Первые воспоминания. Рассказы - Ана Матуте

С тех пор как они приехали в город, глаза у матери всегда были печальные. Рипо смотрел на нее, пока она гладила ему рубашку.

— Я хожу туда к Чапо, — объяснил он своим срывающимся, чересчур уж резким голосом. Из-за этого проклятого голоса, который уже не был мальчишеским, но еще не стал мужским, он и говорил-то мало. Слишком унижал он его своими неожиданными «петухами».

— К Чапо… — раздраженно проговорила мать, протягивая ему выглаженную рубашку. — И что он тебе дался, этот Чапо?

— Он наш земляк, — ответил Рипо. И довод этот сразу же возымел должное действие. Глаза матери всякий раз теплели, когда про кого-нибудь говорили: «Он оттуда, из наших мест».

— Так пусть Чапо спустится в город! — заключила мать, быстрым движением поднимая утюг и наматывая шнур на руку шершавыми пальцами — руку прислуги, а не крестьянки, какой она была раньше, до наводнения, когда они еще жили в селении.

— Он не любит спускаться сюда, — ответил Рипо со злостью, помимо воли вспыхивавшей в нем всякий раз, как только он вспоминал о переезде в этот захудалый городишко, которого терпеть не мог.

— Живее, сынок, ты опаздываешь.

Рипо влез в еще не остывшую рубашку и с удовольствием ощутил ее тепло озябшим телом. Мать украдкой взглянула на сына. «Худой», — подумала она. Ее тоже грызло неистовое отчаяние. «Если бы нужда не заставила нас приехать сюда!» Там, в селении, Рипо был пастухом. Может, это не очень хорошая работа, зато кожа мальчика золотилась, словно подрумянившаяся корочка хлеба. И сам он был крепким.

А теперь кожа у него стала бледной, мышцы на руках, слегка округлившихся в предплечье, дряблыми, Рипо оделся и по лестнице сошел в магазин.

Дон Марселино, владелец большого продовольственного магазина, тоже был из тех мест, где они раньше жили, и даже приходился им дальним родственником, Вот почему, когда у Марии случилось несчастье — во время наводнения погиб ее муж, и она с сыном осталась без крова, — дон Марселино предложил им приехать к нему в дом. Он и его жена, донья Эльпидия, нуждались в помощниках. Мария могла бы стать служанкой, а Рипо — разносчиком товаров.

— Со временем я его повышу, — пообещал дон Марселино.

А пока что хозяин ничего не платил. Фактически они работали за еду и маленькую каморку на чердаке под самой крышей. Ели все вместе внизу, в столовой, обставленной мебелью черного дерева, на котором были вырезаны воины и змеи, под абажуром из зеленого шелка, увешанным по краям, точно бахромой, стеклянными подвесками. Подвески позвякивали всякий раз, когда за домом, мимо станции, отчаянно гудя, проносился поезд. Он мчался в другие города, о которых Мария и Рипо знали только по кинокартинам да по календарю с рекламой магазина, где они работали.

«Ибо сын человеческий пришел спасти погибшее».

Чапо жил за кладбищем, на вершине холма, возвышавшегося над городом. Оттуда виднелось кладбище, словно еще один город, очень похожий на пчелиные соты. И Рипо, живший прежде в селении, любил смотреть на этот упорядоченный город мертвецов, который напоминал ему пасеку, куда он часто ходил с отцом до того, как тот погиб. Рипо очень любил порядок и восхищался при виде сот или кладбища. Обо всем этом он разговаривал с Чапо — единственным человеком, который слушал его и понимал. С тем, кто, подобно остальным обитателям холма, по разным причинам не имевшим ни работы, ни ремесла, — да и что, собственно, могли делать паралитики, слабоумные, калеки! — называл этот холм «Свалкой».

От самой лачуги Чапо, построенной между двумя голыми темно-бурыми стволами деревьев, спускался голубовато-серый туман, окаймлявший, словно рамкой, все, что находилось внизу, в городе, название которого красовалось при въезде с шоссе, выведенное синими буквами на белом полотнище.

