Лик Сатаны - Ирина Мельникова

— Не доживу я до старости со своей работой! — рассмеялся Никита.

— Типун тебе на язык, балабол! — рассердился Пайсов. — Смерть сама разберется, кого забрать, а с кем погодить, так что не стоит ее поминать без повода. У нас тут как? Выйдешь порой к завтраку, смотришь, а за соседним столиком место освободилось, а завтра, может, и твое опустеет. Так мало знакомых осталось, так много ушло…

Никита на мгновение почувствовал себя подлецом.

Ему уже не хотелось будоражить Пайсова вопросами, хотя бы потому, что Виталий Аристархович уже подошел к той жизненной черте, когда задумываются о встрече с богом. Что бы ни накуролесила эта компания в прошлом, ответ она будет держать перед всевышним. И если бы не Сашка с ее яростным стремлением докопаться до истины, Никита мигом развернулся бы и уехал домой, наплевав на тайну смерти ее деда. Но позволить себе такую роскошь он не мог, потому что лицо Саши тотчас возникло перед ним. И он вдруг понял, кого она ему напоминала. Конечно же, Монику Беллуччи! Только в пору ранней юности! И Юлька, похоже, сразу это отметила.

Он усмехнулся про себя, вот отчего Быстрова бесилась и язвила без меры!

Пайсов посмотрел на него с удивлением.

— Что случилось? Вид у тебя какой-то обалдевший.

— Устал я сегодня, — вздохнул Никита. — Крутился как белка в колесе. Слышали небось, что профессор Ковалевский погиб? Вот заказали в университете статью о нем. Какой день уже собираю материалы… Вы с ним не общались случайно?

Пайсов не закашлялся, не сжал до хруста пальцев кулаки. Он вообще почти не прореагировал на эту фамилию, но глаза его мигом словно затянуло ледком, тонкие губы запали, да и голос уже не звучал добродушно, когда он пожал плечами и сказал:

— Ковалевский? Ну, не то чтобы общались… Так, пересекались иногда в прошлом. Надо же, я ведь не знал! Царствие ему небесное! Что поделать, все там будем!

Спина у Пайсова напряглась, и он беспомощно глянул по сторонам. Но Никита уже понял, что на верном пути.

— Я просто был у него в квартире, беседовал с родными и видел там чучело глухаря. Вот и подумал сейчас, вдруг это ваш подарок?

— С чего вдруг подарок? — насторожился Пайсов. — Ковалевский спокойно мог купить его в комиссионке, я туда чучела сдавал. Многие их покупали, хотя и дорого стоили!

— О, теперь я понимаю, откуда у Коробкова столько чучел! Не слышали, он на пожаре недавно погиб? Заслуженный ветеран! А чучела обгоревшие во дворе валялись. Но, говорят, он сам охотился. Вы, случайно, для него ничего подобного не делали?

Никита затаил дыхание, ожидая, поинтересуется ли Пайсов, что случилось с еще одним его давним знакомым, но тот никак не отреагировал на известие, но как-то сник и совсем по-стариковски проскрипел:

— Ты, Никитий, прости, но в последнее время у меня давление сильно скачет. Вон какой звон в ушах поднялся! Таблетки пора принимать. Так что не получится сегодня интервью. Отвези меня в корпус, пока совсем не прихватило!

— Конечно, Виталий Аристархович, не буду вас больше беспокоить! — с готовностью подхватился Никита. — Я могу вас до палаты докатить.

— Не надо, медбратьям за это деньги платят, а мне еще и укол нужно сделать. Ты беги, беги, а я поеду потихонечку… Эх, годы, годы!

Ни одному его слову Никита не поверил. Вопреки желанию Пайсова он все-таки докатил коляску до корпуса, по пандусу поднял ее в вестибюль и распрощался со стариком. Однако тот в палату не торопился, окликнул медсестру и заговорил с ней. Кстати, совсем не о том, что подскочило давление. И все время оглядывался. Видно, ждал, когда Никита уберется восвояси.

Шмелев, конечно, здание покинул, но, вместо того чтобы уехать, отвел машину чуть дальше, чтобы ее скрыли кусты, затем прокрался к забору интерната и принялся наблюдать за входом в корпус.

Ждать пришлось недолго, но замучили комары, и Никита, потеряв терпение, хотел уже покинуть пост. Но вдруг увидел, как открылась стеклянная дверь и на пороге возник Пайсов. На своих ногах, в джинсах и спортивной майке.

— Интересное кино! — присвистнул Никита.

Довольно бодро Виталий Аристархович спустился по ступеням и направился к лавочке в глубине парка. Никита пригнулся и проследовал вдоль забора. На лавочке Пайсова поджидали двое мужчин. Вечерний сумрак уже окутал деревья, но, вглядевшись, Никита с удивлением опознал в одном из них бывшего историка Соколова. Второй мужчина, высокий, широкоплечий, с прямой, как штык, спиной был ему незнаком.

