Дитте - дитя человеческое - Мартин Андерсен-Нексе

— Откуда ты взялся? — весело крикнул он точильщику, переходя через двор.

— Из самой Испании! — откликнулся точильщик, сверкнув в улыбке белыми зубами.

— Из самой Испании. Так, бывало, отвечал всегда мой отец, — в раздумье проговорил Ларc Петер. — Ты не из Одской округи, если можно спросить?

Молодой точильщик утвердительно кивнул.

— Так ты, пожалуй, знавал Анста Хансена?.. Огромного роста был, и девять сыновей у него… А прозвище — Живодер. — Последние слова Ларc Петер прибавил, понизив голос.

— Как же не внавать? Это мой отец.

— Вот оно что! — сказал Ларc Петер растроганно и протянул свою лапищу. — Так добро пожаловать к нам! Ты, значит, Йоханнес, самый меньшой из моих братьев.

Он задержал руку Йоханнеса в своей и ласково глядел на него.

— Вот ты каким вырос! Я ведь не видал тебя с тех пор, как тебе было всего два-три месяца. Ты на мать похож.

Йоханнес усмехнулся, чувствуя себя несколько неловко, и высвободил свою руку. Он совсем не был взволнован, как его брат.

— Да брось ты свою точилку, пойдем в дом, — пригласил Ларc Петер. — Девчонка угостит нас кофейком… Нет, все-таки… вот так встреча!.. Как ты похож на мать! — Ларc Петер заморгал глазами, готовый прослезиться от волнения.

За столом Йоханнесу пришлось рассказать обо всех домашних делах. Мать умерла несколько лет тому назад, братья разбрелись по всему свету. Известие о смерти матери очень расстроило Ларса Петера.

— Так она отошла в другой мир, — проговорил он тихо. — Я не видел ее с тех пор, как она кормила тебя грудью. А я-то все утешал себя надеждой, что еще свижусь с нею когда-нибудь. Она была нам доброй матерью.

— Да-а, — протянул Йоханнес, — только уж очень ворчлива стала.

— При мне она еще не была ворчливой. Может статься, она долго хворала?

— Во всяком случае, я не очень-то долюбливал ее. Вот старик наш — другое дело. Молодчина! Никогда не вешал носа.

— Он все еще держится своего прежнего ремесла? — заинтересовался Ларc Петер.

— Нет, давно уже покончил с этим. Теперь стал пенсионером! — Йоханнес усмехнулся. — Сидит у проезжей дороги и бьет щебень на общину. Но все такой же кремень и норовит всеми командовать. То и дело сцепляется с крестьянами, ругательски ругает их за то, что они наезжают на кучи щебня.

Сам Йоханнес повздорил со своим мастером и избил его. После того ни один мясник не соглашался взять его к себе в ученье, и он переправился на другой берег у Люнэса, захватив с собой вот этот инструмент, который взял напрокат у больного старика-точилыцика.

— Так ты, значит, мясник, — сказал Ларc Петер. — То-то мне показалось, что ты как-то странно обращаешься со своими инструментами. А разве ты, такой молодой и здоровый, не мог бы избавить старика от попечительства?

— Ну, с ним разве сладишь? Да ему и не плохо вовсе. А что касается меня, то если хочешь жить мало-мальски по-людски, ну и повеселиться малость, то заработка самому только-только в обрез.

— Да, пожалуй… Ну, а теперь как же ты намерен устроиться? Пойдешь бродить по свету?

Да, Йоханнес собирался побродить немного по стране, занимаясь точильным ремеслом, конечно.

— Да ты смыслишь в нем хоть сколько-нибудь? Или только хвастаешься?

Йоханнес скорчил гримасу.

— Кое-что я перенял у старика точильщика еще мальчишкой. То есть главным образом ухватки, понимаешь? Заговоришь людям зубы, получишь свои денежки, и марш со двора, пока они еще не успели разглядеть работу. Чудесное дело переходить с места на место. И полиции за тобой не угнаться.

— Н-да… значит, и у тебя эта страсть — бродяжить? Опасная болезнь, брат!

— Почему? По крайней мере всегда что-нибудь новенькое выловишь. А то вечно одно и то же — тоска смертная!

— И мне так казалось когда-то. Но рано ли, поздно ли ты поймешь все-таки, что это просто болезнь. От нее в костях вместо мозга сквозняки образуются! Ничего путного не выходит у того, кто рыщет за куском хлеба по дорогам. Не будет у него ни дома прочного, ни семьи настоящей, сколько бы раз он ими ни обзаводился.

— Ты-то обзавелся и тем и другим, — заметил Йоханнес.