Вокруг города разрослись пышные сады. Они хорошо были видны из лачуги Чапо. На самой окраине выстроились вереницей прекрасные тополя, уже пожелтевшие от холода. В центре города разместились кривые улочки, несколько новых кварталов с домами, похожими на коробки из-под ботинок, полными света, воздуха, чистоты; большой мост, на котором был изображен герб города; прибрежные домишки, незастроенные пустыри, голые лысины земли, катакомбы квартала Лас-Латас (в подражание Мадриду), витрины магазинов, дом свиданий, большое казино, собор девы Марии, торговая биржа. И поле — поле, близкое им обоим, заполненное водой, корнями, родниками, скрытыми землей; поросшие виноградом, травой, серебристыми и черными тополями, люцерной, розмарином; деревьями, которые смотрели пустыми дуплами, такими же глубокими, как глаза Чапо. Но Чапо не был слепым. Чапо все это видел с вершины холма, дрожащего от холода. К востоку от этого холма торчали развалины почерневшей древней городской стены, кое-где увитой зеленоватым плющом — пристанище летучих мышей, ящериц, черных бабочек. При свете заходящего солнца она покрывалась багровыми пятнами, напоминая о том, что здесь происходило множество кровавых событий, бессмысленных, несправедливых или просто жестоких. От стены пахло затхлостью и старым мохом. Рядом росли яркие цветы и среди них скромные, дикие цветы арсаду. Чапо тоже их знал и не раз собирал, когда пас стадо тощих, вонючих городских коз, черных, как черти. Стадо, совсем не похожее на горные стада! Желанные горы вырисовывались, будто сквозь дымку, вдалеке, за городом и садами, куда он не решался взглянуть. Он пас коз, принадлежавших торговцу молоком с улицы Вара-Реаль. Коз, которые жевали зимой грязные, мятые бумажки, гонимые ветром, сухие листья и солому. Чапо нравилось говорить обо всем этом с Рино. Потому что мальчик напоминал ему совсем о другом: о стадах, которые паслись в горах среди сочной ярко-зеленой травы. Рипо тоже был пастухом, и поэтому Чапо его любил. Они не были из одного селения. Рипо с матерью приехали сюда после наводнения. Остальные обитатели холма не знали иной жизни: они всегда жили здесь, за кладбищем. И Хромой, и Голодранец, и Франт. Они собирали в мешки тряпье, бумагу, бутылки. Потом продавали, покупали на вырученные деньги кое-что из еды. Ели, спали. Для этого они использовали пещеры в скале. Другие, как Чапо, сами соорудили себе жилище. Рядом были развалины какого-то здания, разрушенного бомбами еще во время войны. Кирпичи и балки служили неплохим строительным материалом. Разумеется, все это было хорошо до наступления холодов. А они наступали. Роса, жена Руго, родила ребенка, когда Руго уже был в тюрьме. Мать говорила Рипо, засовывая ему под мышку буханку хлеба для старика, завернутую в газету:

— Это потаскуха!.. Будь осторожен с ней! Уж если ты так любишь своего Чапо, пусть спустится сюда, где живут порядочные люди. Почему ты должен всегда ходить к нему? Держись подальше от этого сброда. Ничему хорошему ты от них не научишься, а если попадешь в дурную компанию, дон Марселино выгонит тебя! Он очень набожен и хочет жить в окружении достойных людей.

Но как не ходить на холм, если только с Чапо мог он поговорить о том, что было ему дорого и что не имело никакого отношения к городу?

Рипо взбирался на холм, выкраивая время между одним поручением и другим, тараща глаза от быстрой ходьбы, раскрасневшись. Малышу, которого родила Роса, уже исполнилось несколько месяцев. Роса была сильной, здоровой. Она клала сынишку в желтую колыбель, разрисованную розами у изголовья, которую ей подарила донья Магдалена, и просила:

— Присмотрите за ним, Чапо, пока я вернусь.

И так как Чапо сидел без дела — с работы его прогнали, — ему не составляло труда присмотреть за ее сыном. Малыш рос крепким, и даже не верилось, что Росе пришлось столько пережить: с Руго и потом…

— Теперь мне уже комнату не дадут, ни за что не дадут, — говорила она.

Ей обещали комнату из тех, что распределяли дамы благотворительного общества. Но когда они узнали, что Руго вор, преступник…

— Ну конечно, не дадут же комнату вору, преступнику, если есть другие, ничем себя не запятнавшие…

К тому же выяснилось, что они с Руго не обвенчаны. Донье Магдалене, ее покровительнице, пришлось краснеть от стыда перед другими дамами. И все же она не оставила Росу совсем:

— Божье дитя!.. Но ничего не поделаешь, с комнатой придется потерпеть. Сейчас ее получат те, кто ведет более достойную жизнь.

Уж в чем, в чем, а в этих делах они хорошо смыслили. Роса это сразу поняла. Но донья Магдалена не оставила ее совсем. И поэтому Роса, как и прежде, продолжала стирать белье в ее доме. А донья Магдалена пыталась выяснить, нельзя ли Росу обвенчать с Руго в тюрьме. Но Роса как-то призналась Чапо:

— Вам-то я скажу честно, Чапо. Мне совсем неохота выходить замуж за Руго.

Чапо не стал рассуждать на этот счет, а просто ответил:

— Ну и не выходи.

— Ему ведь дали двенадцать лет. Зачем мне венчаться с ним?

Чапо подумал немного и сказал: