Короткая счастливая жизнь коричневого тапка (Сборник) - Филип Дик

Лабиринт смолк. Я немного подождал, однако продолжения не последовало. Я повернулся и взглянул на старика; в его глазах стояла какая-то странная мольба.

— Это практически все, что я знаю, — сказал он. — Я давно уже туда не ходил, в этот лес. Я боюсь, попросту боюсь. Я знаю, что там что-то происходит, однако…

— А почему бы нам не сходить туда вместе?

— Так, значит, вы не против? — облегченно улыбнулся Лабиринт. — Я очень надеялся, что вы сделаете такое предложение. Эта история начинает меня угнетать. — Он откинул одеяло и встал, отряхивая с коленей соринки. — Ну так что же, идем, пока не стемнело.

Мы обогнули дом, вышли на узкую тропинку и углубились в лес. Нас окружали дикие, беспорядочные, совершенно неухоженные заросли, буйная, непролазная масса зелени. Доктор Лабиринт шел впереди, отодвигая преграждавшие нам путь ветки, нагибаясь и протискиваясь там, где это не удавалось.

— Да тут у вас настоящие джунгли, — заметил я.

Наш поход продолжался порядочное уже время. Было темно и сыро. Солнце почти уже зашло, и сквозь низко нависающие кроны деревьев сочился легкий вечерний туман.

— Сюда никто не ходит, — сказал доктор и тут же остановился, настороженно озираясь. — Может быть, нам лучше вернуться и прихватить мое ружье. Кто его знает, что тут может случиться.

— Вы как-то слишком уж уверены, что эти твари совсем отбились от рук. — Я догнал доктора и встал рядом с ним. — Может быть, все совсем не так плохо, как вам думается.

Лабиринт продолжал озираться. Он покопался ногой в чахлых кустиках, росших рядом с тропинкой.

— Они же здесь, вокруг нас, везде, они за нами наблюдают. Неужели вы не чувствуете?

— Да, пожалуй, — рассеянно отозвался я. — А это что такое?

Я поднял тяжелый полусгнивший сук и отодвинул его в сторону, обнаружив странный продолговатый бугор, вернее — нечто непонятное, полузакопанное в рыхлую землю.

— Что это такое? — повторил я.

Лабиринт поковырял бугор ногой, на него было жалко смотреть. По моей спине пробежал неуютный холодок.

— Господи, — сказал я, — да что же это такое? Вы-то сами понимаете?

Лабиринт медленно поднял голову.

— Шубертовская овца, — убито пробормотал он. — Только от нее мало что осталось.

Шубертовская овца — та самая, которая носилась и скакала, как веселый щенок, игривая и дурашливая. Я наклонился и разгреб листья, частично прикрывавшие несчастную тварь. Мертвая, мертвее и не придумаешь. Глаза остекленели, рот полуоткрыт, брюхо вспорото, вываленные наружу внутренности сплошь усеяны трудолюбиво копошащимися муравьями. И явственный запах дохлятины.

— Но как, почему?.. — Лабиринт недоуменно потряс головой. — Кто мог это сделать?

Негромкий, но явственный треск заставил нас резко обернуться.

В первый момент я ничего не увидел. Затем кусты шевельнулись, и мы с Лабиринтом различили вдруг его очертания. Без всяких сомнений, это существо стояло там все время, стояло и смотрело, что мы делаем. Тощее и очень длинное, со злобным блеском в глазах, оно слегка походило на койота, только койота небывало огромного. Густо поросшее длинной, неопрятно свалявшейся шерстью, оно смотрело на нас, чуть приоткрыв зубастую пасть и вроде бы удивляясь, по какому праву мы вторглись в его владения.

— Вагнеровский зверь, — хрипло пробормотал Лабиринт. — Только он изменился. Сильно изменился. Я едва его узнаю.

Существо понюхало воздух, шерсть на его загривке встала дыбом. Затем оно попятилось и растворилось в сумраке леса.

Мы стояли и молчали. В конце концов Лабиринт стряхнул с себя оцепенение.

— Так вот чья это работа, — медленно сказал он. — Я почти не верю своим глазам. Но почему? Что…

— Адаптация, — сказал я. — Если выгнать обычную домашнюю кошку в лес, она либо погибнет, либо одичает. То же и с собакой.

— Да, — кивнул Лабиринт. — Чтобы сохранить себе жизнь, собака становится волком. Закон джунглей. Странно, что я не подумал об этом раньше. Так бывает всегда.

Я взглянул на мертвое животное, затем обвел глазами немые заросли. Адаптация — если не что-нибудь похуже. У меня появилась некая идея, но пока что я не хотел ее высказывать.

— Мало мы их видели, взглянуть бы еще, — сказал я. — На каких-нибудь других. Давайте поищем.

