Десант на Эльтиген - Василий Гладков

— Сто патронов на пулемет. Какая же это работа, — снова повторил Карпенко.

— Патроны и ручные гранаты пришлем. Какие еще будут вопросы?

Сидоренко сказал:

— Разрешите спросить, почему же наша армия не наступает?

— Вы слышали нынче сильную канонаду? Армия несколько раз пыталась прорвать оборону и помочь нам. Видно, немцы крепко обороняют Керчь.

— А что же делать нам?

— Возьмем да прорвём их оборону и пойдем на соединение со своими. Как думаете, сможем это сделать?

— Сможем! — воскликнули все трое. — На штурм мы готовы в любую минуту.

На ходу обсуждая с Копыловым создавшееся положение, мы старались трезво, оценить силы. Сегодняшний день — день 4 декабря — еще раз подтвердил, что дивизия способна к серьёзным боям. Несмотря на усталость людей и большие потери, ее боевой дух и организованность были на высоте.

Из полка мы пошли на новый КП — на северную окраину Эльтигена.

Копылов спросил, как я оцениваю действия противника за минувший день. У меня сложилось мнение, что противник атаковал нас одновременно на всем фронте, но все же ударные группировки имел на флангах. Концентрическими ударами в направлении нашего КП и вдоль берега он хотел разрезать плацдарм. Для этого на флангах имел немецкие части, а в центре — румынские. Он пытался рассеять наше внимание, заставить нас рассредоточить силы и особенно артиллерийский огонь по всему фронту.

Вначале немцам удалось добиться некоторого успеха, но мы своевременно разгадали их намерение и приняли меры. Огонь своей артиллерии и авиацию нацеливали на фланги. На румынские части мы почти не тратили снарядов, хотя они тоже часто предпринимали атаки. С ними разделывался Челов и без артиллерийского огня. Трудно было Блбуляну и Нестерову. Их полки выдержали сильные фланговые удары.

— Интересно, какой манёвр немцы предпримут завтра? — спросил Копылов.

— Мне кажется, опять так же будут атаковать. Они не умеют быстро перестраивать свои планы. Важно разгадать их намерения, не позволить захватить с первого удара инициативу. Пехота противника нам не страшна, Михаил Васильевич. Рота Колбасова может бить батальон, Клинковский — полк, Ковешников — дивизию. Но нам страшен огонь артиллерии, танки и авиация. Вот с этим нам нечем бороться.

В эту ночь, проверяя боевые порядки, мы говорили с десантниками, стараясь получше узнать настроение людей, и пришли к убеждению, что в солдатской массе тоже зреет идея прорыва.

В блиндаж нового командного пункта собирались офицеры. Железная дверь, угрожающе скрипя, пропускала входивших. Огонь в плошке длинным языком прижимался к столу. Иван прикрыл стальным листом амбразуру, чтобы устранить сквозняк.

Офицеры сидели на нарах и лавках, поставив между колен автоматы. Никто не разговаривал. Никто не знал точно, зачем их созвали, но каждый понимал, что будет решаться судьба десанта.

Здесь были все командиры частей и руководящие работники штаба дивизии. Около Бушина, положив на стол мощный кулак, сидел грузный полковник — командующий артиллерией Никифоров, прибывший на плацдарм после гибели Новикова. Он с пытливым интересом всматривался в новые для него лица. Модин, чисто выбритый, отчего его лицо казалось еще более худым, что-то напряженно обдумывал, полузакрыв глаза. Майор Полур, держа на коленях планшет, показывал карандашом прокурору дивизии Франгулову район Чурбашских болот.

С большим волнением смотрел я на всех этих людей. Прекрасные офицеры и коммунисты. Своим мастерством и чистотой души они заслужили солдатскую любовь и веру. Кончались тридцать четвертые сутки жизни и борьбы на "Огненной земле". Эти дни связали командиров подлинно братскими чувствами дружбы и высокого товарищества. У каждого из них были, так же как и у меня лично, такие минуты, когда, казалось, не выдержат нервы. Но ответственность за судьбу людей заставляла держать себя бодро, не подавать виду, что обстановка тяжелая. Да, новороссийцы с честью пришли к последнему испытанию.

Теперь мы должны были выдержать и его.

В 23.00 пришли последние из вызванных — начальник санитарной службы Чернов и начальник контрразведки майор Савченко.

Я сообщил собравшимся о сложившейся на плацдарме обстановке. Затем было изложено решение на выход из окружения и присоединение к войскам Приморской армии.

