Играя в людей. Том 1 (СИ) - Глебов Фридрих

Коля поморщился. Собеседник говорил без умолку, что конкретно — он не слушал, но тот, кажется, и не сильно нуждался в ответах.

— Я, веришь, вообще не жалостливый. Да и зачем настоящему мужчине жалость? Но к состраданию склонен. А ты страдаешь. Видно. Жизнь бьёт, да? Оно и не так бывает! Везешь-везешь, а потом надрываешься в какой-то момент. И все, вообще в душе ничего. И мир сер, и раскрасить его некому. И друзья не друзья, и девки бляди, и родители по голове бьют советами и причитаниями, да? Бах! Бах!

Коля поморщился. Нет, Лена не такая. То есть, конечно, есть и бляди, но Ленка — хорошая. Своя. С ней тепло и просто. И спокойно. И никого из себя строить не надо. Ну разве сердечки-смайлики те дурацкие он присылал, потому что «проложено». Все же шлют, да? Но в остальном никогда ничего не делал сугубо «по правилам», чтобы она не думала. Но… как-то легко у них сложилось и так же легко разошлось…

— А вообще есть методы. Лекарства. Раскрасить мир.

Константин посмотрел на Колю в задумчивости, словно решал, достоин ли он той тайны, которую ему сейчас выдадут.

— Но это, конечно, каждому на личное усмотрение. Понимаешь? Тут никто советовать не может. У меня друг просто в больнице работает, я-то знаю, что к чему.

— И что к чему? — Ничего не понимая, спросил Коля, наблюдая, как на другой стороне улицы дерутся две собаки. Над каждой висела шкала жизни, медленно, но упорно уменьшающаяся.

Это те, которые повредили коту лапу, или нет?

— Да ведь все не так уж страшно, как описывают. Но мозги разгружает. И жить сразу легче, и на мир смотришь оптимистичнее. Попробуешь, зайдет, я ещё достану. — И Костя протянул Николаю пакетик с двумя цветными таблетками. Коля машинально взял подарок, повертел в руках.

— Это…

— Друг дал, он врач. У меня депрессуха была, тошно, чуть не повесился. Вообще, скажу, помогает. Живой, как видишь, сижу. Улыбаюсь. Ну хочешь, смотри — зрачки нормальные, руки не трясутся. Ну? Видишь?

— Раскрасить мир, значит? — протянул Коля, не отрывая взгляда от двух цветных линий, застывших над собаками.

— Ага.

В голове внезапно возникла мысль, что раз уж в реальной жизни ему мерещится всякая фигня, то может наркота вернёт все на место? Куда уж тут сильнее съезжать с катушек?

— Раскрасить…

Костя не нашел, что ответить на заторможено произнесенное слово. Лишь всматривался обеспокоенно в собеседника темными глазами.

Из-за поворота выехал автобус. Коля встал, пряча пакетик в карман.

— Не дрейфь, парень, прорвёмся! — улыбнулся Симонов. — Этот мир ещё будет нам яйца лизать!

Коля зашагал к остановке, ничего не ответив.

Глава 19. Кафе

Тьма рассеялась быстро. Леон на этот раз даже не особо обратил на это внимание.

Пока все сложилось неплохо: и жив остался, и даже бескровно слинял от бандитов! Хорошо, но… Лео не мог унять дрожь, хотя уже отъехал от своего двора на значительное расстояние. Он всё ещё боялся, что ему «сели на хвост» и то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, опасаясь, что там покажется подозрительная машина.

«Хотя какую машину сейчас можно считать подозрительной?» — на этот вопрос самому себе ответить Леон не мог. Он знал, что его могут преследовать, но так и не подошел к разгадке того, кто бы это мог быть и самое главное — почему. Машина свободно летела по шоссе в стороне от плотной городской застройки, но мысли Леона были заняты отнюдь не дорогой. А опасностью, которую для него представляли неизвестные бандиты — раз, и проблемами собственного здоровья — два.

