Свадебный рэп - Виктор Смоктий

— Они хотели вернуть их нам! — выкрикнул Достоевский.

Голоса на том свете рассмеялись.

— Подождите, — остановил смеющихся Ким Филби, — насколько я понимаю, дело очень серьезное. То есть страна все время находится под дамокловым мечом политического удара, возможно, с юридическим отчуждением территорий и конечным расчленением страны.

— Совершенно верно, — подтвердил Начальник, — трудно даже предсказать, какого рода катастрофа нас ожидает.

— Что же вы предполагаете предпринять? — спросил дуайен цеха тайных агентов внешней разведки Филби.

— Мне кажется, что проблема во многом будет решена, если владельцы долга почувствуют ответственность за Россию, другими словами, нам надо создать такую ситуацию, когда эти долги станут их долгами.

— Простите, но это же… — начал догадываться Филби. — Вы хотите передать им власть? А как же существующий президент?

— А что существующий президент? — в сердцах воскликнул Геннадий Севастьянович. — Не более чем символ. И то неизвестно чего. Они ему эти долги не отдадут, а если сами возглавят страну, то и долги придут в Россию.

— Но вы отдаете себе отчет, что они становятся владельцами страны как обладатели контрольного пакета акций? — спросил Филби.

— Нового царя хотите посадить на престол? — взвизгнул кто-то.

— Подождите, Блюмкин, — остудил его Филби, — тут действительно дело серьезное, но я, как подданный Великобритании, не вправе вам давать советы по такому щекотливому вопросу. Тут есть ваши товарищи, может быть, они что-то скажут? Товарищ Рамзай.

— Я немец, товарищ Филби, — ответил голос Рамзая.

— Берджеса я не спрашиваю, мы с ним земляки, — сказал Филби. — Вы тоже, Блейк, вне игры. Радо, а как вас звать?

— Шандор. Я венгр, и мне на все российские дела наплевать. Теперь по крайней мере. Я никогда в нее особенно и не верил, просто мне было интересно приносить максимальный вред, а Россия предоставляла для этого неограниченные возможности.

— Кто тут у нас еще?

— Рамон Меркадер и Диего Сикейрос! — выкрикнул молодой голос.

— Но мы мексиканцы, — предупредительно пророкотал другой голос, постарше.

— Кто же здесь из России? — растерянно спросил Ким Филби. — Вот незадача. Конан Молодый, а вы чего молчите, вы же, кажется, русский?

— Честно говоря, я так долго скрывал свое происхождение, что твердо ничего сказать не могу. И потом, нас же учили, что только интернациональное имеет какое-то значение, а национальное — это атавизм, от которого надо всячески избавляться.

— Понятно, — устало подвел итог этой переклички Филби. — Геннадий Севастьянович, вам придется советоваться только с Достоевским.

— А я литовец, — язвительно сказал Достоевский, — и уж если кто и может претендовать на российский престол, так это наши Ягеллоны. — И дух Александра Сергеевича сатанински захохотал.

— Купите долги и царствуйте на здоровье. А, кишка тонка? — в свою очередь, съязвил Геннадий Севастьянович. — Самозванцы!.. — процедил он сквозь зубы.

— Всё, господа, у меня вопросов больше нет! — отрезал Начальник и, услышав возмущенные крики «Товарищи, нас назвали господами!», мстительно нажал кнопку «Отбой».

Портреты стали постепенно затухать, пока не растворились в темном воздухе.

Аудиенция

— А где же Геннадий Севастьянович? — удивился Президент, увидев перед собой вместо вызванного Начальника его зама Михаила Юрьевича Чехова.

— Он в Мемориальном зале, — почему-то шепотом ответил Зам.

— Разве его нельзя было вызвать оттуда? — раздраженно спросил Президент.

— Никак нет, — ответил Чехов, — когда Начальник в Мемориальном зале, то дверь блокируется и связи с ним нет. Только он сам может открыть дверь изнутри.

— А я слышал, что у вас был случай, когда Начальника убили в этой комнате, — проявил Президент неожиданную для Чехова осведомленность.

— Он сам застрелился, — уточнил Чехов.

— Что же, тогда дверь взламывали?

— Никак нет, она сама открылась.

— Странно, — сказал Президент, — и чем же там занимаются ваши Начальники? Не мастурбацией, надеюсь?

— Никак нет, — автоматически ответил Чехов, с ужасом понимая, что перебарщивает с «никакнетами», — они там общаются с душами героев невидимого фронта.

«Он сумасшедший», — подумал Президент.

— И вы в это верите? — Президент испытывающе посмотрел Заму в глаза.

