Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

Вернер Штольц посмотрел на часы. До прихода Зайцева оставалось сорок минут. Пора заказывать ужин, решил он и позвонил по телефону. Эту старую и, пожалуй, лучшую в русской столице гостиницу «Москва» он любил больше других за ее почти домашний уют, роскошь, за вежливость обслуживающего персонала.

Через полчаса в номер постучали. Вернер крикнул: «Да, пожалуйста!», и симпатичная синеглазая официантка вкатила столик с коньяком и закусками.

Штольц поблагодарил, сразу же расплатился, на секунду огорчившись, что девушка не взяла щедрые чаевые, и, включив телевизор, закурил сигарету. Внимательно оглядел номер, переставил журнальный столик в центр комнаты. Говорить, разумеется, надо вполголоса, чтобы беседа не была зафиксирована. Ну, кажется, все. Без трех минут. Надо идти встречать Зайцева.

Вернер вышел из номера, закрыл дверь, с ключом в руке прошел мимо дежурной по этажу, улыбнулся ей:

— Я сейчас же вернусь, только гостя встречу, — и легко сбежал по широкой лестнице на первый этаж. Как точно он рассчитал время встречи: дежурная сменится в восемь, так что визит Зайцева не задержится в ее памяти, тем более что сейчас она занята, готовится сдавать смену. А другая дежурная пока остынет от приема, пройдет час-полтора, и также не зафиксирует надолго, что ко мне приходил гость. Вот так-то, уважаемый Кларк! Мы хоть и не специалисты, но кое-что в психологии человеческой понимаем!

Евгений Александрович Зайцев любил пунктуальность и уважал это качество в других людях. Поэтому ровно в семь часов у входа в холл, когда он, еще не успев поправить после долгого сидения в машине коричневый плащ, взялся за блестящий поручень и с некоторым усилием открыл стеклянную дверь, когда навстречу ему с ослепительной улыбкой устремился Вернер Штольц в строгом сером, видимо, английском костюме, в белоснежной рубашке с золотыми запонками, с золотым зажимом на тонком, переливающемся сиреневой искрой галстуке, стройный, подтянутый, с едва заметной сединой на висках, — Зайцев вспомнил поговорку о немецкой точности.

— Это мой гость! — беря Евгения Александровича под левый локоть, объяснил с улыбкой Штольц пожилому швейцару, который внимательно посмотрел на Зайцева и разрешающе кивнул.

— Как дорога, как машина, мой друг? — Штольц чуть наклонил голову к невысокому своему спутнику. — И вообще, как ваша жизнь, молодая, кипучая?

— У меня такое чувство, Вернер, что вы за эти три месяца, что мы не виделись, с утра до вечера только тем и занимались, что изучали русский язык, — Евгений Александрович с удовлетворением отметил, что изящные коричневые французские туфли, которые он неделю назад купил в областном центре, выглядят, пожалуй, симпатичнее, чем остроносая черная обувь Штольца. — Акцент исчез абсолютно. Вас, наверно, п-принимают за русского?

— Скорее за прибалтийца, — усмехнулся Вернер. — Как доехали?

— От Серпухова дорога отличная, м-машина новая, работает как часы, грех жаловаться. А вы опять на своем л-любимом втором этаже?

— Представьте себе, мне повезло. И даже в том же номере. Вы, правда, у меня в Москве не были.

— Зато я был у вас дома, Вернер, и прекрасно п-помню ваше гостеприимство.

— Спасибо. К сожалению, сегодня у нас только деловое свидание. Но, надеюсь, вы будете довольны.

— Вы тоже, дорогой Вернер.

Штольц открыл номер, пропустил Зайцева вперед, вошел сам, закрыл дверь:

— Может, с дороги примете ванну?

— Благодарю, я только руки и лицо освежу, — Евгений Александрович посмотрел на журнальный столик с закусками, улыбнулся, щелкнул замками «дипломата», вынул бутылку коньяка, поставил на столик:

— Армянский. Не очень п-плохой! — потом снял пиджак, повесил на спинку кресла, ослабил узел галстука.

Все идет нормально, подумал Вернер, усаживаясь в кресло, пока Зайцев умывался. Настроение и вид у него бодрый, значит, дела по-прежнему в порядке.

— А вы, Евгений, совсем не изменились со времени нашей встречи, — Вернер жестом показал Зайцеву на кресло: — Прошу, — и налил из своей бутылки в маленькие рюмки. — Это французский. Я знаю, вы любите «Камю», я привез вам в подарок лишнюю бутылочку. За встречу! — он поднял перед собой рюмку.

— Ага, — кивнул Евгений Александрович, — со свиданьицем, к-как говорят у нас, — и лишь пригубил коньяк. — Прошу прощения, Вернер, но я з-за рулем. Наши автоинспекторы теперь, после указа о пьянстве, особенно строги.

