Леди-убийцы. Их ужасающие преступления и шокирующие приговоры - Тори Телфер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заключительные слова Ауткальта тоже произвели фурор. «Анна Хан – единственный человек на белом свете, способный на такие убийства! – взывал он к присяжным. – Вот она сидит с лицом Мадонны и нежным голосом, но за этим фасадом скрываются безжалостные, страшные амбиции, каких этот штат никогда не знал!» Реакция Худина была невнятной: да, Анна не была идеальной, но кто из нас идеален? Затем он заявил, что сторона обвинения не могла с точностью доказать, как именно мышьяк попал в тело Вагнера. Этот аргумент никого не убедил. Единственной по-настоящему гениальной идеей, посетившей Худина, было напомнить присяжным: Анна – мать. Пока зал рыдал, Худин призывал ее пощадить, чтобы она могла вернуться к сыну. Даже Анна выжала из себя пару слезинок.
Однако оказалось слишком поздно ее очеловечивать. Ауткальт снова поднялся на ноги, чтобы завершить речь. Он назвал Анну хитрой, алчной и бессердечной. А затем поставил жирную точку. «В углах этого зала стоят четверо мертвецов! – вскричал он, указывая в каждый угол и называя имена. – Якоб Вагнер! Георг Гзельман! Георг Обендёрфер! Альберт Палмер!»
Присяжные затаили дыхание. Громовым голосом Ауткальт продолжал: «Из четырех углов этого зала к ней тянутся костлявые пальцы, и мертвецы обращаются к вам: “Эта женщина меня отравила! Эта женщина превратила последние минуты моей жизни в муку! Эта женщина мучила меня пытками дьявола!”»
Блестящий жест – вернуть мертвецов к жизни, создав резкий контраст с обвиняемой. Бледная, она неподвижно сидела на своем месте и казалась вырезанной из воска.
Ошеломленные присяжные вынесли самый суровый вердикт: обвиняемая виновна и лишена возможности подать ходатайство на помилование. По закону это означало обязательную смертную казнь.
Когда решение суда зачитали вслух, у многих присяжных в глазах стояли слезы. У Анны слез не было.
Настоящая Анна
В декабре 1937 года, пока адвокаты пытались найти способ изменить меру наказания, Анну перевели в тюрьму штата Огайо в Колумбусе, где для нее соорудили специальную камеру отдельно от других заключенных. Она была единственной женщиной в этой тюрьме. Поначалу надзирательниц впечатлила миниатюрная блондинка. «Я никогда не встречала столь храбрых женщин», – заявила жена начальника тюрьмы. Анне писали одержимые незнакомцы: предлагали сесть в тюрьму за нее и спрашивали, можно ли забрать ее одежду после казни.
Тогда-то Анна и решила написать «признание». В ее тексте было множество бредовых оправданий. Психиатр мог бы заметить свидетельства классических психопатических черт, включая так называемую экстернализацию вины: так, она пыталась списать преступления на самые разные перенесенные в детстве болезни, несчастные случаи и операции.
Анна демонстрировала полное замешательство в отношении причин для убийств, будто не несла ни малейшей ответственности за свои действия.
«Я там сидела и будто слушала пересказ книги, историю совсем другого человека, – писала она. – Я никак не могла поверить, что речь обо мне, Анне Мари Хан, которая так сильно любила людей и со всеми хотела стать друзьями. Наверху Господь расскажет, что заставило меня творить столь кошмарные вещи. Должно быть, я была не в своем уме. Я ведь так любила людей».
Адвокаты продолжали отчаянную борьбу за жизнь Анны. Они утверждали, что ее «судили как затравленного зверя», поскольку привлечение к делу других убийств слишком сильно повлияло на решение присяжных.
Дата казни неумолимо приближалась – адвокаты направили протесты губернатору Огайо. Они лелеяли надежду, что тот может сменить смертный приговор на пожизненное заключение. Анна была уверена: так и произойдет. 1 декабря Оскар предстал перед ответственным секретарем губернатора и попросил не убивать мать – сделать ему подарок на Рождество.
Сентиментальная сцена не сработала. Когда Анна узнала, что последняя попытка избежать смерти провалилась, она рухнула на пол и закричала: «О боже! Я не думала, что он так со мной поступит! Он должен был позволить мне жить ради моего мальчика!»
Женщина всегда умела перевоплощаться. Она обладала обаянием психопата и с точностью лазера направляла его на жертв. И тогда те ничуть не сомневались, что Анна – добрая, заботливая и жизнерадостная. Если она не утруждала себя тем, чтобы кого-то очаровать (скажем, родственников или подозрительных соседей), то в их глазах становилась скрытной и коварной, «странной женщиной», которая носила ненастоящий костюм медсестры и была удивительно равнодушна к смертям пожилых друзей. А теперь, когда все надежды рухнули, появилась новая Анна – дикая, отчаявшаяся, совершенно потерявшая самообладание. Она бродила по камере среди ночи, выкуривая одну сигарету за другой и рыдая. Иногда кричала: «Господи! А как же Оскар?»
«В последние двадцать четыре часа своей жизни, – рассказывала одна из надзирательниц, – Анна Хан превратилась из хладнокровной, уверенной, гордой и даже тщеславной женщины, какой была с момента ареста, в маленькую ведьму. В демоницу с диким взглядом. Осознав, что песенка спета, она стала настоящей Анной».
Под маской
В день перед казнью Анна провела несколько часов с Оскаром. К обеду она не притронулась. Когда часы посещения подошли к концу и надзирательницы стали намекать, что Оскару пора уходить, Анна бросилась целовать сына.
Надзирательницы еще раз сказали, что мальчик должен уйти. Анна пропустила это замечание мимо ушей и продолжала осыпать того поцелуями. В конце концов одной из женщин пришлось силой вырывать Оскара из ее объятий. «Не забирайте его у меня!» – пронзительно кричала Анна. Оскар плакал, когда его выводили из камеры матери, а Анна с такой яростью бросалась на надзирательниц, что пришлось вколоть успокоительное.
Оскар много лет был ее маленьким белокурым сообщником. Он был рядом в моменты самых мерзких авантюр. Он был единственным из семьи, кто не оставил ее. (Вечно бездействующего и неприметного Хана еще во время суда постепенно перестали упоминать в газетах.) Говорят, психопатам неведома любовь, но прощание Анны с сыном свидетельствовало если не о любви, то о зависимости или даже одержимости. Возможно, Анна видела в Оскаре продолжение себя; собственное маленькое отражение, появившееся на свет благодаря ее таинственному любовнику; даже спасение. Однако в конечном счете она потеряла маленького актера, который упорно умолял ее пощадить, и осталась совсем одна. Оскара впоследствии усыновила другая семья, и ему сменили имя.
7 декабря 1938 года Анна шла по коридору мимо камер смертников, а вслед ей неслись слова осужденных мужчин: «удачи» и «благослови тебя Господь». «До свидания, мальчики», – сказала она в ответ. Волосы у нее были растрепаны, лицо посерело, а на шее больше не было золотого крестика, который она
