Русские полководцы XIII-XVI веков - Николай Борисов

20 августа 1380 г. московские полки выступили в поход. Этому предшествовал торжественный молебен в Успенском соборе, посещение князем могил предков в храме Михаила Архангела. Путь русского войска лежал на юг. Там, в верховьях Дона, неторопливо передвигался со своей армией Мамай, поджидавший идущего ему на помощь Ягайло.

Уже в пути были получены грамоты от Сергия. Глашатаи читали их перед полками. Старец благословлял все русское войско, сулил ему победу над "погаными". Тех, кто уцелеет в битве, ожидает слава, а тех, кому суждено погибнуть, — венцы мучеников.

Очень трудно восстановить детали похода князя Дмитрия навстречу Мамаю и увенчавшего этот поход победного сражения — Куликовской битвы. Три главных источника, повествующие об этих событиях, — "Летописная повесть", "Задонщина" и "Сказание о Мамаевом побоище" — во многом противоречат не только друг другу, но и самим себе: в списках каждого из них есть существенные разночтения. Дело еще более усложняется тем, что все эти источники дошли до нас не в "авторском экземпляре", а в вольных копиях, изготовленных не ранее чем сто лет спустя после Куликовской битвы: это заставляет опасаться, что в текст внесено много того, что диктовалось запросами и пристрастиями переписчиков. Наконец, нельзя забывать, что "Задонщина" и "Сказание" — литературные произведения, а не военные реляции. Их создатели описывали события по законам художественного творчества.

Зыбкость источников приводит к тому, что практически по всем ключевым военным вопросам — численность обеих армий, их состав, точные даты этапов похода, действия предводителей полков, даже место сражения — историки не могут дать точного ответа. Споры, идущие между ними по тем или иным обстоятельствам дела, имеют затяжной и нескончаемый характер, так как речь идет не более чем о построении и опровержении гипотез, не подлежащих проверке в силу специфики самого предмета истории — прошлого. Построение гипотез, выдаваемых за открытия, — это увлекательное занятие, бесплодность которого является основной профессиональной тайной историков, — несомненно, будет продолжаться и впредь. Соблюдая нехитрые правила игры и ревностно оберегая от непосвященных секреты ремесла, можно ни о чем более не беспокоиться. Время, словно добродушный великан, снисходительно смотрит на игры ученых, отважно щекочущих ему ноздри копьями своих перьев.

И все же в океане неведомого и сомнительного можно обрести несколько островков достоверного. Осмыслив все, что известно о роли князя Дмитрия в победе над Мамаем, нельзя не признать: его личный вклад был очень велик. Семь или восемь недель, прошедшие от получения Дмитрием известия о движении Мамая до дня, когда он узнал об отходе Ягайло, князь провел в огромном нервном напряжении. И причиной тому была не только тревожная атмосфера тех дней. Избранная Дмитрием стратегия борьбы с Мамаем — во многом продиктованная обстоятельствами — была основана на принципе, который точнее всего можно определить словом "риск".

Разумеется, риск всегда присутствует в военном деле. Однако степень его различна. Дмитрий рисковал более чем кто бы то ни было, так как сознательно вступил на путь смелых импровизаций, сценой для которых была история Руси, а платой за неудачу — бедствия целого народа.

Первое необычное решение московского князя заключалось в том, чтобы не ждать подхода татар на левом берегу Оки, у бродов, или же в стенах московской каменной крепости, а двинуться им навстречу, в глубь Дикого поля. Этот путь был пугающе схож с походом южнорусских князей против татар в 1223 г., завершившимся разгромом и гибелью всего войска на реке Калке. С тех пор русские, кажется, ни разу не пытались вторгнуться в степь. Воспоминания о битве на Калке вставали как глухая угроза. Однако Дмитрий преодолел страх. Он рисковал — но в случае успеха мог выиграть очень многое: встретить Мамая прежде, чем тот успеет соединиться с Ягайло.

Второй раз Дмитрий рискнул всем, когда, избрав позицию на Куликовом поле, отдал приказ переправляться через Дон и разрушать за собой мосты. Этим он лишал своих воинов и себя самого последней надежды — в случае неудачи спастись бегством. Им оставалось только два исхода: победить или погибнуть. Однако, сделав победу единственным условием спасения — ставка не для слабых духом! — Дмитрий вновь выиграл очень многое. Своими природными особенностями Куликово поле давало полководцу ряд преимуществ, которыми он умело воспользовался. Перед битвой русское войско было построено так, что фланги и тыл были защищены от внезапного удара татар естественными препятствиями — Доном, Непрядвой и мелкими речками, а также лесом (Зеленой дубравой). Татары не смогли применить на Куликовом поле свой излюбленный прием — фланговый охват. Дмитрий заставил Мамая атаковать русское войско "в лоб", что вело к наибольшим потерям для атакующих и требовало от них особых усилий. Такой "сценарий" сражения был оправдан и психологически: привыкшие побеждать стремительным набегом, татары быстро теряли боевой пыл в затяжном рукопашном бою.

И последний, третий раз рисковал Дмитрий, и на сей раз прежде всего своей собственной головой, становясь в ряды обреченного сторожевого полка. Лишь чудом избежав гибели, он сумел этим самоотверженным поступком, личным участием в битве, вселить мужество в своих воинов, и прежде всего "небывальцев" — впервые вставших в чистом поле против стремительной и страшной татарской конной "лавы" ополченцев.

Итак, готовность идти на огромный риск — но риск не бесцельный, а глубоко осмысленный, принесший победу, — вот основа поведения князя Дмитрия в борьбе с Мамаем. В смертельной игре, которую он вел со степным драконом, — таков был древний восточный символ победы, изображенный на монгольских знаменах, — Дмитрий проявил не только смелость, проницательность, но и нечто большее: вдохновение, почти гениальность. Пять поколений русских князей, предков Дмитрия, не напрасно проводили целые годы в Орде: они научились понимать "поганых", разгадали их слабые стороны, изучили повадки. Их горький опыт — опыт раба, изучающего привычки своего господина в тайной надежде когда-нибудь зарезать его, — пророс в сознании правнука безошибочным знанием. Дмитрий чувствовал противника, как чувствует зверя опытный лесовик-охотник.

"Куликовская битва достопамятна не только храбростию, но и самым искусством", — утверждали. М. Карамзин (39, 392). Действительно, отчаянный риск и личное мужество соединились в ней с холодным и точным расчетом полководца.

Куликовская битва. 8 сентября 1380 г.

Свое войско Дмитрий построил на Куликовом поле в обычном для того времени порядке: в центре — большой полк, по сторонам — полк левой и полк правой руки. Необычным, однако, было помещение впереди конного сторожевого полка и стоявшего за ним передового полка. Задача первого из них состояла в том, чтобы не дать татарским лучникам безнаказанно обстреливать основные русские силы до начала самого сражения. Передовой полк должен был ослабить удар татарской конницы в центре. Другой особенностью расположения русского войска было выделение многочисленного засадного полка, укрывшегося на левом фланге позиции, в Зеленой дубраве. Впрочем, идея выделения засадного полка была, конечно, достаточно традиционной в военном искусстве того времени. Главная сложность заключалась в том, чтобы увести полк незаметно для противника и точно выбрать время для атаки. Понимая это, Дмитрий поручил засадный полк своему двоюродному брату Владимиру Серпуховскому и опытнейшему воеводе Дмитрию Боброку. На случай внезапного прорыва татар в тыл Дмитрий оставил позади строя своих полков весомый резерв — отряд князя Дмитрия Ольгердовича.