— Да, но нелегко закрепить это за собой. Бродяга все больше вперед глядит, на будущее надеется, а плохо, когда у тебя за спиною ничего нет. Проклятая наша бедняцкая доля, что мы сызмальства приучаемся не сидеть на месте. Никогда не знаем, где взять кусок хлеба завтра, вот и рыщем повсюду, гонимся за ним. Так и привыкаем бродяжничать, втягиваемся в это… А теперь ты побудь тут без меня часика два, — я обещал соседу перевезти ему навоз на поле.

Пока Ларc Петер отсутствовал, Дитте с детишками показали дяде все свои владения. Он оказался затейником, и они быстро с ним подружились. Должно быть, он был не особенно избалован жизнью, потому что все у них похваливал и этим расположил к себе даже недоверчивую Дитте. Она не привыкла к похвалам Сорочьему Гнезду и его обитателям.

Он помог ей управиться с вечерними делами по хозяйству, и, когда вернулся Ларc Петер, началось такое веселье, какого давно не бывало. Дитте после ужина сварила кофе, поставила на стол графинчик, и братья сделали себе кофейный пунш. Йоханнес сыпал рассказами о житье-бытье в родном доме; у него была способность подмечать все смешное, и он не щадил в своих рассказах никого из домашних. Ларc Петер хохотал чуть не до упаду и восклицал:

— Верно, верно!.. Точь-в-точь! Я словно воочию все вижу! Так оно было и во времена моего детства!

Он не уставал расспрашивать брата и, вспоминая былое, вновь его переживал. Давно уже дети не видали отца таким веселым и общительным, как в этот вечер. По всему заметно было, что посещение брата подняло ему настроение.

И у детей появилось какое-то повое чувство, такое ощущение, словно они разбогатели: у них нашелся родственник!.. После смерти бабушки у них ведь совсем но осталось родни, и когда другие дети говорили про своих родственников, им приходилось молчать. Теперь и у них есть дядя — после бабушки родственник самый почтенный. И очутился он в Сорочьем Гнезде просто чудом каким-то — неожиданно для всех и для самого себя! Ребятишки прямо сами не свои были от столь необычайных радостных переживаний и то и дело выбегали на двор потрогать дядин инструмент, дремавший в лунном свете. Наконец Дитте вмешалась и отправила всех троих в постель — пора, пора!

Братья же долго разговаривали и засиделись за полночь. Дети боролись с дремотой из последних сил, — так им хотелось дослушать разговоры до конца, но все-таки сон одолел их, да и Дитте сдалась. Лечь в постель раньше взрослых она ни за что не хотела и задремала, облокотись на спинку стула.

Утро началось необычайно радостно. Детей, едва они открыли глаза, охватило предвкушение чего-то чудесного, что всю ночь сторожило их, вот тут у кровати, дожидаясь их пробуждения. Они только не могли сразу вспомнить, что это такое?.. А! Вон там на гвозде висит фуражка! Дядя здесь!..

Йоханнес с Ларсом Петером уже побывали на дворе, в хлеву, на гумне. Йоханнеса занимало все, что ему показывали, и планы так и роились у него в голове.

— Чудесный хуторок мог бы выйти, — то и дело повторял он, — не запускать бы его так!

— Да ведь приходилось все больше разъезжать, скупать и продавать тряпье и тому подобное, — оправдывался Ларc Петер. — И потом эта история с женой тоже оказалась помехой… И до вас небось дошла она?

Йоханнес кивнул.

— Не повеситься же тебе из-за этого!

Сегодня Ларсу Петеру предстояло отправиться на болото, чтобы провести канаву для осушки участка под покос. Йоханнес схватил заступ и отправился с братом. Работал он так проворно, что Ларc Петер с трудом мог угнаться за ним.

— Вот молодость-то что значит, — сказал он брату. — Здорово работаешь!

— Отчего ты не перекопаешь всего болота? Провел бы канавы, сровнял кочки — отличный бы луг вышел.

Да, отчего? Ларc Петер и сам не знал.

— Вот кабы у меня подмога была, — сказал он.

— Ты имеешь какой-нибудь доход от своего торфяника? — спросил Йоханнес, когда они разогнули спины, чтобы передохнуть немного.

— Да нет, никакого, кроме торфа для собственной надобности. Тяжеленько размешивать его.

— Еще бы — ногами! Тебе бы обзавестись конной мешалкой. Тогда вдвоем можно выкладывать по нескольку саженей в день.

Ларс Петер призадумался. Плапы и предложения так и сыпались на него. Ему нужно было каждое в отдельности обмозговать, прикинуть в уме — что к чему и как, а Йоханнес не давал ему опомниться.

В следующий раз они отправились вместе к глиняной яме. И Йоханнес нашел, что из этой глины можно выделывать отличный кирпич-сырец.

Ларс Петер и сам знал это, слишком даже хорошо. В первое лето Сэрине ведь налепила тут кирпичей для пристройки, и ничего, кладка вышла прочная, не поддавалась ни сырости, ни ветру. Где же одному со всем управиться!