— Да, — засмеялся Вернер, — наслышан о вашем указе. Как по-вашему, действует он хорошо? Прошу, ужинайте, вы с дороги.

— Благодарю, с удовольствием! — Евгений Александрович взял вилку и нож. — Указ действует. Явного пьянства стало м-меньше. Но меня этот указ не касается. Я ведь не большой любитель выпить. Разве что иногда с устатку, раз в н-неделю сто граммов.

— С чего? — не понял Вернер.

— С устатку, — повторил Евгений Александрович. — Так у нас говорят, к-когда человек устает.

— Понятно, понятно, — кивнул Штольц и наполнил свою рюмку снова. — А меня, как подданного другой страны, я думаю, ваши ограничения не касаются, поэтому позволю себе еще одну с вашего разрешения, — он выпил и подвинул к себе тарелку. — Евгений Александрович, мне кажется, что музыка, — Штольц повернулся к телевизору, — нам не помешает, тем более симфоническая. Кстати, я не очень люблю современную эстраду.

— Я тоже, Вернер. А это «Русская симфония» к-композитора Калинникова.

— О, да вы еще и меломан? Замечательно! Чувствуется удаль, ширь и мощь русской души. Но я не слышал о таком композиторе. Впрочем, мы столького еще не знаем, да и не сможем узнать. Мир огромен, а человек, между тем, мал и слаб, несмотря на чье-то глупое утверждение, что он — царь Вселенной. И заметьте, каждый хочет быть счастливым. И вы, и я, и тот швейцар, и та дежурная на этаже. А кто знает, Евгений, как быть счастливым?

— А вы меня спросите п-прямо, и я вам отвечу: я знаю. Потому что главное качество, которое необходимо умному человеку для счастья, — это в-воля.

— Может быть, настойчивость? И еще, конечно, случай.

— Да, но лучше и главнее — воля. Надо сильно з-захотеть, и тогда все сможешь. Можно быть первоклассным зубным врачом, но всю жизнь работать на ставке, на двух ставках, а денег не иметь. Вы говорите, Вернер, случай? В-возможно. Только дорогу осилит идущий. Надо идти, несмотря ни на что, ни на какие препятствия, по своей дороге, и тогда к тебе п-придет и случай, и удача, и успех. Но все это будет закономерно.

— Что ж, Евгений, это меня убеждает. Кстати, о случае. Вы случайно не захватили на нашу встречу те симпатичные рыжие штучки?

— Вернер, за кого в-вы меня держите? Так говорят в Одессе, — Евгений Александрович тронул салфеткой губы, протянул правую руку к коричневому «дипломату», вынул коробочку из-под набора авторучек, открыл ее и протянул собеседнику. В коробочке, выстроившись один за другим, лежали десять золотых патрончиков, по два в каждом ряду.

— Да вы прелесть, Евгений Александрович! — воскликнул Штольц, бережно принимая коробочку. — Вы просто молодчина. И не зря господин великий случай у вас в подчинении. Сколько здесь всего?

— Ровно сто пятьдесят граммов. По п-пятьдесят за грамм.

— По пятьдесят? — Вернер собрал морщины на лбу, в светлых глазах мелькнула растерянность. — Дорогой мой друг, но это же на десять рублей выше государственного курса. Так, кажется?

— Не знаю, Вернер, честное слово. Однако я з-знаю, что я — не государство.

— Понимаю, понимаю. Но дело в том, что я могу предложить вам не только рубли. Разумеется, в разумных пределах. Речь о долларах, один за пять рублей. Вас это устроит?

— Вы будете брать все? — Евгений Александрович подумал о том, что вторую коробочку доставать рано, иначе Штольц увидит, что товару много, а оптом выманит совсем за бесценок.

— Да, это я возьму все. Значит, — Штольц на секунду закрыл глаза, — пятьдесят на сто пятьдесят, получится семь с половиной, минус пять. С такой арифметикой я могу согласиться. Итак, Евгений, с меня тысяча долларов и две с половиной тысячи рублей. Вы согласны?

«Видимо, у него больше с собой нет наличных», — решил Евгений Александрович и, чуть помедлив, неохотно кивнул.

— Ну, тогда хорошо, тогда — мой ход, — Вернер встал к тумбочке, возле которой, блестя никелем, стоял его «кейс», покрутил цифры замков, открыл, достал одну пачку, завернутую в бумагу, бросил на тумбочку, потом еще, захлопнул чемоданчик и, повернувшись к креслу, положил перед Зайцевым сверток, а рядом три десятирублевых пачки:

— Ваше! — Он сел в кресло, закинул ногу на ногу, взял рюмку, пригубил, сверкая запонками, — Вы видите, Евгений, я не люблю мелочей, я иду вам навстречу. Здесь не две с половиной, а три тысячи плюс доллары.

Евгений Александрович сглотнул тревожно-радостный комок ожидания:

— С в-вашего разрешения я их уберу, — он с аккуратной небрежностью взял деньги и спрятал их в «дипломат».