— План таков: с наступлением темноты, когда противник, как обычно, начнет производить некоторые перегруппировки, сядет ужинать и тому подобное, в этот момент неожиданно, без выстрелов, ринуться в атаку, прорвать на правом фланге оборону и, двигаясь по немецким тылам, занять гору Митридат. Оттуда уже прорываться к своим… Прежде чем приступить к обсуждению деталей, предоставляю право каждому товарищу высказать свое мнение по существу вопроса.

Минута напряженного молчания.

Какие картины пронеслись в эту минуту перед мысленным взором каждого? Наши люди, измотанные боями и недоеданием? Наш медсанбат? Двадцать километров, которые нужно в быстром темпе пройти до Митридата?.. План был отчаянный, мне самому это было ясно. Но как раз в этом и состояла его реальность.

Противник ждал от дивизии упорного сопротивления, но не наступления. Об этом говорили и его пропаганда, и наивный просчет в обороне района Чурбашских болот. Ожидая, что скажут офицеры, я живо представлял ситуацию: немцы ночью готовят последний решительный удар по плацдарму, а десант уходит у них из-под носа. Две дивизии противника еще будут привязаны к Эльтигену, а мы уже будем на Митридате, а там…

Первым выступил полковник Нестеров. Он пытался доказать, что десант еще может удерживать плацдарм и поэтому рано думать о прорыве.

Командующий артиллерией доказывал, что десант способен драться только на плацдарме, поскольку его тут поддерживают артиллерия и авиация с Таманского полуострова. Он утверждал, что дивизия окажется беспомощной, лишившись этой мощной поддержки.

Ивакин, мой заместитель, склонялся к тому, что после прорыва надо идти в район Старого Крыма или в каменоломни, к партизанам.

— Это, — говорил он, — мы в состоянии сделать. А под Керчью нас просто перебьют.

— Давайте уточним этот вопрос, товарищи, — сказал Копылов. — Положение у нас сложилось исключительно трудное. Но я верю в изложенный командиром дивизии план и поддерживаю его. Выполнить его будет нелегко. Несомненно одно — план прорыва совпадает с настроением основной массы десантников. Мы сегодня говорили с солдатами. Они в любую минуту готовы идти на соединение с войсками севернее Керчи. На этом мы можем строить свой расчет.

Потом выступили Челов, Модин, Франгулов. Все они были за немедленный выход с "Огненной земли", пока есть кое-какие силы, пока десант не обескровлен окончательно и сохранил свою организацию.

Заключительные слова подполковника Челова: "Заверяю командование десанта, что личный состав тридцать первого полка ждет приказа на прорыв".

Заключительные слова инженера: "Сочту за честь, если меня назначат в голову прорыва".

Франгулов сказав: "Для меня ясно, что раз задачи обороны плацдарма исчерпаны, то надо поскорее вырываться".

Мнения разделились. Примерно процентов шестьдесят присутствовавших высказались за мой план, остальные же настаивали на необходимости вести в Эльтигене борьбу до последнего. Один только Бушин не сказал ничего. Он, видимо, не верил ни в то, ни в другое. Я уже собирался делать заключение, как вдруг поднялся командир батальона морской пехоты и сказал: — Товарищ комдив! Моряки готовы идти на прорыв. Моряки пойдут, если вы разрешите, в голове!

В это же время я встретился глазами с начальником санитарной службы. Чернов глядел на меня, и в глазах у него было столько муки и беспокойства, что в душе все перевернулось.

— Но как быть с ранеными?

— Раненые пойдут с нами. Все, кто может идти.

— А кто не может?

За всю мою долгую военную службу ни до этой ночи, ни после нее мне не приходилось принимать более тяжелое решение. Советоваться тут было невозможно. Разделить эту страшную ответственность было не с кем. Всю ее тяжесть должен был взять на себя старший начальник "Огненной земли".

— Пойдут все, кто способен идти. Нести с собой тяжело раненных десант не сможет.

Чернов тяжело дышал.

— Я могу говорить об этом с медицинским составом?

— Когда нужно говорить, мы вам скажем. У нас в распоряжении сутки, может быть, немного больше. За это время командование примет все меры для эвакуации раненых. Возможно, подойдут корабли.

Принимаем решение: прорываемся завтра в ночь. Значит, днем надо отбить все атаки. В установленный час командиры частей выводят все свои подразделения на правый фланг, в район КП дивизии, оставив на позиции каждой роты в траншеях по два-три автоматчика с задачей все время вести огонь по противнику. 39-й полк и батальон морской пехоты составляют группу прорыва, 37-й полк прикрывает основные силы слева, 31-й — справа, гвардейский полк прикрывает тыл. Штаб дивизии, медсанбат и раненые — в центре боевого порядка.