— Так точно, — с облегчением ответил Чехов, переломив линию «никакнетов».

«Определенно, сумасшедший. Да, беспокоят меня эти ребята из Конторы. Надо бы поставить там кого-нибудь из своих, поуравновешеннее», — принял Президент очередное кадровое решение.

— А о чем же он может советоваться с этими… призраками? — с напускным простодушием спросил Президент. — Быть может, по поводу своего завирального плана об управлении энергией Земли? — бросил он Чехову спасительную соломинку.

Чехов животом почувствовал недоверие Президента к затее Начальника со взрывом бомбы под Екатеринбургом.

— Так точно, — с готовностью ответил он. — Геннадий Севастьянович, по-моему, давно потерял связь с реальностью, окружил себя проходимцами и авантюристами от науки, свидетельством чему может служить этот, как вы изумительно точно выразились, «завиральный» план со взрывом острова Кремль-2 при помощи управляемой вулканической энергии. Хотя есть другие пути, гораздо более реальные, а главное — законные. Ведь наша сила в чем?

— Пока не знаю, — ответил Президент, не сообразив, что вопрос риторический.

— Наша сила в правде, — торжественно провозгласил Чехов, подняв вверх указательный палец.

«Точно, сумасшедший, — с огорчением подумал Президент, — только было решил, что он может заменить своего начальника, как он тут же, к счастью, и облажался».

Еще во время своей избирательной кампании, которую для верности поручили команде ушлых американских пиарщиков, Президент убедился в побеждающей правильности выбранного теми лозунга «All you need lie», то есть «Все нуждаются во лжи». Эти слова, разумеется, нигде не звучали, но они были запрятаны внутрь любого выступления, любой речи и самого будущего президента и его команды. Потому что, как заметил креативный руководитель американской бригады, «если вашему народу рассказать всю правду, то люди разведут руками в отчаянии, и вся жизнь в вашей стране остановится». Сколько раз Президент убеждался в справедливости этих слов! Только ложь помогала выходить из многих критических кризисных ситуаций, когда любое другое буржуазное правительство давно бы уже пошло на дно, наше, обманывая и изворачиваясь вместе с Президентом, продолжает оставаться на плаву.

— И что же это за правда? — спросил Президент, заранее готовый услышать какую-нибудь чепуху.

— Правда такова, что Александр Кузнецов и Леонид Левин не являются гомосексуалистами, — вполголоса сказал Чехов.

— Так, — начал соображать Президент, — и что же нам это дает? — уже с интересом спросил он, почувствовав упругую живую плоть хорошей интриги.

— Можно попробовать дискредитировать их как владельцев фонда Гугенройтера, поскольку, не являясь гомосексуалистами, они грубейшим образом нарушают одно из главных условий обладания этим фондом. Это, если хотите, даже уголовной ответственностью пахнет, мошенничеством в особо крупных размерах. А если удастся поколебать их положение в фонде, можно попробовать оспорить и скупку российских долгов, поскольку…

— Понятно, — нетерпеливо перебил его Президент. Ему начинал нравиться этот парень. — Но это ведь очень сложно доказать, нужны надежные свидетельства…

— Они у нас есть. В свое время, когда фондом занимался Достоевский, он попытался ликвидировать секретаря фонда Валентина Педерсена как раз за то, что тот единственный знал правду о Кузнецове и Левине, ну, что они не гомики. Но мне удалось спасти Валентина.

— Где он сейчас?

— На Минском радиозаводе, сменный мастер на сборке.

Президент удивленно вскинул брови.

— Это место закреплено за нами и со времен Ли Харви Освальда было вакантным, вот я и подумал…

— Что вы подумали? — настороженно спросил Президент. Он ожидал услышать какой-нибудь подловатый план, под которым не сможет поставить свою подпись, и не ошибся.

— Надо будет заманить этих ребят в Москву, здесь их прилюдно разоблачить при помощи Педерсена, тут же арестовать, засунуть куда-нибудь поглубже, пустить грязную волну правдивых разоблачений и начать качать права с фондом, восстановив там воскресшего Валентина Педерсена.

— Хорошо, только вы понимаете, что я не могу санкционировать арест и прочее? Здесь такое обширное поле для произвола, что мне даже, может быть, по требованию мировой общественности, хотя бы тех же гейских кругов, в связи с арестом Кузнецова и Левина придется как-то формально бороться с нарушениями прав человека в вашей организации. Вы должны быть к этому готовы. Но на это уйдет какое-то время, за которое вы должны успеть прокачать ситуацию с долгами. Если вы этого сделать не успеете, не обессудьте — на вас обрушится вся очищающая сила нашего закона.