почему бы, собственно, и нет? Тылового охранения нет, что очень недальновидно с их стороны. Только один, самый умный, наверное, пару раз оглядывается на кромку леса за спиной. Остальные хотят за грохотом выстрелов услышать треск веток у себя за спиной? Ню-ню! А мы вот тихо подойдем, чтобы не отвлекать людей от развлечения. Показываю цели. Семену — пулемет, Грине — троицу под машиной, себе оставляю правое крыло. У меня — люгер и наган, пятнадцать выстрелов. Хватит на всех, и еще останется.

Проползаем вперед метров тридцать, привычный "чирик", начинаем! Несколько секунд бега, два выстрела, кувырок в траву. До гансов несколько метров, промахнуться ну очень трудно! Еще четыре раза бабахает люгер, тушки лежат неподвижно. Краем сознания замечаю какую-то необычность на земле, но нельзя останавливаться. Ухожу кувырком влево, смотрю как там мои. Гриня двоих под машиной успокоил, третьего вытащил на свет и вяжет ему ручки. Семен, видимо, сразу с места снял обоих пулеметчиков. Лежат они, болезные, обнявшись за Максимом. Кстати, трофейным, то бишь нашим. Сначала прилетело первому номеру, второй, видимо, попытался его оттащить, к и остался лежать, получив свою пулю.

Выстрелы затихли и с противоположной стороны. Значит, можно начинать диалог.

— Эгей! Есть там кто-нибудь живой?!

Никто не отвечает, сам кроме хромающей лошади никого не вижу.

— Не стреляйте! Если есть кто живой, отзовитесь!

Проходит секунд двадцать, собираюсь уже идти на луг, как вдруг раздается ответ:

— Сами-то кто таковые будете?!

— Так, православные, вылезайте, идите сюда, будем знакомиться! Германцы уже кончились!

Чуть в стороне поднимается из травы папаха, замирает, потом рядом с ней появляется голова. По виду — казацкая. Чуб, усы… Казак поднимается на ноги, оглядывается назад, потом сторожко идет к машине. Выхожу из-за кузова, немного страшновато, но, похоже, стрелять больше не будем. "Переговорщик" подходит, видит офицерскую фуражку, козыряет, затем оборачивается к лугу и оглушительно свистит, с характерным таким переливом. Из травы поднимаются несколько человек, один, видимо, раненый, припадает на одну ногу. Жду, пока не подойдут поближе. Все — казаки, старшим — черноволосый урядник с роскошными усами. Винтовки держат стволами вниз, но наготове. Семен и Гриня стоят сзади, подстраховывая меня и одновременно держат фланги. Если что, помогут. Урядник мнется, не зная кто перед ним и как к нему обращаться. Придется придти на помощь. Медленно, чтобы не спровоцировать, расстегиваю лохматку, показываюсь во всей красе, представляюсь первым, — не до церемоний:

— Подпоручик Гуров.

— Так что, Вашбродь, 1-го Донского казачьего генералиссимуса Суворова полка урядник Петряев. Состоим в партизанском отряде штабс-капитана Волгина.

Оп-па, тесен мир! Те самые казаки, которые погулять в деревне решили? А потом под немецкие молотки попали? Ну-ну, вояки… Ладно, разборки потом.

— Урядник, сколько с тобой человек, и что вы тут делали?

— Десяток нас, за харчами на дорогу подались, хорунжий послал. Нас германы пощипали, так он ранетый в лесу с остальными. А мы отправились провиянт добывать.

— А командир ваш, штабс-капитан Волгин, где?

— Так эта… Как на нас в деревне германцы напали, так и пропал он. Таперича хорунжий старшим.

Пока разговариваем, из леса появляются еще четверо. С лошадьми. Итого, вместе с урядником, — девять. А где десятый? А, не мое это дело…

— Петряев, не в службу, а в дружбу, пошли верхами пару казаков за поворот дозором. Не ровен час еще кто нагрянет.

Урядник спорить не решается, да и не в его это сейчас интересах. Поворачивается к своим:

— Сашко, Матвей! На-конь, и на поворот! Ежели кто тама появится, тревогу подымете!

Двое названных взлетают в седла, и уносятся вдаль. А мы теперь посмотрим что тут интересного в машине, и с пленным побеседуем.

— Гриня, ты кого там вязал?

— Да гефрайтера поймал, видно, у гансов старшим был. Тащить?

— Не надо, сам подойду. Ты, пока я с ним общаться буду, посмотри, что в кузове интересного есть.

Пленный в ступоре, не понимает до конца радикального изменения своей судьбы. Развязываю ему рот, и тут же слышу:

— Ферфлюхтер руссише (Проклятые русские)!

Ну, ты тут мне еще ругаться будешь! Твоя задача сейчас бояться и говорить правду. Поэтому тычком в печень привожу ганса в более адекватное для исповеди состояние и, состроив зверскую морду лица, рычу прямо в ухо:

— Наме?! Регимент?! (Имя? Подразделение?)