Подобраться ближе не получилось. Парк просматривался насквозь, и перелезь он через забор, старики мигом бы его заметили. Но из своего укрытия он все-таки сфотографировал троицу на телефон и принялся наблюдать за тем, как Соколов, подскакивая и размахивая руками от возбуждения, что-то торопливо говорил и то и дело озирался по сторонам. Пайсов слушал его с угрюмым видом и лишь иногда бросал короткие реплики. Третий же мужчина, который был явно лет на двадцать моложе Пайсова и Соколова, курил сигарету за сигаретой и лишь иногда кивал коротко стриженной головой с крепким затылком.

Глава 22

— Надо сказать, милочки мои, что мы невероятно плодотворно провели вчерашний день, — вдохновенно начал Никита и обвел Юлю и Сашу веселым взглядом. — Ну и что, птички дорогие, не радуемся?

«Милочки», они же «птички», неопределенно пожали плечами и уставились на него с мрачным видом. Встретиться на квартире у деда предложила Саша. Точнее, она долго названивала Никите, который упорно был «вне зоны действия сети», а дозвонившись, стала нервно пересказывать новости, но оказалось, что ему тоже есть чем поделиться.

Вот только на встречу Никита явился не один. Из окна Саша увидела, как во двор величественно въехал «Порше» Быстровой, и у нее тут же испортилось настроение.

Пришлось повторять свой рассказ, но уже более спокойно и со всеми деталями, правда, про шубу и колечко Саша не помянула. Зачем Никите и Быстровой знать, каким образом она добыла информацию? Получилось довольно лихо, и втайне Саша гордилась собой.

Юля загадочно отмалчивалась, да и вообще, казалось, ее отношение к Саше изменилось. Она больше не гримасничала, не закатывала глаза, и пару раз в ее взгляде промелькнуло нечто похожее на одобрение. Следом изложил свою историю Никита, затем пришел и Юлин черед…

Впрочем, сообщение, что сайт музея подвергся атаке, поначалу никого не впечатлило. Но Юля достала фотографии и с торжеством выложила их на стол.

— Вот, скачали добрые люди, а я распечатала. Тут есть и сопроводительная записка, — и посмотрела на Сашу. — Бабуля твоя — великая умница! Каким-то образом раскопала, что это за икона! И чует мое сердце, не все так просто с ней, дорогие!

— Бабушка была отменным знатоком православных икон, — вздохнула Саша.

— И что ж это за икона? — нетерпеливо прервал ее Никита. — Что в ней замечательного?

— Прежде всего то, что она принадлежала когда-то Олексе Довбушу — предводителю гуцульских повстанцев, так говорится в записке. Жил он где-то в начале восемнадцатого века, но икона, судя по всему, появилась несколько раньше. Причем образ архангела написан кровью убиенных татарами монахов. Затем она хранилась в православном храме архистратига Михаила в Карпатах, который, по преданию, построил тот же Олекса Довбуш, и считалась чудотворной. В тридцать восьмом году храм сожгли бандеровцы, священника убили, а икона исчезла, казалось, с концами. И вот она вдруг объявилась в нашей глуши.

Никита озадаченно хмыкнул и потянул к себе фотографии, а одну из них передал Саше.

— Глянь, это твоя бабушка с иконой?

— Моя! — Саша перевела взгляд с фотографии на Юлю. — Спасибо! Это ее последний снимок.

— Тут она, похоже, осматривает икону вместе с ее владельцем Григорием Шмулевичем, внуком Литвяка, — пояснила Юля. — Если ты помнишь, бабушка говорила, что сын майора взял себе фамилию жены-еврейки. Получается, это и есть та самая чудотворная икона, которой похвалялся кагэбэшник!

— Олекса Довбуш? — задумчиво переспросил Никита. — Что-то я слышал о нем и даже фильм в детстве, кажется, смотрел.

— А кто второй мужчина? — спросила Саша. — Сотрудник музея? Что-то я не видела его прежде…

Юля с довольным видом хохотнула.

— Вот, я ее тоже поначалу за мужика приняла, даже за охранника, а это женщина. Преподаватель нашего университета. Пишет кандидатскую и работает поэтому в фондах музея.

— Анна Недвольская? — в один голос удивились Саша и Никита.

— О, так вы слышали об Анечке? — подняла вверх тонкие брови Юля. — А я имела удовольствие с ней повстречаться. Очень странная девица. Лет этак сорока, фигурой — мужик мужиком, на шее татуировка, но она ее прячет почему-то. Гляньте, на фотографии тоже в водолазке с высоким воротом.

— Есть много причин, чтобы прятать татуировки, — лениво отмахнулся Никита. — Она ж понимает, что, появись она с ней в том же музее, к ней отнесутся крайне недоверчиво. Там же мыслят по старинке, мол, татуировка, значит, блатной, значит, срок мотал…