Ладья-UT - Алексей Анатьльевич Трофимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сам он царём собирается быть что-ли?» – думал Саша, глядя в гордо шествующую к выходу джинсовую спину с прусской выправкой. – «Не подвела бы его пятая графа с таким отчеством-то…»
Впрочем, подумал это Саша скорее по инерции, и совершенно беззлобно. Если честно, дядя Фёдор Мордехаевич ему скорей понравился – экий сочный типаж. С манерой говорить пожалуй перебор, ведь наверняка пионерил и комсомолил во времена раннего Брежнева, а выражается словно Пажеский Корпус заканчивал. Но – на имидж всякие там «милостивые государи и государыни» явно работают правильно. И имидж такой – он ведь вовсе не про политику, он – чтобы собеседников удивлять. Ну и конечно чтобы девчонкам нравиться.
Додумать мысль про загадочность женской натуры Саше не дали – буквально сразу на место монархического дедушки уселся парень, произносивший слова с характерным малоросским «Гхе». Конечно же, как и принято в барах, Саша разговорился и с новым соседом. Оказалось, парнишка этот возит цветы на Рижский рынок из-под Харькова – тем и живёт, не бедствует, и даже снимает квартиру неподалёку.
Пользуясь компанией, Саша попробовал было поддержать себя универсальным антидепрессантом – водкой, но после двух рюмок бросил это грязное дело. Так и остался стёкл как трезвышко. Подтвердилось что водка бодрит только с лёгкого недосыпа, а с такого кондового, какой был сейчас у Саши – даже не опьяняет, не веселит, а только делает тебя ещё более усталым, туповато-заторможенным, и каким-то каменным. Впихнул в себя ещё две чашки кофе. Тоже не помогло, да ещё и от помянутой заторможенности обжёгся, хватанув большущий глоток из заботливо налитой Викой новой, не успевшей остыть кофейной ёмкости. К нёбу как будто размокшая промакашка прилипла – наверное слезла ошпаренная шкура .
Скоро Сашу уже колбасило совершенно не по-детски. А также плющило, крючило и медузило – называйте как хотите. Сознание бросало как на волнах десятибального шторма, то казалось что мысли работают с механическим совершенством затвора автомата Калашникова, вот ещё чуть-чуть – и постигнешь смысл жизни. А потом вдруг блестящая мысль застывала, и, чуть потоптавшись на месте, вяло рассыпалась – как бегут искорки по пеплу от сгоревшей бумаги, оставляя после себя чёрное ничего. А после этого на какое-то время в голове не оказывалось вообще ни одной самой завалящей размышлюшки, и Саша ловил себя на том, что бездумно пялится в одну точку, причём даже мимо телевизора – просто в никуда.
Александр явно не был новичком в недосыпе, и домой из Америки до этого летал, правда – без долгой остановки в Нью-Йорке. И авральные проекты делал, когда неделями спишь по четыре часа, а остальное время перед компьютером пальцами по клавишам молотишь. А до того, в курсантской юности – сессии в Училище сдавал, и пять нарядов на службу вне очереди «сутки-через-сутки» получал. Причём случалось это в основном на первом курсе, когда наряд практически не спит. Но так плохо как сейчас ему было впервые в жизни. Вернее, ему было так плохо, что практически никак. Говорят, люди, которых пытают недостатком сна, «раскалываются» не от физического дискомфорта, а от того, что им делается всё равно.
Через какое-то время через полу-сон-полу-бред откуда-то слева проклюнулась физиономия, обрамлённая рыжей шкиперской бородкой, приветственно помахала пивным стаканом перед своим коротким англо-саксонсим носом, и сказала:
– Привьет!
– Ну и тебе хай! – буркнул Саша. – Акцент-то поубавь, всё равно непохоже…
Он силился вспомнить откуда может знать этого рыжеборода, причём ведь должны они друг-друга знать достаточно близко, раз этот креднель отпускает шуточки по поводу Сашинго нынешнего места жительства, изображая американский акцент. Оказалось – вспоминал зря. И «Хай!» тоже говорил зря, потому что физиономия, заслышав «Hi!» обрадованно разразилась длиннющей фразой на том самом бусурманском языке, от которого Саша собирался в Москве отдохнуть. Лениво обменялся с американцем парой вежливых фраз. Подсознание, опять качнувшееся в сторону просветления, ворохнулось было подать сигнал тревоги, но тут же очувствовалось, и сигнал этот отозвало.
«Если это человек от пирата-Стива, я его откровенно пошлю к такой-то матери, да и уйду. А может ещё и напомню что их предупреждали. Вот и пусть поломают голову, ушёл я домой или на Лубянку. Чтоб служба мёдом не казалась.» – хищно подумал Саша. – «В конце-концов я чётко и недвусмысленно проговорил тогда что сотрудничать с их разведкой не буду. Да и вообще, что мне теперь – от каждого американца в отпуске бегать? Этак не набегаешься, их в Москве десять тысяч.»
Про десять тысяч Саша недавно прочёл в каком-то журнале – в статье про проблемы эмиграции, а бесстрашность обрёл скорее всего благодаря сонности и заторможенности. А с другой стороны – чего ему было бояться? Тут он дома, тут – пускай американские шпионы бояться. Пока что перспектива возвращения в объятия американской юрисдикции смотрелась сейчас отдалённой как следующая жизнь.
Саша собирался было перейти к мягкому игнорированию соседа слева, но тут как на грех с американцем захотелось общнуться цветочному парнишке из Харькова, сидевшему по другую сторону. Наверное «иностранные» иностранцы тому были ещё в диковинку, а вот по-английски как назло цветопродавец не говорил почти никак – примерно на том уровне, на котором американец говорил по-русски. Саша какое-то время пытался переводить из вежливости, а потом устал. Чтобы отлезли, хотел было рассказать старый анекдот про то, как в Москве проводили опрос общественного мнения на тему «Надо ли пускать в Москву приезжих?». В результате сорок процентов опрошенных ответили: «Вах! Канэшна, гэнацвалэ, пуст еэдут! », другие сорок были в целом согласны, но выразились по-другому: «Та нихай приезжае, шо нам-то, гарным москалям?». А вот двадцать процентов с ответом затруднились, сказавши: «Well, I don't know». А потом передумал. Как ни расскажи,