Мы начали обшаривать окрестности, раздвигая траву и отводя лезущие под ноги ветки. Если я помогал себе подобранной палкой, то Лабиринт ползал на четвереньках, ощупывая каждую кочку и близоруко всматриваясь в землю.

— Даже дети превращаются в зверенышей, — сказал я. — Вы помните индийских детей-волчат? Никто не верил, что когда-то они были самыми обыкновенными детьми.

Лабиринт молча кивнул; он был крайне удручен, и по слишком понятной причине. Его первоначальная идея оказалась ошибочной, в корне ложной, и сейчас он увидел последствия этой ошибки. Да, музыка, превращенная в живых существ, может выжить, однако он не учел уроков Сада Эдемского: после того, как существо создано, оно начинает свою собственную жизнь, тварь перестает быть собственностью творца, он не может более формировать его и направлять в соответствии со своими желаниями. Бог должен был испытывать ту же самую печаль — и то же самое унижение, что и Лабиринт, когда бессильно наблюдал, как Его твари, и в частности человек, изменяются ради выживания.

Выживание музыкальных существ утратило всякий смысл: созданные, чтобы защитить прекрасное от зверства внешнего, они озверели сами, внутренне. Доктор Лабиринт прервал на секунду свои поиски и поднял на меня полные муки глаза. Да, он обеспечил им выживание, но кому и зачем оно теперь нужно? Я попытался изобразить ободряющую улыбку, но он поспешно отвернулся.

— Ну стоит ли вам так убиваться? — сказал я. — По сути, вагнеровский зверь не так уж и переменился. Он ведь и прежде не отличался особой сдержанностью. Агрессивность всегда была одной из его главных…

Моя фраза осталась незаконченной. Доктор Лабиринт болезненно вскрикнул и вскочил на ноги, сжимая левой рукой правую.

— Что там такое? — воскликнул я, подбегая к содрогавшемуся от боли Лабиринту.

Он жалобно протянул мне руку.

— Что там такое? Что с вами?

Я перевернул маленькую, иссохшую ладонь. На ее тыльной стороне ярко краснели царапинки. Еле заметные в первый момент, они быстро, прямо на глазах, вспухали. Доктора ужалила или укусила какая-то ядовитая тварь. Я наклонился, внимательно всматриваясь в траву, и наугад потыкал палкой. Что-то шевельнулось. Из-под сухой ветки вынырнул небольшой золотистый шарик, негусто усеянный шипами; он торопливо покатился от меня, явно намереваясь улизнуть в кусты.

— Ловите же, ловите! — крикнул Лабиринт. — Быстрее!

Я выхватил из кармана носовой платок и бросился в погоню, ни на секунду не забывая о шипах. Шарик отчаянно уворачивался, но в конце концов мне удалось закатать его в платок.

Лабиринт пораженно смотрел на недовольно шевелящийся узелок.

— Это просто не укладывается в голове, — вздохнул он. — Думаю, нам лучше вернуться домой.

— Так что же это такое?

— Одна из Баховых букашек. Но она неузнаваемо изменилась…

Быстро темнело, так что, возвращаясь, мы не столько видели тропинку, сколько искали ее на ощупь. Теперь уже я отводил лезущие в лицо ветки, Лабиринт же уныло плелся позади, то и дело потирая пострадавшую руку.

В конце концов мы добрались до дома и поднялись по ступенькам на заднее крыльцо. Лабиринт отпер дверь и сразу же пошел на кухню. Здесь он включил свет и поспешил к раковине.

Я достал из буфета пустую банку и осторожно вытряхнул туда свою добычу. Золотистый шарик раздраженно заметался, и я счел за лучшее закрыть банку крышкой. На кухне повисло долгое молчание. Лабиринт дул на ужаленную руку, я сидел за столом и опасливо смотрел, как Бахова букашка пытается найти выход из стеклянной тюрьмы.

— Ну и?.. — сказал я наконец.

— С фактами не поспоришь, — Лабиринт закрыл воду и сел напротив меня. — Она претерпела некую метаморфозу. Первоначально у нее не было никаких колючек, тем более ядовитых. Слава еще богу, что я проявил определенную осторожность, иначе все эти игры в Ноя могли бы плохо кончиться.

— Что вы имеете в виду?

— Я сделал их всех бесполыми. Они не могут производить потомство, второго поколения не будет. Эти мало-помалу вымрут, чем дело и кончится.

— Правду говоря, я очень рад, что такая мысль вовремя пришла вам в голову.

— А вот интересно, — задумчиво пробормотал Лабиринт, — интересно, как она будет звучать теперь, в этом виде.

— Кто?

— Колючая сфера, Бахова букашка. Это будет настоящей, критической проверкой. С помощью машины я могу снова преобразовать ее в ноты, вот тогда мы все и увидим. Как вы относитесь к такой идее?

— Тут уж не мне решать, доктор, а вам, — сказал я. — Только я бы на вашем месте не питал особо радужных надежд.