История Греции. Курс лекций - Соломон Яковлевич Лурье

Главк, почему нам в Ликии почет воздают перед всеми Местом передним, и мясом отборным, и полною чашей И обращают к нам взоры, как будто к богам вечносущим?

Мы отчего подле Ксанфа особым владеем участком,

И виноградником славным, и пашней, ячмень приносящей? ..

Вот почему нам теперь надлежит пред ликийской дружиной В ряде переднем стоять и в горячую битву бросаться.

Пусть говорит о нас всякий ликийский боец крепкобронный...

... «Не даром едят они тучных баранов,

Сладким, как мед, запивая вином: они доблестны силой,

Ибо в переднем ряду пред ликийской дружиною бьются».

Эти «лучшие» защитники укрепленных поселений, как их называет Гомер, строят себе укрепленные замки, окружают себя многочисленными слугами и зависимыми людьми и фактически приводят всякими правдами и неправдами в зависимость от себя и тех членов родового объединения, которые сохранили еще экономическую самостоятельность.

Таким образом, первоначально демократические общины превращаются в аристократические, т. е. в общины, разбитые на два антагонистических класса — аристократов-угнетателей и угнетенный простой народ. Полноценными членами общины начинают считать только ближайших родственников тех аристократов, которые теперь возводят свой род к мифическим героям старины или к богам — отличным от тех богов, которые считались родоначальниками всей группы родов. Военачальники племени (которых мы привыкли для простоты называть царями) не могут уже не считаться с влиянием, достигнутым аристократами, и образуют из них свой совет. Совместные обеды мужчин, характерные для военной демократии, теперь превращаются в совместные обеды вождей аристократических родов вместе с царями, происходящие ежедневно в царском дворце, причем часто расходы на эти обеды (обычно в форме натуральной повинности) покрываются народом.

Ввиду натурального характера хозяйства распределение имущественных благ было в это время еще чрезвычайно устойчивым. Наиболее знатный человек почти всегда был и наиболее богатым. «Эпитеты «богатый» и «знатный» почти всегда стоят

/■С 1 2

рядом» (Ьузольт).

За ссудой при натуральном хозяйстве и устойчивости экономических отношений обращались только в минусы крайней нужды. Поэтому, как бы ни была велика «благодарность», она считалась естественной, так как в большинстве случаев речь шла о семенной ссуде перед засевом, буквально спасавшей должника от голодной смерти:

Точно отмерив, бери у соседа взаймы: отдавая,

Меряй такою же мерой, а можешь — так даже и больше,

Чтобы наверно и впредь получить, как нужда приключится.

Так говорит еще Гесиод, живший уже после описываемого нами времени. Здесь, таким образом, зародыш ростовщичества, причинившего столько бедствий, например, аттическому крестьянству.

Однако нет ничего ошибочнее, чем представлять себе, будто в эту эпоху крестьянство было уже совершенно бесправной массой. Оно, конечно, не участвовало в фактическом управлении подобно «басилеям», но тем не менее представляло собою замкнутое, а по сравнению с переселенцами-иностранцами в своем роде привилегированное сословие, пользовавшееся хотя небольшими, но строго установленными традицией правами: участвуя в войне, крестьяне получали свою долю военной добычи, они имели право на военную и судебную защиту своего имущества и жизни. Далее, как мы увидим, когда будем говорить о народном собрании, и политическое значение крестьянства в эту эпоху не было таким уж ничтожным.

Племенное или «полисное» хозяйство этой эпохи — в общем еще замкнутое и натуральное. Культурно-утонченная обстановка жизни правящего класса, характерная для крито-микенского мира, в течение этих столетий почти исчезает; разница между культурным уровнем жизни аристократа и крестьянина становится незначительной.

Вместе с упадком торговли сокращается и кругозор грека; ярким показателем этого положения вещей является характерное для гомеровских поэм представление, будто конец света,

скую выучку, и тот сложный цикл религиозно-образовательной мудрости, который при почти полном отсутствии письменности требовал много времени и привычки усвоения. Наконец, знатному удалось навязать массам не только свою религию, которая теперь стала искусно обслуживать интересы правящего класса, но и свои моральные воззрения, согласно которым умение соблюдать сложные предписания «хорошего тона» тогдашнего общества, военная доблесть, гостеприимство и щедрость определяют нравственное совершенство, а так как эти добродетели доступны только богатым, то в греческом языке agathos стало означать одновременно и благородного по происхождению, и богатого, и добродетельного, слово kakos — и человека из простонародья, и дурного в нравственном смысле; слово poneros, «обремененный трудом» (от слова ponos, труд), стало означать «подлый». Так и в русском языке слово «подлый» первоначально просто означало «человек низшего сословия».

полный чудовищ и всякого рода фантастических ужасов, находится совсем недалеко от Греции. Теперь привозятся в незначительном количестве только предметы роскоши для знати. Их привозят в первую половину изучаемой нами эпохи финикийские купцы на финикийских кораблях, так как греки этой эпохи лишь постепенно начинают научаться каботажному торговому мореплаванию, т. е. плаванию вдоль берегов.

Поселения финикиян не носили прочного характера. Финикийские купцы выгружали на берег свои товары и вели торговлю с местными племенами; когда же все товары были распроданы, они вовсе покидали место стоянки, причем, если удавалось, грабили местное население, уводили женщин и т. д. В XV книге «Одиссеи» мы читаем:

Прибыли хитрые гости морей, финикийские люди, Много соблазнов они привезли в корабле чернобоком... Те, целый год оставаясь на острове нашем, прилежно Свой крутобокий корабль нагружали, торгуя товаром.

Мы узнаем также, что это яркие драгоценные безделушки, ствовали на женщин:

были за «соблазны»; это были которые столь неотразимо дей-

В дом он отца моего дорогое пр^рес ожерелье,

Золото в нем и янтарь чудесный друг друга сменяли,

Тем ожерельем моя благородная мать и рабыни Все любовались. Оно по рукам их ходило, и цену Разную все предлагали...

Уезжая, финикийцы, как рассказывается дальше, похитили царского сына. Точно так же и Геродот, сообщая старинный миф об Ио, рассказывает, что финикийцы, распродав свои товары, напали, как было у них заранее условлено, на пришедших к кораблю женщин; несколько женщин им удалось схватить и увезти. В этом мифе, быть может, сохранились воспоминания об обстановке гомеровской эпохи.

В другом месте «Одиссеи» рассказывается, как грек впервые научается торговать у финикиянина. Здесь один из братьев, получивший слишком малый участок земли в наследство и предпочитавший войну мирным занятиям, отправляется в море. После того как пиратское нападение на Египет окончилось 3

плачевно, герой был пощажен египетским царем и жил у него из милости.

Прибыл в Египет тогда финикиец, обманщик коварный,

Злой кознодей, от которого много людей пострадало...

В Ливию с ним в корабле, облетателе моря, меня он Плыть пригласил, говоря, что товар свой там выгодно сбудем,

Сам же, напротив, меня, не