Ученик Бешеного - Виктор Доценко

Андрей там?

Конечно! Так что возвращайся домой и предоставь действовать специалистам.

Я могу с папой поговорить об этом?

Поговори, если найдешь!

А где он?

На выезде! — коротко ответил Богомолов.

Он что, тоже там?

Лишний вопрос! — отрезал тот. — Ты все понял?

Так точно, товарищ генерал!

Пока! — генерал положил трубку.

«Если отец и Воронов там, то может, они мне помогут?» — никак не хотел сдаваться Константин.

Несмотря на то, что из разговора с Богомоловым он понял, что генерал во многом прав, его деятельная натура не позволяла оставаться в стороне.

Через несколько минут Рокотов подъехал к посту, где снова встретился со старым знакомым, капитаном.

Опять вы? — недовольно поморщился тот.

Извини, командир, что я в тот раз тебе голову морочил, но… — Он показал ему свое удостоверение.

И что?

Дело в том, что мне срочно нужно повидаться с моим отцом: он в кризисном штабе. Это полковник ФСБ Рокотов Михаил Никифорович…

Капитан снова глянул в удостоверение Константина:

Все верно, Константин Михайлович Рокотов. — Чуть подумав, он включил рацию. — Можно пригласить к телефону полковника Рокотова?

Кто спрашивает полковника? — поинтересовался невидимый голос.

Сын, Константин Рокотов.

На выезде, — через минуту ответил голос.

Капитан повернулся к Константину и хотел уже прервать связь, как Рокотов–младший быстро сказал:

Попроси подполковника Воронова!

А подполковника Воронова можно?

Кто спрашивает? — тупо повторил голос в рации.

Все тот же Константин Рокотов.

Минуту…

Вскоре раздался знакомый голос Воронова:

Костик? Ты как меня разыскал?

Генерал сказал… — Константин выразительно взглянул на капитана, и тот нехотя отошел.

Чего тебе, Костик?

Я могу повидаться с тобой?

Для чего?

Может, помогу чем…

Спасибо, конечно, за стремление, но… Не обижайся, в данный момент ты ничем не можешь помочь! — прямо ответил Воронов.

Что, даже твой брат не смог бы с ними справиться?

Поверь мне, Костик, — сделав небольшую паузу, Андрей продолжил, — даже он был бы здесь бессилен. Так что возвращайся домой и наблюдай на расстоянии, по телевизору. Поверь, все будет хорошо!

Обещаешь?

Обещаю настолько, насколько это в моих силах, — искренне заверил Воронов…

Джулия крепко спала, когда ее разбудил звонок.

Слушаю вас, — недовольным сонным голосом ответила она. — Кто это?

Это генерал Джеймс, — услышала она встревоженный голос.

Майкл? Что‑то случилось?

А ты ничего не знаешь?

Нет, а что? — его тревога передалась и ей.

В Москве чеченские террористы захватили несколько сот заложников!

Господи, как захватили? Где?

Концертный зал на Дубровке: зрителей мюзикла «Норд–Ост»… среди них много женщин и детей…

Сон как рукой сняло.

В голове не укладывается! Неужели такое могло произойти? — спросила Джулия.

Действительно не укладывается, но произошло! Так что прими мои искренние соболезнования…

Вы думаете, им грозит гибель?

Очень бы хотелось, чтобы этого не произошло, но… У этих сволочей нет ничего святого!

Что же делать? — растерянно спросила Джулия.

Остается уповать на Бога и на профессионализм русских специалистов.

Вы‑то как, Майкл? Вам лучше?

Пока могу двигать только руками, но доктора не теряют надежды…

Держитесь, Майкл!

Как говорит твой Савелий: Мухтар постарается… Мой тебе совет, Джулия: не делай резких телодвижений!

Обещаю, Майкл…

Положив трубку, Джулия с благодарностью подумала о генерале Джеймсе. Почти год он прикован к больничной койке после того, как ему удалось чудом спастись после воздушной атаки на Всемирный торговый центр в Нью–Йорке.

В тот роковой день генерал, получив сообщение о первом таране одной из башен–близнецов, немедленно примчался на место и, когда башни рухнули, оказался под обломками.

Более суток Джеймс в полубессознательном состоянии ждал, пока его откопают спасатели. Повезло, что огромная плита, под которую он попал, выдержала, не рухнула. Выручил и мобильный телефон, заряженный накануне. Майклу удалось связаться со спасателями и более–менее точно определить свои координаты. Оставшись в живых, он, тем не менее, сильно повредил позвоночник и поначалу мог двигать только глазами и одной рукой…

Генерал Джеймс неспроста советовал Джулии не суетиться: зная ее характер, он был уверен, что, услышав страшную информацию, она наверняка бросится в Москву освобождать заложников. Именно поэтому сразу и позвонил ей.

