Псы войны - Антон Первушин

– Тихо, тихо! – быстро и успокаивающим тоном сказал Хутчиш. – Не нужно рыпаться, мой друг, и всё будет хорошо.

Несмотря на выпитое, конвоир понял, что проиграл, и лицо его в один миг из розового стало серым. Он смотрел на пистолет взглядом кролика, которого загипнотизировал удав.

– Ближе, – продолжал говорить Анатолий. – Положи пистолет и подойди ближе.

Как и было приказано, конвоир положил пистолет и нагнулся вперёд. И получив новый удар – рукояткой пистолета, – повалился в проход.

Дальнейшее было делом техники. Хутчиш подтянул к себе обоих, обыскал их, нашёл ключ от наручников и освободился. Затем, прикинув на глаз размеры, раздел одного из конвоиров и влез в тесную форму.

Через полтора часа, когда в рассветном сумраке поезд вошёл в «санитарную зону», Анатолий покинул купе и, отойдя в конец поезда, рванул стоп-кран. В поезде тут же началась суматоха, завопили попадавшие с полок пассажиры, и под прикрытием всеобщей неразберихи лейтенант Хутчиш покинул поезд.

Ещё около суток у осторожного агента ушло на то, чтобы добраться до явочной квартиры в посёлке Кузьмолово – одном из множества посёлков городского типа в ближнем пригороде Санкт-Петербурга. Пароль на старой явке батальона «Икс» был числовой. Для спецподразделений российской армии это стало традицией ещё со времён Афганистана, и, зная суть, даже профан оценит всю красоту замысла. А суть такова. Пароль вычисляется по специальной формуле, которую раз в месяц придумывает и вводит в употребление командир батальона или начальник штаба. В мае (то есть когда Хутчиша забрали) формула на каждый день представляла собой сумму из порядкового числа месяца (пять) и числа текущего дня (например, двадцать первое – день, когда Хутчиша забрали), делённая на два. В случае, если результат получается нецелым, его округляют вверх до целого и получают пароль на сутки. Понятно, что с наступлением полуночи он сразу меняется, и товарищам военным приходится скрипеть мозгами, чтобы снова всё подсчитать и перепроверить. Существует и ещё одна, очень важная, хитрость. Пароль становится паролем только когда звучит вопрос, на который нужно ответить правильно.

Хутчиш не знал, поменял ли подполковник Звягин формулу на июнь или оставил её прежней, что случалось не так уж редко, но выбора у него не оставалось. Поэтому когда он поднимался на пятый этаж блочного дома в Кузьмолово, то посчитал про себя: «Сегодня шестой месяц, двенадцатое число, сумма будет восемнадцать, её поделить на два – девять. Пробуем девятку».

Поднявшись на этаж, Анатолий остановился перед массивной стальной дверью, обитой коричневым кожзаменителем, перевёл дыхание и нажал кнопку звонка. К двери подошли почти сразу, полюбовались на незваного гостя в «глазок», потом низкий голос, сильно картавя, спросил:

– И хто там?

– Контакт, – сказал Хутчиш.

– Щетыре.

Четыре! Как нужно отвечать?

– Тринадцать.

Если формула пароля не изменилась, хозяин явки откроет дверь и будет выполнять все (даже самые безумные) указания Хутчиша. Если же изменилась, тогда он уйдёт вглубь квартиры и не отзовётся больше ни на один звонок или стук в дверь, пока лично Звягин или Бояров не снимут запрет на приём гостей.

Произнеся пароль, Анатолий затаился, но его опасения оказались напрасными, потому что скрипнул засов, и дверь открыл сам капитан Виноградов – командир первого взвода второй роты батальона «Икс».

– Ну здравствуй, Анатолий, – сказал Виноградов с чувством. – Где ж ты пропадал, собака?

В руке у разведчика был пистолет, но он тут же спрятал его, и офицеры, похлопывая друг друга по плечам, обнялись.

– Проходи давай, – поторопил после этого Виноградов. – Ты ведь, наверное, оголодал? Смотри, как осунулся.

– Не, – сказал Хутчиш, – сначала – душ!

Он действительно принял душ, вытерся, побрился, облачился в чистое новое бельё, и только после этого вышел к накрытому столу, над которым колдовали Виноградов с хозяином явки.

Когда опрокинули первую и Хутчиш набросился на макароны по-флотски, Виноградов сообщил:

– Думали уже, что ты того – «двухсотый». Звягин собирался отменять «Волну». Дал мне три дня, чтобы отыскать тебя. А потом передислокация штаба и так далее. Короче, влетали и серьёзно.

– Он же знает, что я не расколюсь, – пробурчал Хутчиш сквозь набитый рот.

– Нет людей, которых нельзя расколоть, – нравоучительно заявил Виноградов. – Вопрос времени. И ты это прекрасно знаешь.

