Camp America - Артем Русакович

На экскурсии гид собрал нас в одном зале и вкратце рассказал о роли этих зданий в американской истории, а затем повел всес собственно в «Зал Независимости». Именно в этом сравнительно небольшом помещении проходили заседания Континентального Конгресса, принявшего решение об отделении от Великобритании.

Только тут я с сожалением осознал, что, несмотря на три месяца, проведенных в Америке, мой английский оставляет желать лучшего. Большая часть того, о чем говорил гид — молодой чернокожий паренек — осталась для меня загадкой. То ли речь его была усыпана политическими терминами (объясняющими, что дали американцам подписанные в этом месте Декларация Независимости и Конституция), то ли говорил он слишком быстро, стараясь уложиться в отведенные ему полчаса, но интереснейшие исторические факты, которыми я мог бы сейчас поделиться, прошли мимо моих ушей. Так что советую дотошному читателю выучить английский язык, поехать в Филадельфию и там послушать вместо меня, о чем рассказывает экскурсовод.

Только в зале, где проходили заседания Континентального Конгресса, я начал немного понимать его слова. Он показал на ряд столов — где до сих пор лежат перья и чернильницы основателей США, и рассказал как проходили заседания: за каким столом сидел Вашингтон, где находился Джефферсон и чем в это время был занят Франклин. Затем экскурсовод показал копию Декларации Независимости и продолжил:

— Все думают, что Декларация была подписана 4 июля 1776 года. На самом деле это не совсем так. Она была подписана позже — в августе 1776 года. Вы спросите меня: что же мы тогда отмечаем 4 июля? Вы спросите: за что же мы заплатили деньги, чтобы приехать сюда? — слушатели улыбнулись. — Я отвечу вам: 4 июля — день принятия Декларации Независимости и именно этот день стал одним из главных праздников США. Так что запомните, 4 июля — день принятия, а не подписания Декларации Независимости. А теперь кто-нибудь скажет мне, когда была принята Конституция США?

Год слушатели вспомнили, но дату не смог назвать никто.

— 17 сентября 1787 года, — сказал за них экскурсовод. — Итак, когда было принята Конституция?

Люди почти хором сказали:

— 17 сентября 1787 года!

— А когда была принята Декларация Независимости?

Слушатели опять с улыбкой, нестройным, но дружным хором ответили на вопрос.

Исторический центр — Зал Независимости и другие здания — расположен в восточной части Филадельфии. Атмосферой этот район напоминает европейские города. Здесь есть тихие заброшенные переулки и мощеные улицы, по которым, как в Новом Орлеане, иногда проезжают конные экипажи. Старые небольшие дома из красного кирпича, с деревянными воротами и ставнями на окнах (в их числе, например, трехэтажный дом Бенджамина Франклина). Есть несколько парков, на улицах в изобилии растут деревья. Под конец сентября листья на деревьях начали опадать, так что кое-где тротуар был слегка засыпан желтой листвой. А более оживленные главные улицы, вроде Маркет-стрит, чем-то напоминали Санкт-Петербург — такие же проспекты со старой архитектурой и потоком людей и машин.

Пройдя через этот район на запад, можно попасть к центральной точке города — мэрии, лежащей на пересечении двух главных улиц: Маркет-стрит и Брод-стрит. К западу от этого здания находится даунтаун, район небоскребов, без которого не может обойтись ни один крупный город в США. В Филадельфии соблюдается нечто вроде градостроительной симметрии: к востоку от мэрии лежит историческая часть города, к западу — современная. Такой принцип позволяет не смешивать старое и новое, дома, созданные двести лет назад, и только что построенные небоскребы — так, как это зачастую происходит в других городах.

Небоскребы, небоскребы — в Чикаго я раскрывал рот при виде этих гигантов, устремленных в небеса. Но к концу путешествия они навевали на меня только скуку. Я видел уже столько высотных зданий, мало чем отличающихся друг от друга, что в Филадельфии даже не стал на них смотреть, и повернул не на запад, а на север.

Место, которое я хотел обязательно посетить (несмотря на наличие множества других достопримечательностей) — дом, где в 40-х годах 19 века жил Эдгар Алан По, величайших, на мой взгляд, американский писатель. В хостеле кто-то мне сказал, что дом этот не представляет особого интереса — но пропустить музей одного из моих самых любимых писателей было бы просто непростительно.