И действительно, первым желанием Джулии было ехать покупать билеты, но, взвесив все «за» и «против», понаблюдав за новостными сюжетами о том, что происходит в Москве на Дубровке, а об этом говорили по всем каналам, Джулия поняла, что ничем не сможет помочь бедным заложникам. Кроме того, не оставляла мысль о том, что ей пока небезопасно появляться в России: несмотря на заверения Константина Рокотова, вряд ли враги Глаголичева оставили бы ее в покое. Они же не знают, что огромными деньгами Глаголичева Джулия не собирается воспользоваться. Значит, она никак не может чувствовать себя в полной безопасности даже в Америке, а уж в России и подавно…

Нет, сейчас она прежде всего обязана думать о своем сыне, о своем маленьком Савушке…

Страшная трагедия «Норд–Оста» болью отозвалась в сердцах людей всего цивилизованного мира.

Да, бандиты понесли справедливое наказание, и все были убиты. Но при этом погибло очень много людей, среди которых были женщины и дети. И эта боль каждого российского человека, как и боль американцев после нападения террористов на башни–близнецы, навсегда останется в памяти, чтобы никто не забывал о том, на что способны террористы. Какими бы лозунгами и идеями они ни

прикрывались, ничто не может оправдать даже слезинку ребенка, не говоря уже о его смерти…

После того как Константину не удалось поближе пробраться к захваченному концертному залу на Дубровке, он сидел перед телевизором и наблюдал за трагедией.

Позвонил Савелий:

Ну как? — коротко спросил он.

Ничего не получилось, наставник, — уныло признался Рокотов.

Что, не помог даже твой крестный?

Тот вообще послал меня куда подальше, приказав даже близко не соваться. Попробовал через отца пробиться: он ТАМ был, не взял трубку, узнав, что я звоню. Удалось переговорить с твоим братом, который тоже ТАМ, но он, как и крестный, посоветовал наблюдать издалека. Так что…

Не переживай, братишка! Все нормально! Честно говоря, я так и предполагал…

Зачем же посылал?

На «авось» надеялся…

И что же нам делать?

Ждать и заниматься своими делами.

А как же заложники?

Уверен, что столичные и федеральные власти предпринимают все возможное, чтобы спасти людей. Кстати, как у тебя продвигаются дела в отношении твоих «отдыхающих»?

Если честно, пока никак, — признался Константин.

И никаких мыслей?

Мыслей‑то много, только вот дельных нет, — усмехнулся Рокотов.

Знаешь, дружище, пока ты наткнешься на дельные мысли, может, займешься одними поисками…

Поисками? Кого?

Запиши… Антон Мартынович Синеоков. Фамилия, как видишь, не столь распространенная, так что, уверен, трудностей особых у тебя не будет.

А где он прописан?

В Москве.

Адрес?

Пиши…

Человек, о котором попросил Савелий, был тем самым пропавшим мужчиной, который должен был доставить Широши информацию о планах Гиза…

Глава 11

Перебирая поступившие к нему письма простых граждан к Президенту страны, Молоканов пытался сосредоточиться на них, но почему‑то никак не мог: отвлекало внутреннее беспокойство. Оно было связано с новостью, полученной от коллег, которые сообщили по секрету, что грядет очередная чистка в их отделе. Нет, Молоканов не боялся потерять работу: он был уверен, что с его опытом ему ничего не грозит. Просто он притерся к окружающим людям, знает их подноготную, знает, кому можно доверять, с кем требуется повышенная бдительность. А с приходом новых сотрудников придется начинать все сначала…

Взглянув на часы, он уже хотел отправиться на обед, когда прозвучал вызов по селектору. Этой незамысловатой музыкальной фразы побаивались все сотрудники отдела: она означала, что начальник требует к себе.

Мало ли почему о тебе вспомнило руководство? Однако практика неумолимо доказывала, что существуют только две причины такого «внимания»: либо тебя решили поощрить, либо всыпать по первое число. Нетрудно догадаться, что по статистике вторая причина преобладала. Отсюда и внутреннее беспокойство, когда звучит мелодия вызова.

Молоканов всегда вздрагивал, услышав ее, но в этот раз он не ощутил никакого беспокойства.