– Я не расколюсь, – упрямо сказал Хутчиш.

– Ладно. Всё хорошо, что хорошо кончается.

– Это тоже Сунь-цзы? – поинтересовался хозяин явки, который за три дня совместного проживания в одной квартире с Виноградовым привык к тому, что все изрекаемые капитаном максимы так или иначе связаны с великим китайским мыслителем.

– Нет, Пушкин, – не моргнув глазом, отозвался Виноградов и снова повернулся к жующему Хутчишу: – А что мы должны были подумать? Ты ведь как в воду канул. Прошёл первый контрольный срок, потом – второй. Начали искать. Прокачали морги, больницы, отделения милиции – нигде тебя нет. А потом вдруг выясняется, что тебя загребла госбезопасность. И скоро поедешь ты в Питер, а там уже орлы роют землю в нетерпеже расспросить тебя о событиях трёхлетней давности в Сухуми, где Штык засветился по полной программе. Мазур сгоряча предложил отбить тебя у конвоя, и только одно наших гениальных стратегов остановило – мы так и не узнали ни места, ни времени. Ибо сказано: «Если знаешь место боя и день боя, можешь наступать и за тысячу миль. Если же не знаешь времени и места, то, даже будучи в непосредственной близости от поля боя, твой левый фланг не сможет помочь правому, а правый фланг – левому; твой авангард не будет полезен для тыла, а тыл не будет полезен для авангарда…»

– Это Пушкин? – с ехидцей уточнил Хутчиш.

– Нет, Сунь-цзы. Короче, пришлось убеждать Звягина, что ты парень крепкий, просто так, на фу-фу, тебя не расколют, и всегда чего-нибудь придумаешь, чтобы извернуться и сбежать. Потому пароль на явке решили не менять с тем расчётом, что если ты в ближайшие дни объявишься, то сообразишь назвать именно его. А если явишься «под колпаком», то сообразишь ошибиться в сложении.

– Правильное решение, – одобрил Хутчиш. – Значит, не зря я отсидел в тюрьме две недели…

А потом рассказал о нелепой случайности, которая привела его в банк к обманутой кассирше, об охраннике-ветеране, сумевшем предотвратить попытку побега, о внутренней тюрьме СГБ Биармии и о двух идиотах-конвоирах, которые решили, что умнее своего подопечного…

– Теперь многое становится понятным, – резюмировал Виноградов, внимательно выслушав. – Что ж, от таких случайностей никто не застрахован. При прочих равных я, наверное, подумал бы, что этих конвоиров тебе «подвели». Но, похоже, всё это всерьёз и тебе просто повезло.

– Откуда такая уверенность?

– На тебя в Питере объявлена тотальная облава. Дороги перекрыты, поверки в метро и в электричках, фотки – на каждом столбе…

– Это жаль.

– Что жаль?

– Что на каждом столбе. У меня в Питере пара зазноб есть – что они теперь подумают?

– В любом случае придётся тебе, Анатолий, посидеть здесь недельку, пока шумиха не стихнет. Сделаем тебе документы, подкорректируем внешность. У тебя когда очередная встреча с Филином?

– Двадцать первого он должен отдать копии.

– Отлично, время ещё есть…

Вечером двадцать первого Хутчиш вернулся в Белогород. Он отпустил усы и бороду. Сменил причёску, напялив парик. Поменял форму лица, вставив зубные платины. При нём были документы на имя Анатолия Камнеедова – экспедитора фирмы «Фокус», прибывшего в Биармию с целью расширения контактов и обсуждения новых договоров с поставщиками.

Покружив по городу и убедившись, что слежки нет, Хутчиш отправился в «Ивушку». В кабинете с табличкой «АДМИНИСТРАЦИЯ» его ждал Филипп Дука, известный под кличкой Филин.

– Я уж и беспокоиться начал, – сказал он после обязательных приветствий. – Чего это ты вырядился?

– В розыске я, – доверительно проинформировал «старшего товарища» Штык. – Госбезопасность на хвосте.

– Слышал о твоих проблемах, – покивал Филин. – И чем ты только этим парням не угодил?

– Старые дела, – без охоты отвечал Штык. – В заваруху одну вляпался. На чужой территории.

Дука не стал больше докучать расспросами – в воровской среде это не принято, – а сразу выложил на стол пухлую папку.

– Деньги перевели, – сказал он просто. – Получи товар.

– Я проверю?

– Проверяй, конечно. Там всё, что было в сейфе.

Хутчиш развязал тесёмки папки и начал перелистывать сложенные ксерокопии. Одна из страниц привлекла его внимание. Эта была записка секретаря президента Биармии, посвящённая расписанию летнего отпуска. Обращали на себя внимание пометки, сделанные на полях Брумманом.

– Твою мать! – громко выругался Хутчиш, когда понял, что все эти пометки означают.