То, что он называл приступами, в последнее время случалось с ним всё чаще. Внезапное затемнение, секундная остановка сердца, запах табачного дыма, который как Леону казалось, возникал словно из ниоткуда и преследовал его даже там, где по определению не могло быть людей с сигаретой, чувство дежавю — слишком много странностей. Если бы это случилось несколько дней назад, Леон был бы уверен, что этому всему найдется вполне логичное, не выходящее за рамки объяснение: общая усталость на работе, переутомление или в качестве самого плохого для Леона варианта — симптоматика страшной и мало поддающейся лечению болезни. Возможно, психической. Однако в последнее время с Леоном случилось столько всего необычного, что эти возникающие откуда-то «приступы тьмы» уже не казались чем-то хаотичным. Леон уже видел некоторую систему в том, когда, как и почему они происходят: каждый раз, когда перед ним становится какая-то сложная задача, требующая выбора, случается приступ, который тут же быстро проходит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Теперь оставалось понять, от чего именно они происходят и как работают? Если бы за ним не гнались какие-то бандиты, в его квартиру не пытались бы вломиться преступники, а его пассажира менее суток назад не похитили бы неизвестные, он бы вероятно просто обратился к врачу. Возможно, ему бы выписали успокоительные, или наоборот, признав опасным для общества и самого себя, упрятали бы измученное видениями тело в психиатрическую лечебницу. Но сейчас наступило не лучшее время, чтобы искать помощи у медиков. Теперь было бы хорошо обратиться за помощью к правоохранительным органам, но и этот путь казался Леону слишком рискованным. Учитывая, что на него явно не с самыми лучшими намерениями хотел напасть вооружённый пистолетом незнакомец, до этого мило беседующий с высокопоставленным полицейским, на помощь полиции не приходилось рассчитывать.

«Рассчитывать сейчас можно только на себя. И на пистолет с ружьем,» — подумал Леон и машинально поправил висящую на поясе кобуру. Ему было непривычно ее носить, и он опять пожалел о том, что не имел достойного опыта обращения с оружием. Ну если не считать охоту с дедом Лешей, которая на некоторый период его жизни стала его источником заработка. Сколько себя помнил, Леон удивлялся, как много различных профессий и подработок он сменил. Ему приходилось работать и дальнобойщиком, и продавцом, и грузчиком, и доставщиком или вот до недавнего времени таксистом. Жалко только, что среди значительного жизненного и профессионального опыта Леона не было военной карьеры или, допустим, работы охранником или полицейским. Это могло бы пригодиться сейчас, и он бы не сбегал так трусливо из своего дома под натиском обезличенной угрозы в лице нескольких бандитов.

«Да, жалко, что в юности не удалось послужить в армии,» — подумал Леон и неожиданно поймал себя на мысли. Почему? Почему он не служил? Юные годы… А помнит ли он это? Где-то с минуту он старался вспомнить свою юность. «Абсурд, я же … — догадка его просто поразила: — просто это знаю. Знаю, что никогда не был в армии. А вот где я был?» — этот вопрос, как показалось Леону, мог быть актуален после длинных праздников в, проведенных в кругу собутыльников, но не после многих лет жизни.

Он не мог вспомнить не одну конкретную дату, не одного знакомого лица или места и вместе с тем он четко знал, где и когда он был и чем он занимался, но совершенно не помнил каких-то деталей. «Так я действительно это делал, или я ПРОСТО помню, что это делал?» — крутилось у него в голове, вызывая все больше сомнений. И он, пораженный собственной догадкой: «А что, если у меня и не было никакого прошлого?» — стал мысленно отсчитывать точку, с которой хорошо и детально помнил, всё что с ним происходило:

— Так, таксистом я работаю три недели, до этого месяц работал дальнобойщиком и ещё месяц грузчиком и продавцом. А что до этого? Кто у меня есть из знакомых из прошлой жизни? Витька? Мы с ним вот сейчас таксуем, до этого вместе гоняли на большегрузе. Мы вроде учились вместе… — Леон никак не мог вспомнить никакого конкретного эпизода из их совместной учебы. Он только знал, что они вместе учились в университете, но он даже не был уверен, что знает, какой факультет заканчивал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Тетка? Я видел её, когда она мне отдала ключи от квартиры четыре месяца назад. И с тех пор я ей почему-то не писал и не звонил. Родители? — Леон неожиданно понял, что не может вспомнить ни одного эпизода из своего детства. — Возможно, все просто: это настолько далекое прошлое, что память о нем уже давно затерлась, — решил он. Но тут новая мысль, ужаснее первой, заставила его вздрогнуть и сильнее вцепиться побелевшими пальцами в руль: он не мог определить, сколько ему лет. Не знал. Да и само чувство времени кажется, не значило для него ровным счетом ничего. Оно сжималось и растягивалось, послушной чьей-то невидимой воле. Тогда как понять, что составляло его детство, молодость? Леон не смог вспомнить не только события своей юности, но даже детали событий, предшествующих его переезду в этот город. Словно его, Леона, и не существовало до знаменательного момента заселения в «теткину» квартиру…