Ориентируясь по карте, я забрел в грязный и запущенный район, разительно отличающийся от центральной части Филадельфии. Маркет-стрит со всеми её историческими памятниками лежала всего в двух-трех километрах к югу, но городской пейзаж стал весьма далек от европейской атмосферы. Жилые дома и прохожие куда-то исчезли. Из зданий попадались, в основном, складские помещения и автостоянки. За забором виднелось старое промышленное здание с облупившейся краской на заводских трубах. Но, наконец, пройдя мимо кучи мусора и старых досок, разбросанных на улице, я вышел в более симпатичный район — с деревьями, домами и чуть большим количеством людей на улицах. Как раз здесь и находился дом Эдгара По.

Когда я вошел, одна семейная пара с ребенком уходила из музея. Этих людей я час назад видел в Зале Независимости. Глава семейства — пожилой и добродушный американец — по моей просьбе сфотографировал меня на фоне Колокола Свободы.

— О, вас и тут наверно нужно фотографировать, — с улыбкой сказал он, увидев меня.

Я заверил, что больше не побеспокою его по этому поводу. Когда он со своей семьей покинул музей, я остался его единственным посетителем. Очевидно, это место не пользовалось популярностью среди туристов. Хранительница музея проводила меня в кинозал и поставила короткий фильм, рассказывающий о жизни писателя и его вкладе в мировую литературу. В это время все-таки пришло еще несколько человек. Я посмотрел фильм в одиночестве и принялся рассматривать тамошние экспонаты.

Узнав, что я русский, хранительница музея оживилась и спросила:

— Вы читали «Преступление и наказание» Достоевского?

— Да.

— Тогда вы наверно помните персонажа Порфирия Петровича. Так вот, Достоевский читал рассказы Эдгара По, и, как считают исследователи, черты многих своих героев позаимствовал из его произведений. Порфирий Петрович — это Огюст Дюпен из рассказа «Убийство на улице Морг». Тот же опирающийся на логику и знание человеческой психологии детектив. А Раскольников во многом повторил черты главного героя рассказа «Черный кот» — по крайней мере, есть такое предположение. Тут у нас, кстати, есть подвал, который служил декорациями к этому рассказу.

Я по лестнице спустился в это подземелье. Жутковатое место: небольшое замкнутое помещение со стенами, выложенными из старого красного кирпича, кое-где уже обвалившегося. Именно в таком месте герой рассказа «Черный кот» — наверно, одного из самых жутких произведений писателя — убил свою жену и замуровал её труп в стене.

Эдгар По, живший в этом доме, — уникальный писатель, который внес огромный вклад в мировую литературу и стал основоположником сразу нескольких литературных жанров. Всего несколько рассказов о сыщике-любителе Огюсте Дюпене, написанных им, предопределили судьбу детективного жанра. Куприн писал, что "Конан-Дойль… умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э.По — «Преступление на улице Морг». Фантастические произведения, которые все последующие писатели-фантасты считали образцом жанра, «страшные» новеллы, вроде вышеназванного «Черного кота», и несколько дико смешных рассказов — все это вышло из-под пера одного писателя. А его стихи сегодня изучаются в школах и университетах. Для американской поэзии поэма Эдгара По «Ворон» все равно, что для русской — «Я помню чудное мгновенье…»

Но то, как обошлись с домом этого писателя, меня неприятно удивило. В Америке музеев вообще-то чрезвычайно много, и очевидно иногда им дают возможность поэкспериментировать. Подходы к организации музеев, как известно, существуют разные: часто бывает, что они полностью воссоздают историческую обстановку какой-то эпохи — с мебелью, шторами на окнах и старинными хрустальными люстрами. Например, в «Зале Независимости» на столах лежали чуть ли не те же самые перья, которыми работали делегаты Континентальных конгрессов. Здесь же, в доме Эдгара По, руководство музея пошло другим путем: из всех комнат почему-то полностью убрали мебель и от исторической обстановки остались только вырезки из старых газет и разные безделушки, принадлежавшие писателю. Одна из таких безделушек — фигурка маленькой черной мыши — была, кажется, единственной вещью в большой пустой комнате на втором этаже. Наверно, поэтому среди туристов музей совсем не популярен — в этом городе, где все дышит историей, он кажется какой-то насмешкой над писателем — в его доме остались только пустые комнаты с голыми стенами, в которых смотреть-то особо не на что. И если бы не просмотренный фильм и две книжки Эдгара По на английском языке, купленные у выхода, я бы не выразил большой радости по поводу посещения этого места.